Братья Ливер : Ззерв

Из Фомина по пути чуть не вытрясло душу вместе со съеденным накануне пловом. За райцентром дорога выродилась в две залитые жижей колеи. Автобусы из города сюда не ходили, оставляя едущих в окрестные селения пассажиров на милость попутных водителей. «УАЗик», в который втиснулся Фомин, мотало из стороны в сторону, а за окнами трясся и кренился нескончаемый лес.
- Почти на месте, - ухмыльнулся, сверкнув коронками, сосед Фомина по заднему сидению. После чего приоткрыл форточку и закурил очередную вонючую сигарету с нотками компостной ямы.
И действительно: «УАЗик» со страдальческими кряхтениями заполз на бугор, откуда были видны крыши изб, несколько бетонных строений-коробков, опоры ЛЭП, кажущиеся отсюда школьными циркулями, и похожая на перевёрнутый стакан водонапорная башня. На склоне паслась скотина. Лежащая среди лесов деревня смотрелась отсюда как залысина посреди пышной шевелюры. Фомин сморщился: от тряски среди позвонков начали тлеть привычные огоньки боли. Предвестники пожара, который можно затушить только обезболивающим уколом.
Вырулив на обозначенную кривыми заборами улицу, «буханка» затормозила посреди отсыпанного щебнем пятака, который, видимо, был здесь главной площадью. Прибывшие с Фоминым пассажиры, навьючившись, выползали из машины. Возившиеся в грязи чуть поодаль дети побросали свои занятия и в странноватом молчании спешили им навстречу.
Пахнущий копчёной рыбой ветер забирался под одежду. Нужно было поживее сориентироваться и, возможно, найти провожатых. Фомин нацелился на двух мужичков, которые, чуть покачиваясь, топтались у крыльца магазина.
- Конечно, провожу, чё ты, - махнул рукой большеголовый крепыш, похожий на мелкий, но мясистый гриб. – Только Николай щас поотъехал, надо будет чутка обождать. Пожить-то, если чо, вот и у Степана можешь.
Стоящий рядом мужик с монгольскими глазами утвердительно пошатнулся.
- Спасибо, - кивнул Фомин. Выбирать пока не приходилось.
Спотыкаясь и бормоча под нос смутные матерные заклинания, Степан повёл Фомина вымощенными навозом улочками. Чем дальше вглубь деревни, тем всё более убогими и мрачными становились торчавшие за заборами лачуги. Даже для сельской глуши было на удивление малолюдно. Единственный встретившийся прохожий пялился на чужака взглядом цепной псины, казалось, вот-вот оскалит зубы и зарычит.
Степанова изба была покосившейся и сплюснутой, как будто её придавило подошвой великана. Внутри почему-то пахло пожарищем. В заваленной хламом комнате сновали две неопределённого возраста бабы с землисто-серыми лицами.
- Это кто? – ткнув пальцем в направлении гостя, спросила одна из них.
- Ба-а-атюшки! Жених приехал! – вдруг заверещала вторая и зашлась подвывающим, больным смехом.
- Здравствуйте. Сергей, - немного опешив, представился Фомин.
- Жилец новый. К Николаю, - пояснил хозяин. И без всякой паузы объявил: - Пятьсот – сутки, баня отдельно.
Фомина поселили не в самой избе, а в стоящем посреди огорода продолговатом сарае с окном. Обстановку апартаментов составляли стол, скособоченный табурет, кровать с панцирной сеткой и зеркало в чёрной сыпи. Из окна открывался вид на изуродованный молнией тополь. По углам шныряли сквозняки, и хозяин пообещал притащить на ночь бензиновый обогреватель.
- Николай к вечеру будет, - дыхнул перегаром Степан. – Ты погуляй пока, если здесь сидеть не хочешь. Места у нас красивые. Озеро есть.
При этих словах в монгольских глазах хозяина полыхнуло, как будто там зажглось по газовой горелке, а сам он вдруг злобно сплюнул на пол.
Подумав, Фомин, достал из сумки и положил в карман складной нож.
В деревне было неуютно и тревожно. Сергей не мог отделаться от ощущения, что за ним вдоль заборов скользит кто-то проворный и невидимый, умеющий молниеносно нырять в заросли лопухов, едва он, Фомин, начинал поворачивать голову.
За хутором на отшибе лежал поросший ковылём луг, где топталось несколько тощих коров. Дальше начинался лес. Фомин пробирался едва теплящейся в зарослях тропой и вдруг действительно вышел к озеру. Со всех сторон его окружал ельник. Молодые деревца тщетно тянули макушки навстречу солнцу, которое, создавалось впечатление, сюда вовсе не заглядывало.
