: Свет под кожей

В организме дома, сбитого из массивных брёвен, в утробе комнаты этажа нижнего – полумрак колышут жаркие языки бугристых свечек. Под потолком узкое, горизонтальное окно-бойница, вентиляция. В облаке света две фигуры, взрослая и детская. Перед ними широкий, крепкий стол, на изрезанной поверхности инструменты и рама с натянутой заготовкой для книги. Лица мужчины и мальчика склоняются над холстом, взрослый берёт раму, руки подрагивают. Поднимает и смотрит на просвет.

Мальчик отмечает признаки «сонного»: причавкивает, тяжело дышит, глаза мутные, с красными ниточками. «…стали слишком кушать тёмный свет. А ведь осталось бутылок пять всего».

- Таак-хх… Подай коготь, – говорит взрослый.

На столе быстро находится нужный инструмент, шило, изогнутое полумесяцем.

Непослушные пальцы хватают рукоятку, пытаются поддеть остриём узелки на краях рамы. Пора освободить заготовку.

Глядя, как трудно получается, мальчик хочет сделать всё сам, но не смеет указывать.

Мужчина, наконец, побеждает первый узелок, очередь второго.

Из-за двери доносится знакомая музыка. Двое поворачиваются к выходу и смотрят в темноту.

Ребёнок решает подать голос:

- Книжник!..

Взрослый резко крутит косматой головой и смотрит встревожено.

- Книжник, давай я сделаю! Я уже много умею!..

- Малой… – Мужчина качнул космами. – Хорошо. Ладно. – Кладёт сухую, тяжёлую ладонь на плечико. Улыбается. – Ты уже всё умеешь. А мы сегодня поговорим с князем Вагнером.

- Я всё сделаю, Книжник. Только вы… – запинается, страшно советовать, чтобы он и дядя Вага поменьше кушали тёмного света. Ведь и так почти не осталось, для будущего.

- Что?

- Ничего. Я сделаю все страницы для книги. Обещаю! – добавляет с улыбкой.

- Молодец, Малой. Всё правильно.



— — . .

Страницы изготавливаются из кожи деревьев. Охотники приводят их к дому. Если ствол высокий, то шкуры больше. И еды тоже. Чтобы не нарушать покой, птички из дупла верхнего вырезаются тщательно. А потом сгоняются дерева в садик под сараями.

Малой ожидает, пока шуршащие шаги растворятся за дверью, в мелодии, возбуждающей приятную тревогу. У князя Вагнера, главного человека в доме, несколько тонких, чёрных блинов, из них получается музыка. Когда ребёнка учили читать, писать, он подержал музыкальные круги (кажутся сделанными из особенной, сверхпрочной кожи). Не все буквы понятны на жёлтом, белом, или зелёном центре «пластинок» (так называют изредка, во время трапезы), не говоря о целых словах. Одно точно: «Wagner». Мальчик выводил его ветками на земле.

Уаг, – ползут пальчики по костяшкам кулака, – Нер. Можно повторить дважды на одной стиснутой лапке. Малой отвлекается, смотрит на свечу и понимает, что чувствует себя удивительно спокойным.

Осматривает комнату, видится она как-то по-новому… «Как будто я теперь настоящий хозяин Обители». Позади ряд из десяти рамок с заготовками, а также шкаф с книгами Урожаев. К нему тянет Малого, берёт свечу и подходит к полкам.

На нижних чернила и вспомогательные инструменты (рукоятки, струбцины, точильные камни, несколько лезвий). Жаркий язычок танцует в круглых боках склянок. Мысленно мальчик зачёркивает слово «кровь» и вставляет «чернила»; сок ходячих деревьев можно смешать с пеплом, остающимся после копчения страниц, такой раствор оставляет самые чёткие слова.

На второй сверху полке – ряд из четырнадцати томов, свеча ставится рядом и пальцы касаются последнего корешка. Медленно ведут влево по бугоркам.

