Прохфессор Павлов : Перекрёстки дорог

Он сказал несколько слов, её зрачки расширились от удивления, нереальности, абсурдности происходящего. Она не могла поверить, что такое бывает. Когда всё выяснилось, оба испытали шок, растерянность, и удивительное ощущение чуда.

- Ты шутишь? – повторяла Сара, обнимая плюшевого медвежонка.
- Это может показаться странным, но в тысяча девятьсот восьмидесятом году я действительно жил в Магадане и ходил в школу номер четыре, - говорил Вадик, заикаясь от восторга.
- Та, что на улице Шандора Шимича?
- Да, она самая.
- Господи, не может быть.
- Почему?
- Я тоже там училась.
- Погоди, ты жила в Хабаровске. Как ты могла очутиться в Магадане?
- У предков были проблемы, отец чудил, мать устраивала сцены. Они расходились, потом сходились. Бабушке всё это надоело и она забрала меня к себе, в Магадан. Привела именно в эту школу. Через два года у родителей всё наладилось, и я вернулась обратно.
- Удивительно, - сказал Вадик, взял со стола зажигалку, пачку Мальборо. Он протянул ей раскуренную сигарету, зажёг вторую, для себя, затянувшись, продолжил:
- Хорошее было время. Диско.
- Да, я любила диско. Всегда бегала на танцы.
- Я ходил в клуб автомобилистов, на той же улице, два квартала от школы.
- Мы тоже туда бегали. Бабушка злилась, она называла это место - грязной помойкой, и всегда говорила, что девочкам из приличной семьи нечего делать в этом притоне. Я убегала тайком… Господи, Вадик, мы целый год встречаемся, и ничего не знаем друг о друге.

Она произнесла последнюю фразу с обидой обманутой женщины. Обманутой не мужчиной, обманутой жизнью, которая распорядилась именно так, а не иначе. В её словах был немой укор и ему. Он, мужчина, должен был позаботиться о ней, когда она была юной девочкой, именно тогда, много лет назад.

- Мы с девчонками приходили по субботам, - продолжила она, - снимали шубы и стояли у окна. Ждали кавалеров.
- Надо же, каждую субботу… Я помню то время. Сотни раз, бобинный магнитофон прокручивал АББА, БОННИ-М, АРАБЕСКИ… мы танцевали, веселились, не знали усталости. На улице минус тридцать, а мы жаркие, мокрые от движения бегали покурить на покрытое ледяной коркой бетонное крыльцо. Шумели, играли в снежки. Пили портвейн из горла и закусывали сосульками. Дрались. Помню, с Борькой Коломийцем мы сцепились, из-за Машки Проскуриной. Он хотел её проводить, а я, как баран, упёрся, не пускал. За что и получил.
- Да ты хулиган.
- Нет, просто стало обидно, она выбрала его, а не меня. В таком возрасте всё чувствуешь намного острее, больнее. Я расстроился. Мне казалось, именно Борька был виновником всех моих неудач. Глупо, но что я мог делать с бушующими гормонами.
- Мог бы подрачить, стало бы легче.
- Ну, я… - засуетился он,
- Не волнуйся, я пошутила.

Она бросила в него слова без всякого сожаления, как бросают затушенный окурок в урну, без интереса, без возбуждения, без желания. Он почувствовал, обиделся, убрал руку с лобка. Прошла минута, вторая... Она прервала молчание первой, задала вопрос:

- Ты часто танцевал с девушками?
- Нет, я был робким парнем. Стеснялся. Девушки сами проявляли инициативу. Мои кучерявые волосы их заводили. А высокий рост и нос горбинкой, возбуждали.
- Ну и трепло ты.
- Почему?
- Потому, что врёшь, и не краснеешь. Все девки были влюблены в красавчика Алекса, яркого атлета, в модном прикиде и жвачкой в кармане. Папаша его работал в посольстве, в Германии, много всего привозил. Пластинки, разные шмотки. У него даже видеомагнитофон был с запрещёнными фильмами…
- А ты откуда знаешь?
- Знаю.
- Была у него?
- Да, пару раз с девчонками забегали. А у тебя разве не было девушки?
- Почему, была. Помню белую ленту в её волосах, завязанную большим бантом. Кофту цвета леопарда и твёрдые груди.
- Ну, это ты запомнил. А лицо?

Помнил ли он её лицо. Да, она была красивая, всегда улыбалась и любила кошек. Но таких девушек много. Все они смешались, растворились в общем потоке и исчезли навсегда, словно их и не было. Остались в памяти только детали, которые невозможно забыть.

- Она была красивая.
- Это всё, что ты можешь о ней сказать?
- Называла меня малышом.
- И всё.
- Не мучай, и так тошно.
- Тебе тошно… А ты хотел бы её увидеть? – неожиданно спросила Сара.

В это вопросе было что-то странное, нездоровое… Вадим смотрел в окно, словно разглядывал туннель в прошлое... Хотел ли он увидеть, найти её там, воскресить, среди множества лиц давно поблёкших и забытых одно единственное. Да, он хотел её вспомнить. Хотел открутить время назад, увидеть перед собой маленькое ангельское чистое личико и больше не расставаться с ним никогда… Хотела ли она этого?

- Нет, малыш. Всё в прошлом. Теперь мы с тобой живём в Киеве. Мне уже тридцать восемь. Я старая прожженная баба, без семьи, без детей, но с деньгами, а ты - мой водитель…