Продираясь через колючий кустарник, Сергей вышел к самому берегу. Вода в озере была чёрной как мазут, по её поверхности гуляла рябь. На мелководье торчали коряги, похожие на высунувшихся из глубин тварей, истерически потрясавших кулаками. Почва у кромки озера была странной: когда Фомин делал шаг, поверхность под ногами будто уходила в сторону, и росший рядом кустарник наклонялся к нему, преграждая путь. Создавалось ощущение, что он ступает не по глине, а по натянутой плёнке, провисающей под его тяжестью.
Вдоль берега пролегала тропа. Размышляя над тем, кто и с какой целью мог её проложить, Фомин вдруг вышел к покосившейся дощатой хижине. Было даже удивительно, как он не заметил её сразу, выйдя к озеру – наверное, сыграл шутку висевший здесь сумрак. Окошко-бойница почти под самой крышей создавало иллюзию, что хижина смотрит единственным прищуренным глазом. К строению жались стол и вкопанная в землю скамейка. На столе Фомин с удивлением увидел непочатую бутылку «Журавлей», банку тушёнки и полуоткрытый коробок с размокшими спичками. Но главной деталью этого натюрморта был хлеб. По столу были разбросаны куски растерзанной корки и будто пожёванный кем-то мякиш, а в задубевшую буханку вгрызся оставленный в ней нож.
Фомин ощутил проворный холодок вдоль позвоночника и на всякий случай быстро огляделся. Если кто-то и находился рядом, он по-прежнему не спешил появляться в поле зрения. Высоко над головой, в верхушках елей, ухало и скрипело. Ветер наигрывал что-то тоскливое на полуоткрытой двери лачуги. Душное тревожное чувство, не покидавшее Фомина с самого первого шага в деревне, ввинчивалось в него всё глубже. И эпицентр этой тревоги как будто лежал глубоко под толщей чёрной маслянистой воды.
Не разбирая дороги, Фомин рванул напролом через чащу. Лишь когда зловещее озеро осталось далеко позади, он сбавил шаг и стал двигаться осмотрительнее. Не сразу ему удалось выбраться из леса – пришлось обходить груды бурелома и заполненные густой зелёной жижей низины. С исцарапанным лицом и руками, с несколькими свежими дырами на куртке он вернулся в деревню. Посмотрел на часы и оторопел: было шесть вечера, а ведь, когда он отправился на прогулку, вряд ли перевалило за полдень! Сергей был уверен, что вся его отлучка из деревни заняла не больше часа. Мелькнула мысль - плюнуть на всё и как можно скорее убраться отсюда. Но Фомин задавил этот порыв усилием воли и быстро пошагал к своему здешнему пристанищу. Нужно было узнать у Степана дорогу и идти на встречу, ради которой Фомин и приехал.
Людей вокруг было по-прежнему мало, но при этом Сергей отчётливо чувствовал – за ним наблюдают. На одной из улочек ему повстречался мужичок, куривший, как и все здесь, что-то ядрёно-зловонное. Фомин посторонился, пропуская встречного на дорожку в обход огромной лужи.
- А Николая нет, - вдруг заявил мужичок, поравнявшись с Сергеем.
- Хм… Всё ещё нет? – спросил растерявшийся от неожиданности Фомин. – А когда хоть будет-то?
Прохожий удалялся, не сбавляя шага. Когда Фомин уже, было, решил, что он не расслышал вопроса, мужик, не оборачиваясь, крикнул:
- Да хрен его знает.
Положение было неудобным, идиотским, давящим. Фомину хотелось сжечь злую деревню вместе с её обитателями, но вместо этого он вернулся в свой съёмный терем. Пребывавший в той же фазе опьянения, что и утром, Степан подтвердил: Николая нет.
- Завтра! – уверенно изрёк хозяин и удалился.
За окном сарая темнело так быстро, как будто над деревней открыли кран, из которого хлынула стремительно заполнявшая всё чернота. Фомин разогрел в хозяйском доме привезённые с собой консервы и без аппетита загрузил их в себя. Неожиданно в голову стукнулась мысль о том, как жутко, наверное, сейчас там, у хижины на берегу озера, и Фомина передёрнуло. Заперев дверь на разболтанный сопливый шпингалет и, на всякий случай, положив поближе тюбик согревающей мази и упаковку анальгина, Сергей вытянулся на своём пружинящем ложе.