- Семь, восемь… – здесь останавливаются. Восьмая с конца. Когда Книжник создавал её, Малой родился.

Шшшш. Шик. Книга вынимается из ряда, каждый звук в тишине Обители, словно актёр на сцене. Отворяется обложка, переворачиваются плотные страницы, где-то посередине открыто. Пробегают знакомые строки: «…клубни… съедобные клубни имеют на поверхности зеленоватые наросты. А если синего цвета – приходится выбрасывать. После синей картошки мрут охотники, и заключённые. Или болеют долго и тяжело, а потом ходят без волос на всём теле, и ногти отваливаются. Очень тяжело, когда нельзя рассчитывать на весь урожай овощей».

Взгляд ласкает полотно текста, цепляясь на зачёркнутых словах. Когда ребёнок научился читать и писать (четыре Урожая назад), одной из обязанностей стало исправление истории. Наблюдал он за тем, что происходит с деревьями, и спрашивал, почему – они же люди. «Они деревья. Они – урожай», – строго повторял Книжник. Чтобы вбить это, придумал работу: изучай историю по книгам, где увидишь «человек», исправляй на «дерево». Кожу – на холст. Кровь – на чернила.

Мальчик проявлял послушание всегда, делал, как велят. Когда на детском лице созрело мучительное выражение, от боли противоречий и накопившихся вопросов, Книжник сказал: «Однажды мы уйдём из дома. Все. Нас поведёт князь… Там, куда придём, будет по-другому. Будет… почти как до больших катастроф. И помни, единственные люди в доме – ты, я, Вагнер и охотники».



— — . .

Кислый запах взрослого, слишком налегающего на тёмный свет, оседает где-то над полом. Малой трудится полукруглым ножом для обрезки холста. Острое лезвие идёт ровно, будто чертит строку. Кусочек кожи убирается в сторону; потом из обрезков, выдержанных во влажной золе, и снова высушенных, получаются жгуты для сшивания книжного блока.

Готовая кожа укладывается в стопку, берётся новая рамка. Нити, которые предстоит развязать, напоминают о другой обязанности.

Одна из комнат второго этажа всегда закрыта. Там живёт мать Вагнера. Давно перестала ходить и говорить. Не ест и не пьёт. Не дышит. Каждое третье утро Малой получает ключ и отправляется ухаживать за «сухоньким кустиком» (как называет про себя). Тело с коричневой, сморщенной кожей полулежит на высокой кровати, белым одеялом укрыто. Спина на подушке, худенькие пучки ладоней поверх белого. Говорить и дышать мать перестала ещё до рождения Малого. Иногда ему хочется пожить так же, но сразу становится страшно.

В одном разговоре, за трапезой, Книжник вспоминал, как сделал новую жизнь для матери. И были объятия с князем, тот плакал и благодарил.

На ветхом орехе головы платок с пёстрым рисунком из цветов и золотых нитей. В глазницах восковые шарики с чёрными пуговками. Тупой взгляд уставился на прямоугольный ящик, закреплённый на стене шкафа.

- Пусть мамка телевизор смотрит, – глотая редкую слезу, говорил Вагнер.

Малой меняет картинки. Берёт их из коробки с журналами. Тонкие книги, там истории Урожаев записывались давно, до катастроф.

С открытых частей надо кисточкой стряхивать пыль. Раз в месяц лицо намазывается салом, чтобы придать жизненного блеска, и вызвать улыбку в бороде князя.

Отдалённо мать напоминает заготовку на рамке: руки обвязаны тонкими верёвками, идущим вверх, к системе реек и колёсиков. Голова тоже приспособлена, чтобы уметь «весело кивать и качаться». Иногда дядя Вага вместе с Малым гостят в закрытой комнате. Блестит от сала лицо ма. Мальчик надавливает на педаль, спрятанную под столом, и «сухонький кустик танцует на своих паутинках». Ручки поднимаются и опускаются. Орех кивает сыну.

