Рыкъ : Маска. Глава вторая, в которой все закручивается.

Читатель, не серчайте, но из-за вещей мне ни в какой мере не подвластных, описать красивости Ангелины в районе бедер я не смогу. Видите ли, в тот самый момент как с Ангелины, в некоторой степени поспешно, слетели платья и она обрела вид полностью обнаженный, в дверь ее комнаты начали стучать с примерно такими словами: «Мон шер, выйди на минуточку, поцелуй уже папочку, только с дороги и сразу к вам». «Ох, лис! Как подкрался, даже и шагов не услышать было», подумал в ответ Руслан Мартынович, поспешно забираясь под кровать, а вслух несколько даже прошипел, как шипят испуганные гадюки: «Ангелина, скажите, что вас нету». Но Ангелина, надо сказать, всегда была вольнодумна и в размышлениях быстра, поэтому совета, слетевшего с губ Руслана и прямо-таки вынырнувшего из-под кровати не послушалась, а без всякой нервозности, которая, смею заметить, была бы вполне даже к месту, произнесла:

- Папочка, обождите, я в состоянии немного раздетом, и мне бы нужно пять минут, что бы принарядиться.
- Да уж чего уж, я уж и не совсем старик, я это понимаю. Ты оденься и отопри.

Впрочем, не успел и произнести сих слов Виссарион Аполлонович, как дочь его уже была одета и заталкивала последний предмет туалета Руслана Мартыновича ему под кровать, дабы отец не смог открыть их более чем неприличного водевиля. Стоит заметить, а вернее даже удивиться, быстроте Ангелины и ее собранности, ведь любая другая девушка, и уж тем более ее ровесница, попади она в такую ужаснейшую ситуацию, грозящую, между прочим, позором и даже высылкой в деревню, ничего бы, наверно, и не смогла предпринять кроме как упасть в обморок и, в некоторой степени, потерять сознание. Словом, Ангелина действовала как будто ей уже приходилось совершать нечто такое похожее.

- Заходите, папочка, - сказала она, отпирая дверь, - А лучше я к вам выйду, а то в комнате тесновато.
- Помилуй, как жеж тесновато? Дай уж я пройду и присяду, у меня к тебе дело сердечное, - сказал и прямо-таки уселся на кровать. Руслан Мартынович, до этого тщетно пытавшийся напялить на себя хотя бы портки, моментально притих и даже попытался дышать как можно меньше, что бы не вызывать никаких волнений воздуха, которые могли выдать его, так сказать, дислокацию.
- Ангелина, я бы хотел тебя поздравить. Я нашел тебе прекрасного жениха. Однако, тысячу с лишком душ имеет.
- Ой, как так?
- Помещик, богатей, можно сказать две тысячи душ.
- Ну так кто же, скажите не томите. Знаю ли я его, - я бы такую реакцию, читатель, назвал «притворной радость».
- Да и вдовец, значит обращаться с женщинами умеет. И заметь даже три тысячи душ.
- Папенька, да как же звать его, - Ангелина так раздосадовалась, что забыла про то, что лежало под кроватью и даже уже немного задыхалось.
- Звать его... как же его... вот жеж помню, что у него душ много... а как жеж его по батюшке, - и так начал Виссарион Аполлонович напрягать свою уже немолодую память, что даже пот выступил у него под носом, - Ах, да, его жеж Филиппом Афанасьевичем Конским зовут. Крайне богатый помещик. И как я его забыл, ведь был же на нашем последнем балу. Я видите ли к нему ездил давеча и сегодня мы с ним приехали. Он жеж очень просился разрешить ему заехать и высказать тебе свое почтение. Так что пойдем, встретишь его. Кстати, где Руслан Мартынович? Такой знаешь ли солидный человек, рассудителен как Соломон.
- Не знаю, папенька. Пойдемте скорее, мне хочется побыстрее увидеть этого Конского, - покривила душой Ангелина, чтобы спасти свою любовь, которая не жива-не мертва пылилась под кроватью.

Как только дочь с отцом покинули комнату, любовь вылезла из-под кровати и начала одеваться. И тут, пока любовь натягивает платья, стоит немного нам поговорить об Ангелине. Как уже было не раз сказано, была она вольнодумна и имела ум прыткий, но это пол беды, была она еще и кокетлива, как ее покойная матушка, и, несколько даже, влюбчива-ветрена. Воспитана она была на любовных французских романах и рассказах, не побоюсь сказать, ключницы Параши, которая была по-своему неглупа, но служить примером Ангелине ни в коем случае права не имела, ибо все ее рассказы сводились к стогу сена, на котором она имела обычай, так сказать, пофилософствовать с пьяными гусарами. Впрочем, как уже должно было вам, читатель, стать понятно Руслан серьезных видов на Ангелину не имел и скудная его фантазия не умела нафантазировать ничего больше, чем тот же самый стог сена с нею наверху. Кому-то сейчас захочется выкрикнуть: «Два сапога пара», и я этому кому-нибудь мешать никак не буду, хотя... Хотя тогда в саду, пару дней назад, мне все-таки показалось, что промелькнуло в глазах Ангелины некое чувство, которое вполне можно было бы и назвать любовью...