Снаружи доносилась многоголосая перебранка собак, где-то рядом молотил двигатель грузовика, и Сергей, ворочаясь, скрипел панцирной сеткой. Если разобраться, не было никаких гарантий, что этот Николай вообще существует. Да, о необыкновенном целителе, который заслужил доверие даже людей искушённых немецкой медициной, Фомин слышал от многих. Но не могло ли это быть какой-нибудь мистификацией, розыгрышем, ошибкой? И стоило ли тратить недельный отпуск на поиски в тайге этого чудотворца, вместо того, чтобы снова вверить свою многострадальную спину ревматологам и мануальным терапевтам? Ответов на эти вопросы Фомин не знал, но брошенная случайным прохожим фраза «А Николая нет» намертво засела в голове, приобретя глобальный и зловещий смысл.
Было уже далеко за полночь, а сон так и не шёл. Собаки на улице заткнулись, стихли другие шумы, и висела абсолютная, даже какая-то преувеличенная тишина. Сергей встал с кровати, бросил взгляд на окошко и дёрнулся всем телом как от разряда тока: по стеклу распласталось лицо – уродливая, бровастая харя со съехавшим набок носом. Фомин схватил нож и навёл резкость во взгляде: харя оказалась дуплом на стволе тополя рядом с сараем. Трясущимися руками Сергей проверил шпингалет на двери и глубоко вдохнул.
Только к рассвету он забылся тяжёлым сном.

***
Утро выдалось хмурым, как и накануне. Ветер бесчинствовал в кронах деревьев, по небу неслась сизая рвань облаков. Торопливо позавтракав, Фомин покинул своё пристанище – нужно было или достать загадочного Николая из-под земли или плюнуть на эту затею и проваливать.
У хозяйской избы Сергея встретил только людоедского вида пёс, который скорее для проформы обгавкал посетителя густым басом и скрылся в конуре. Постучавшись, Сергей приоткрыл дверь в дом. Никто не вышел к нему, из чрева избы не доносилось ни звука.
- Эй, есть кто-нибудь? – громко спросил Фомин.
Ему показалось, что эхо продолжает завывать его голосом где-то под брусьями потолка в дальних комнатах. Фомин покинул дом и вышел за ворота, собираясь спросить дорогу у местных. Он дошёл до угрюмой блочной двухэтажки с триколором над крыльцом, свернул на боковую улочку. Безлюдье, которое поразило его ещё вчера, теперь было совсем угнетающим. За заборами голосили петухи и козы, лязгали цепями собаки, у отдельных дворов, как впавшие в столбняк чудища, стояли изъеденные ржавчиной тракторы и угловатые кустарные вездеходы. И ниоткуда не доносилось ни звука, который мог бы произвести человек.
Фомин ткнулся в дверь магазина. Заперто. Постучал в одну калитку, в другую, в третью. В ответ раздался только переполошенный многоголосый лай. Сергей опрометью бросился к зданию с флагом, мимо которого проходил недавно. Видимо, это была местная администрация – взгляд успел выхватить табличку с двуглавым орлом над незапертой дверью. Фомин ворвался в несколько ближайших к входу комнатёнок. В одной из них был чулан. В другой, заставленной шкафами, по полу были разбросаны исписанные листы бумаги, как будто кто-то обронил их в спешке и не стал собирать. В третьей на столе стояли три стакана с остатками заварки. Фомин в страхе огляделся, ожидая увидеть вчерашнюю булку хлеба с оставленным в ней ножом.
Он выскочил из здания и пересёк ещё несколько улиц, молотя в каждые ворота. Деревня, несомненно, была покинута жителями, и это внезапное бегство ошеломляло, внушало ужас, как всё необъяснимое. Ещё не имея чёткого плана действий, Фомин полубегом вернулся к дому Степана. Пронёсся мимо проводившей его сонным взглядом псины и, выскочив на дорожку к своему флигелю, остолбенел: чья-то худая, с кривыми пальцами, рука закрывала дверь постройки изнутри.
У Фомина пересохло во рту от мысли, что свой нож он оставил на столе. Поколебавшись, Сергей ринулся к входу и ворвался внутрь. Перед ним стоял Степан: он развернулся в прыжке, всполошенный скрипом дверных петель, и молниеносно вскинул руку, то ли для защиты, то ли для удара. Такая волчья быстрота и координация никак не вязались с его прежней шаткой походкой и хмельной вялостью движений. Правда, почти сразу зрачки хозяина снова подёрнуло сальной пеленой, а сам он обмяк как мешок, из которого вытряхнули половину содержимого.