Проворные пальцы заканчивают с узелками на раме. Извлекается полотно, время обрезать неровные края. Пока всё получается ладно. Кислый – хороший учитель, строгий, внимательный. У мальчишки есть и другие обязанности, но:

- Это не главное, – говорил Книжник. – Соблюдай режим питания. Соблюдай режим силы. Мы выживаем, потому что так правильно. Мы будем жить в новом мире, который скоро наступит.

Режим питания: жрать один, или два раза в сутки, чего бы это ни стоило. Режим силы: упражнения каждый день, чтобы сохранять тело выносливым, гибким.

- Чем больше эти шарики на руках, – учил Книжник, показывая на бугорки над локтём, – тем лучше шансы остаться в живых и добыть еду.

Малой прислушивается, музыка за дверью изменилась. Громче стала. Начали другую пластинку, с красным центром. От её мелодий всегда нарастает тревога, и даже… отчаянная трагедия смертельной волной нависает в тёмной вышине. Музыка обнажает то, что есть в доме. Вспоминается вдруг, как нож-скребок снимает мездру с изнаночной (бахтармяной) стороны будущей страницы… В пронзительных звуках ветвится настроение, и там, во влажных земляных норах, на пике драматической напряжённости, проявляется, как свет под кожей, уверенность: всё когда-то завершится. И начнётся снова.



— — . .

Трапеза – большое событие, на весь дом праздник. Раньше устраивался раз в сезон. Охотники одаривались бутылями тёмного света. Валили по два дерева сразу, чтобы накушаться до отвала. Из подпола извлекались сокровища: металлические банки с невообразимой вкуснотищей, названия которой Малой не знал, и, поглощая маленькими кусочками, глотками, с ума сходил от счастья.

Перед трапезой мальчик приводил в нарядный вид Марию Бэллу. Она живёт в зале, перед обеденным столом. «Второй сухонький кустик» – висит на центральной несущей колонне, в сиреневом платье с кружевами на подоле и рукавах. На орехе светлые волосы, поверх золотой ободок с разноцветными камнями. В каждую глазницу Книжник вставил по кольцу.

Малой не уверен, кто такая Мария Бэлла. Говорили, она его родила. Потом оказывалась сестрой князя. И женой… Ко второму кустику больше теплоты, ведь мальчик помнит её живой. Вот сидит за прутьями яслей, где-то на втором этаже, она склонилась, улыбающееся лицо в нимбе светлых локонов, ребёнок засовывает большой палец ноги в рот и отгрызает ноготь вместе с частью плоти. Вкус первой крови, шок. Смотрит на зашторенное окно, там расцветают блестящие фигуры. Звёзды, так назвал Книжник – когда увидел, как мелкий рисует их веточкой на земле, рядом с «Wagner».

Нарядный вид означает отсутствие пыли на платье, начищенные туфельки, сальный блеск на лице, красное вокруг оскала, розовое на ногтях. Ещё прыснуть из маленького флакончика на руки Марии, ноги, грудь; повисает вокруг чудесное, ароматное облако чистоты. Когда готово, князь усаживается во главе стола, над ним Мария, на тумбе музыкальный ящик с широченным медным ухом. Мальчик по левую сторону, друг по правую. Начинается пир.

Открывается бутылка, делаются первые жгучие глотки. И внутри у переломанных мужчин становится светлее… Малому нельзя, он и не против, на столе счастья хватает.

Когда князь добреет, размягчается, то просит молитву спеть. Ребёнок радостно кивает, встаёт на стул и тянет на разные лады:

Маааариииййааа!.. Бээллаа-а, Ма-арии-Йаа!!
Мария-а Бэээлъ-лаааа!!!

Восторженно. Весело. Грустно. Тревожно. Радостно. Трагично. Тише, или громче. Мужчины опутаны звонким голосом, и, кажется, готовы слушать до утра.

