Демиан : Голубая рапсодия Марьи Палны

Полбеды, что отмерян век:
Здесь живыми, до срока хоронят.
— За проезд передайте Харону!
И монеты скребут, как патроны,
Полмаршрутки убогих калек.

Паспорт стерт,
где лик — молод.
Суп и сон, волос
всё — жидко.
Под Христом, он
булавкой приколот,
Засиделась в живых, паразитка.

Марья Пална,
Вы — чудо света!
То ли труд, досуг ли это?
Выцветать, как портрет жениха,
Догорать, догнивать — до покоя.
Что хохлы? что там счет жкх?
Воротится ли к сыну сноха?
И по моде ли саван скроен?

***
Милый Печкин, смешной дуралей,
Экспонат алкогольно-носатый.
— Что, от внученьки нету вестей?
Ась? Что, пенсия? Нонче же дата.
— Ишь, старуха! И память трухой.
Да, с работы поперли не зря ведь.
Милый Печкин сонной рукой
Марье Палне транш отмеряет.

Х-ха!
Не ждал?!
Вот те электрошок!
Без сознания, скотчем обмотан —
Полежи тут покамест, дружок,
Денька три, может быть, до субботы.

Печкин, милый, старуху прости
За такую лихую сноровку.
Банк, вокзал, суета пути,
Точит крылья сорока-воровка.

Не скучай. Если можешь, вздремни.
Даст Бог, сыщут тебя и пораньше.
Самолет. Пристегните ремни.
И волшебный светит экранчик.

Чай, соседка проведать зайдет,
Ничего, как-нибудь перетерпишь...
Ох ты ж, Господи, рулим на взлет!
Тык, тык, тык — и играет Гершвин.

***
Так сорока на джазе летит
С серебром пенсионов в клюве.
На Пхукет!
Всё вокруг либерти,
А в стакане вино и слюни,
А на родине Печкин кряхтит,
А сосед — не Бальмонт, так Клюев.

Так беглянка, раба из рабынь —
Не в астаповский лишний прочерк,
А пустилась, чрез ясную синь,
В путешествие — на край ночи.

***
— Я б могла вас всех увнучерить!
Дать вам жизнь — по завещанью.
Только строго: чур не выть.
Выход есть. К нему — с вещами.

Ближе к Богу — с высоты.
Умираю без задора.
Печкин, милый Печкин, ты
Мне последний был, кто дорог.

***
Хрип —
Есть врач?..
Уж холодела...
И Харон ей не поднял весла.
Пол-айробуса нервно глядела,
Половина же мирно спала.