- Крыша же здесь текёт, - заявил Степан, сделав неуверенный шаг к стене. – Посмотреть надо, это… Да подшаманить где.
- Какая ещё, нахрен, крыша? - хрипло закричал Фомин, чувствуя, что дуреет. – У вас что здесь творится вообще, а?! Куда все делись, мать вашу?! Вы где были?
Степан вдруг перестал делать вид, что с интересом разглядывает потолочные доски, и обернулся к Фомину.
- Учитель собирал, - ответил он с многозначительным нажимом на слове «учитель».
Фомин продолжал жечь его непонимающим, но свирепым взглядом.
- Владыка Ззерв нам разъяснял… Он всегда советует нам, когда новый приходит в деревню. Вот мы и спрашивали, - подбоченившись, заявил хозяин так, как будто бы это всё объясняло.
- Что… Что ещё за чушь? Вы что тут, сектанты что ли?
В глазах Степана Фомин заметил угрозу. Впрочем, она почти сразу скрылась за похожей на жировую плёнку завесой.
«Последняя попытка, и если нет, то ну его нахрен», - решил Сергей.
- Так все остальные тоже вернулись? - спросил он. - Николай здесь, наконец?
- Николай? - хозяин ухмыльнулся с таким видом, как будто Фомин до сих пор не задавал ему этого вопроса, и только теперь стало ясно, чего он вообще хочет. – Пошли, отведу.
Едва выйдя за порог, Фомин с удивлением отметил: деревня, ещё пять минут назад мёртвая, действительно ожила. Тюкал топор, где-то пытались завести двигатель, по улице проехала тётка на велосипеде, да мотался от забора к забору тыквоголовый детина с печатью придури на измазанном соплями лице.
Степан шёл, чуть покачиваясь, но не замешкался ни на одной развилке. Кажется, они удалялись от центральной части селения, углубляясь в закоулки. Проезды и тропинки здесь были безраздельно завоёваны бурьяном, за оградами виднелись тесные, завалившиеся набок халупы.
- Слушай, далеко ещё, а? - Фомин обернулся к Степану и обмер: одичалая улочка была пуста, только ветер сновал в зарослях сорной конопли, и нагло пялилась со столба жирная зобастая ворона.
Над ним откровенно насмехались, и дальше это продолжаться не могло. Страшно выматерив деревню и всех её обитателей, Сергей уже, было, ринулся обратно, чтобы забрать сумку, плюнуть кому-нибудь в рожу и как можно скорее убраться из этих ненормальных мест. И лишь какая-то странность в пейзаже, случайно выхваченная боковым зрением, заставила его остановиться. Фомин повернул голову в ту сторону и присвистнул от удивления.
По правую руку, где-то в полукилометре от него, на холме высилось здание. Это был огромный домина из толстых цельных брёвен, который дико контрастировал с окружавшими Сергея развалюхами. Величественный и серый, увенчанный несколькими островерхими башенками, он вырастал из сумрака хвойного леса как его продолжение, как галлюцинация. Здание было обнесено частоколом, на котором органично бы смотрелись засиженные мухами человеческие головы. Затенённый елями фасад притягивал и одновременно давил, тревожил.
Сергей заставил себя оторвать взгляд от бревенчатого замка на холме и в беспокойстве пошагал обратно. За поворотом баба сосредоточенно возила граблями по земле, сгребая скошенную траву. Проходя мимо, Фомин поинтересовался:
- А не скажете, что это за терем там наверху?
Баба тяжело посмотрела на него и, молча, продолжила работу. Раздражаясь от местной привычки из всего делать тайну, Фомин спросил:
- В смысле, можно не отвечать? Что за здание там, на бугре, сказать можете, нет?
- Тебе не положено, - буркнула баба и, вдруг, распрямившись, воинственно тряхнула у него над головой граблями. Сплюнув ей под ноги, Сергей пошёл дальше.

***
В тот день Фомин, неожиданно даже для самого себя, не отправился обратно в город. Странный замок стоял перед глазами во всём своём угрюмом величии, его образ не развеивался а, кажется, даже наоборот, становился более проявленным, выпуклым. Чтобы утрясти мысли и впечатления, Сергей немного послонялся по ближайшему бору. А когда вышел к деревне, через пелену туч напоследок пыталось пробиться закатное солнце. Добрых полдня ухнуло в чёрную временнУю дыру, совсем как после той прогулки к озеру.