Однажды князь подзывает парнишку, тот усаживается около кресла.

- Ну что, мальчуха… – улыбка в грязной бороде, и тяжёлая, шершавая, бугорчатая, как старое бревно, ладонь в космах Малого. – Как тебе живётся? Смотришь за мамкой?

- Да, дядь Вага, смотрю! – Редко осмеливается так называть, тонко чувствует, когда можно.

Долгий взгляд Вагнера в полумрак зала, неподъёмная грусть, жестокость и многократно умершая надежда.

- Знаю я, что ты видишь всякое… Но ничо, ничо, Малой… Вот как выйдем в поход! И там… Где-то там мы найдём другие деревья… Будет хороший мир, бодрый и свётлый, как кусок солёного сала в холодное утро.

Мальчик долго катает в голове фразу: «Где-то там мы найдём другие деревья». А после интересуется, куда именно они пойдут. Тогда дядя Вага не поленился, поднялся с кресла и сходил наверх. Вернулся со странной штукой.

- Компас! – Князь открыл коричневую коробочку, внутри большой плоский глаз. Под ним цветная косточка с крохотными ножами на концах. – Видишь, – объясняют Малому, – вот здесь «S», мы выйдем из дома, и пойдём туда, куда покажет стрелка…

- Косточка?..

- Стрелочка! – поправляют его. Красный конец должен указывать правее «S» на толщину двух пальцев. Тогда правильно.

Дали подержать компас. Мальчик его рассмотрел, понюхал, и запомнил навсегда, как ценную, оберегаемую реликвию.

В другой раз нарушил запрет, допил остатки напитка из бокала уснувшего дяди Ваги. Три глотка обожгли горло, в первые мгновения казалось, будто жидкость обрабатывает внутренности, чтобы из них получился холст. И открылся «другой дом». Всё преобразилось, стало приятным. То, что прежде чудилось страшным, вдруг заинтересовало. Например, захотелось пойти наверх, к матери, раскачивать на паутине её ручонки, и смеяться, глядя телевизор вместе.

В тот вечер Малой вышел во двор. Темно и очень тихо было вокруг, глаза привыкали, прохлада вынуждала двигаться. Подошёл к центральным воротам, потрогал. Далеко за пределы не пускали, но однажды прогуляться удалось. Чуть больше Урожая назад ушёл в лес, и обнаружил стоянку других, среди них шевелился один ребёнок, младше его. Когда вернулся, Книжник сильно ругался, несколько раз ударил по голове ладонью. Чтобы как-то искупить вину, рассказал о других в лесу. В тот же день их поймали. Было как обычно: только появились во дворе, стали деревьями. Мякоть на еду. Кровь на чернила. Кожу на холст.

Ладошка ползла по доскам ворот. Малой с весёлой головой повернул к дому. На полпути колодец, в нём погреб для хранения мяса и кож. Со стороны садов (из-под сараев) донёсся шум, мальчик пошёл туда. К деревьям.

Лицо придвинулось к самой решётке, во мраке угадывались движения теней. Шептал запретные фразы о еде, о прочитанных историях, как охотники, Вагнер и Книжник не смогли выращивать скотину. Дохла от болезней, которые наносил ветер со стороны больших взрывов. Ещё Малой спел молитву: Марииийааа Бээээлълааа. Мария и я. Белые.

Тени стали ближе.

- Режим питания нарушать нельзя, – вкрадчиво шептал мальчик за решёткой. – Режим силы нарушать нельзя.

Узники смотрели, молчали. Потом негромко мычали и плакали.

«Какие послушные деревья, – размышлял он, плывя на приятной волне обратно, в теплоту, – какие послушные веточки. У всех деревьев надо отрезать птичек в верхнем дупле, чтобы не нарушать покой дома. Да, так правильно».



— — . .

Остаются три рамки. Руки и ноги наполнились тягучей тяжестью, но Малой полон готовности завершить работу.