Одевшись Руслан Мартынович пошел себе в комнату и начал уже собираться в дорогу, ибо планы его направленные в сторону Ангелины и разного рода стогов сена, и заставлявшие его оставаться гостем в доме Виссариона Аполлоновича, как ему казалось, терпели фиаско. Только и оставалось попрощаться с хозяином дома и отправляться в путь дорогу. Да и прощаться бы он не стал, что греха таить – такой уж был человек. Однако, рассказывать как он собирал свои пожитки не представляет никого интереса, поэтому перенесемся в гостиную, где разочарованная Ангелина стояла со свои отцом по правую руку и ошалело смотрела на того самого человека, который по словам ее отца и должен был стать ее мужем. Орлиный нос, толстые губы, узкий лоб, маленькие глаза, высоченный рост, пугающая худоба – вот что смотрело ей в ответ. Мне право совестно, но я должен сказать, что Филипп Афанасьевич был форменным чудищем и никакой английский сюртук спасти его, к сожалению, не мог. «Нет уж, не пойду за него. Сегодня же сбегу с Русланом Мартыновичем», тешилась Ангелина, в то время как Филипп Афанасьевич настойчиво пытался положить свою руку ей на плечо и с такого жеста начать признание в любви. Впрочем рука на плечо не клалась, так как Виссарион Аполлонович, будучи, с позволения сказать, заботливым отцом и не хотевшим позволять такие фривольности, пусть даже и будущему, так сказать, члену семьи, эту руку постоянно ловил на пол пути и отталкивал в сторону. Немая сцена, или, если изволите, своего рода игра между Виссарионом Аполлоновичем и Филиппом Афанасьевичем, продолжалась бы очень долго, если бы волею судеб и крайне неоюиданно ее не прервал топот Руслана Мартыновича, которой решил перед уходом забежать в кухню за бутылочкой мадеры.

- Ах, Руслан Мартынович, куда же вы? – воскликнул Виссарион Аполлонович, увидев беглеца – Извольте, подойдите и познакомьтесь с будущим мужем моей дочери. Вы уже виделись на балу, и даже выпили с ним за что-то.
- Я собственно хотел прощаться с вами. Мне...э...э... нужно срочно в столицу. По особо важному делу.
- Нет, я уж так хочу с вами говорить на политические темы, - сказал Виссарион Аполлонови, - что не могу вас отпустить.
- Да, пожалуйста, останьтесь, - вторила ему ожившая Ангелина, - Иначе я расскажу отцу, - это уже был шантаж.
- Что же ты мне такое расскажешь, Ангелина?
- Все вам расскажу.
- Что же все?
- Все, все! – сказала Ангелина и очень зло посмотрела на Руслана
- Ох, вы жеж меня запутали. Я уже стар и не понимаю много, но мне...
- Я знаете ли передумал. Пожалуй останусь на пару дней. Да непременно. Мне...э...э... очень тоже хочется с вами, Виссарион Аполлонович, говорить, - перебил хозяина дома Руслан Мартынович.

Собственно тем разговор и закончился. Ангелина, вдруг пожаловалась на мигрень и пошла к себе в комнату; Виссарион Аполлонович засеменил во двор, так как дворецкий уведомил его о прибытии помещика Даниила Петровича; Руслан Мартынович тоже поспешил в кухню, и, кажется, был не на шутку напуган угрозами Ангелины, а еще больше прибытием помещика; Филипп Петрович же так и остался стоять посреди гостиной, как будто забыл с какой ноги он обычно начинает шагать, хотя, впрочем, ему и идти-то никуда не хотелось, потому что как любой другой крайне высокий человек, он был крайне ленив, и даже можно было его назвать в некоторой степени байбаком.

Стоит заметить, что пока Ангелина плакала в своей комнате и всячески себя чувствовала обманутой, а Руслан Мартынович с горя пил мадеру в кухне и называл себя за неосмотрительность такими словами как «фетюк», «каналья», «обормот», на улице происходила крайне интересная беседа между Виссарионом Аполлоновичем и Даниилом Петровичем – человеком еще не старым, но уже и не молодым, широким в плечах и низкого роста, с выбитым на войне глазом, прогнившими зубами и дыханием, обнажающим его пристрастие к горилке.

- Виссарионом Аполлонович, еду со всех ног, доложить вам о событии крайне ужасном, дабы предостеречь вас, - голос Даниила Петровича звучал, так сказать, как фагот.
- Что же случилось? Говорите жеж скорее.
- Нет сначала в дом и выпить.
- Нет сначала говорите.
- Нет, нет, надо выпить. А то во рту вата.
- Нет, вы меня заинтриговали. Сначала говорите.
- Ладно, но потом выпить. Знаете ли, появился в наших краях мошенник. Ух, и архиплут, просто протобестия акаянная. Убил бы его голыми рука. Таков плут. Таков плут... Как начнет говорить, так прям как будто с языка Цицерон слетел... Ух, и мошенник.
- Ну что жеж говорите уже без вступлений. Чем жеж он вам-то навредил?
- Ух, надувайла, я даже и слога такого не имею, что бы его правильно назвать. Представляете приехал не свет, не заря, назвался чином генеральским наврал мне мастерски всякого разного в три горы, жил у меня две недели, пил мой чай всякий разный и, знаете ли Виссарион Аполлонович, развратил мою горничную так сильно, что она бедная потом на стул сесть без вздоха не могла.
- Ох ты батюшки, сватушки. Что жеж делается. Но ко мне-то он не приедет. Я его как увижу так сразу в тюрьму. Я-то уж знаю как таких бестий определить.
- Ну а теперь в дом. Я там у вас бутылку мадеры в кухне приметил...

Вот такой вот поворот, читатель, приобретают дела. Ох, какая оказия выходит, мне аж страшно. Но дальше больше!