У одного охотника на теле отсутствуют волосы. Ни бровей, ни ресниц. Когда-то переболел из-за синей картошки, а теперь занимается приготовлением пищи. Он проводит первые этапы заготовки холстов. Сначала, конечно же, снимается ткань с тела дерева. Потом вымачивание в растворе, рецепт которого менялся несколько раз. Мальчик помнит, что обязательная добавка – много белого песка.

- Соль… – проговаривает он в тишине Обители.

Далее скребком удаляется мездра, и вымачивают в следующем растворе. После этого холст платируют (растягивают), и отправляют в сушилку. В итоге получают гремучие страницы. Если дальше не обработать, то выйдут хорошие переплётные корки – кожа дерева роговеет, остаётся начистить золой. А чтобы вышел материал для страниц, под прессом выдерживают, во влажных опилках, пропитанных третьим раствором.

Малой укладывает одиннадцатый холст в стопку и утирает рукавом лоб. Надо разрезать заготовки на страницы, одиночные, или складные, затем приготовить жгуты для сшивания, решить, как именно скрепить блок (по-разному можно, ведь куски неодинаковые). Чистая книга будет готова через два-три дня.

Поздняя ночь. Музыка за дверью утихла. Двое старых, страшных друзей наверняка погасли в глубоком сне, которым награждает дурман тёмного напитка.

Интересно, что видят они в аду снов своих.

Мальчик подходит к шкафу, но не к полкам, а сбоку. Там секрет. Книжник рассказал о «книге не для князя». Спрятана в отверстии под полом, не имеет названия (открытые тома пронумерованы и озаглавлены: «История Урожая первого года» – и так далее, по порядку). Немного напряжения, и шкаф отодвигается, извлекается секретная книга.

Здесь истории старого мира. Мастер давно не делал записей.

Отворяются корки, шуршат страницы. Блестящие глазёнки вчитываются: «Во время праздников на улицы города выходили люди, вместе с детьми. Так же были собаки, кошки, много птиц. Люди были одеты в красивые, яркие одежды, они пели песни, смеялись. В палатках и домах лежала сладкая еда, дети могли есть столько, сколько хотели. В каждом доме были книги, в которых описывались золотые сказки».

Сколько же надо деревьев, чтобы заполнить столько жилищ книгами.

Размышляет Малой.

Безымянный том переворачивается и открывается с конца. В тайне от Книжника маленький помощник написал заголовок: «Мои светлые истории». Долго не решался начать рассказ, помня наставления мастера: «Не спеши записывать по свежим следам. Пища должна приготовиться, чтобы стать съедобной. А мысли должны отлежаться в голове, созреть для перенесения в книгу».

В первой истории описано, как в год тринадцатого Урожая случилось зайти далеко в лес, и видеть других людей. Среди них был маленький ребёнок. Глядя на него, вспыхивали заклинания, чтобы незнакомцы не приближались к дому. И праздник их продолжался всегда.

Малой задувает свечи, кроме одной, берёт её и выходит из Обители с безымянной книгой под мышкой. В эту ночь пришло понимание, что Книжнику она больше не нужна.

Шагает по тёмной норе, ближе к залу. «Мы должны сохранять память о том, что происходило. Тогда сможем выйти из темноты наших дней в свет будущего». Так Вагнер говорил про библиотеку Обители.

В зале на столе догорают свечи, косточка музыкального ящика дошла до середины блина и отскакивает с шипящим щелчком. Искорки в кольцах, в глазницах Марии Бэллы. Мальчик замечает открытую коробочку компаса. Закрывает и с собой берёт.

Кажется, старшие начинают терять контроль. Ну, ещё бы. Три дня трапезы подряд!

Перед сном ещё немного почитал.



— — . .

Треск, грохот. Крики, вопли. Малой вскакивает с кровати в комнате на втором этаже. В организме дома, вроде, ничего страшного не происходит. Шум снаружи. Подскакивает к окну и наблюдает, чего раньше и представить не мог.

С высоты видать поле перед забором, ограждающим хозяйство. По траве движутся другие люди, некоторые верхом на высоких существах, напомнивших о собаках из рассказов Книжника. Наездники удерживают длинные верёвки, на других концах ещё люди. Так поступают охотники с деревьями. Но эти привязанные, похоже, заодно с хозяевами: на четвереньках скачут и рожи корчат.

В оцепенении мальчик отстраняется от окна, осматривает комнату, и чувствует, что сильно хочет отлить. Отвлекается на грохот за дверью.

Машинально натягивает лопотки, хватает книгу, компас и выскакивает в коридор. Снизу доносится суета, бежит туда. В зале его хватает за плечи Книжник.

- Скорее в подпол! Прячься! – кричит мальчику в лицо. Никогда не было столько страха в глазах старшего. Страх в обрамлении красных ниточек.

«На дом нападают другие охотники», – бьётся в маленькой голове, в ноздрях кисло-затхлая вонь из горла Книжника.

Малой, спотыкаясь, врывается в подвал. Здесь размахивает руками лысый охотник, что-то говорит, а потом заталкивает ребёнка в земляной ход, скрытый досками около печи.

Худенькое тело проталкивается вперёд, чтобы не оставаться в кромешной темноте. Место известное, ведёт к колодцу во дворе. И ещё дальше должно, под смотровую вышку рядом с воротами.

Впереди возникает бледное сияние. Под ногами захрустели кости и обугленные деревяшки. Малой добирается до колодца. Овал неба высоко над головой. Оттуда льётся кипящий суп из дикости, насилия и кошмаров. Кипящий суп, сдирающий и без того непрочные ткани мировоззрения – уродливого, но пытавшегося быть позитивным. На краю вырастает чьё-то туловище, мальчик узнаёт одного из прыгунов на верёвке.

«О, Мария Бэлла, они заточены!» – ужасающая мысль пронзает голову, когда становится видно, что зубы во рту дикого существа – кончики ножей. В лапах зверя возникает лохматый кочан, он скоро летит на дно. Малой делает шаг назад. Перед ним лежит голова дяди Ваги. Пузырь внутри расслабляется, правую ногу греет ручеек.

Мальчик прижимает к груди книгу с компасом и рвётся вперёд.

Подземная кишка действительно привела под смотровую башню. Выход рядом с ямой, куда гадили охотники, сторожившие ворота.

Детское тело забивается в угол.

Время превращается в клубок смертей, а потом в удушающий запах гари.



— — . .

Нападение бушевало весь день, ночью горел дом, умирали недобитые. Малой просидел под башней всё следующее утро. Когда в течение часа до уха не долетело ни одного крика, осмелился выбраться.

Двор завален горами обугленных брёвен и частей тел. Спасать нечего и некого. Как во сне, прошёл к огородам. Вытащил из земли куст недозревшей картошки, очистил клубни от земли, и попытался определить съедобность. Не получилось. Набил карманы клубнями (на случай, когда голод станет невыносимым… соблюсти режим питания), и пошёл по красной стрелке, на два пальца правее «S».

Сегодня на удивление тепло. Один раз останавливается, чтобы припасть губами к лесному ручейку. После воды похорошело. Решает, что будет двигаться туда, куда хотел уйти дядя Вага. И до тех пор, пока будут силы. «Мария и я. Белые».

Вскоре достиг обрыва в лесу. Чистое место. И надо как-то вниз спуститься. А вверху, среди пышного, белого сала жжёт повелительным глазом небесная свеча. Малой поднимает безымянную книгу. А потом руку. Сияние свечи настолько яркое, что видны веточки пальцев в обрамлении розовой плоти. Я – дерево, думает Малой. Птичка весело затрепетала в его верхнем дупле.