Вернувшись, Фомин заглянул в хозяйский дом и отчитал Степана за выходку по дороге к целителю. Заодно оставил на столе деньги ещё за одну ночёвку. Завтра хотелось сделать вылазку к замку, чтобы рассмотреть его поближе, а если повезёт, даже свести знакомство с хозяином и побывать внутри. Уехать домой можно было и сразу после этого.
Ночь прошла относительно спокойно. Фомин заперся на шпингалет, на всякий случай поставил у входа, одну на другую, пару банок из-под консервированной гречки. Несколько раз Сергей просыпался, смотрел в темноту и слушал, как капли дождя молотят по висящему снаружи ржавому рукомойнику. Иногда ему слышалось смутное шарканье чьих-то шагов за дверью. Шорох то удалялся, то нарастал снова. Но Сергей был слишком вымотан после прошлой бессонной ночи и потрясений дня, поэтому не мог определить, по какую сторону границы яви и сновидения слышал эти звуки.
Утром вдруг высунулось солнце, которое, правда, не успев толком подсушить землю, снова пропало за низкой тёмно-серой завесой. Тем не менее, в свою экспедицию к замку Фомин отправился в неплохом расположении духа. Затягивать хмурью его бодрый настрой стало, когда Сергей достиг тех полуживых улиц на окраине деревни. Местами идти приходилось через непросохшую после ночного дождя траву, довольно быстро намокли штаны, сырость полезла под рубаху. К тому же, Фомин никак не мог отыскать ту улицу, с которой ему открылся вид на замок. Это удивляло тем сильнее, что вчера он хорошо запомнил дорогу и не должен был с неё сбиться.
Наконец, он, похоже, достиг цели, но открывшаяся картина не обрадовала его, а озадачила. Можно было бы не сомневаться, что это та самая улочка: узнаваемым было расположение хибар за заборами, стоящий на вечном приколе у колонки сгнивший «Юпитер», даже со столба озирала окрестности, кажется, та же самая ворона. Отличие было только одно — на склоне и вершине холма, отлично просматривавшегося отсюда, безраздельно господствовал лес.
Сергей выругался и попробовал подойти ближе к холму, но скоро уткнулся в овраг, затопленный пузырящейся запашистой дрянью. Сбивая капли воды со стеблей бурьяна, он ринулся на соседнюю улицу. Потом оббежал ещё пару переулков-аппендиксов. И растерянно остановился только, когда впереди меж заборов появился пёс размером с хорошо упитанного телёнка и убедительным лаем велел ему проваливать. Чтобы не сердить чудище, Сергей повернул за угол и оттуда снова взглянул на холм в отчаянной надежде, что замок всё-таки вернулся на место.
- Я что, с ума тут схожу что ли? Померещилось? – вслух спросил он самого себя, но голос был надтреснутым и сиплым, как будто интересовался и правда кто-то другой.
Промокший и подавленный, он вернулся в свой сарай, где дожидался не надетый с утра сухой свитер. Натянув его, Сергей подхватил сумку и отправился в обратный путь. Замешкавшись у хозяйской избы, всё-таки вошёл внутрь. Пахло табаком и щами. Степан сидел за столом в обществе гранёного стакана и нанизывал на леску что-то похожее на зубы. Фомина затошнило.
- Там, где мы вчера были, на холме есть огромный дом или нет? – без предисловий обратился к хозяину Сергей. Странность вопроса уже не имела значения.
- Есть, - ответил Степан, и снова какой-то внутренний сквозняк на секунду разогнал пьяную муть в его зрачках. – Владыка Ззерв там.
Хотя в избе было тепло, Фомин вдруг покрылся гусиной кожей.
- Да кто это, нахрен, такой? – почти выкрикнул он.
- Владыка Ззерв, - с тщательной артикуляцией заявил хозяин, глядя в переносицу Сергею и умолк так, будто это всё объясняло.
Сергей развернулся и направился к выходу.
- Уезжаешь, что ли? – окликнул его Степан.
- Уезжаю, - попрощался Фомин и вышел, грохнув дверью.
До дороги в окрестностях райцентра Минаево, насколько он мог судить, было с десяток километров. Там уже ходит транспорт, по обочинам стоят биллборды с рекламой операторов мобильной связи и, может, даже светит солнце. Поднявшись на бугор, с которого увидел деревню в первый раз, Фомин оглянулся. Короба домишек терялись в сизоватой дымке. Возвышавшаяся ровно посередине пейзажа облезлая водонапорная башня создавала иллюзию, что деревня показывает ему средний палец. Фомин ответил ей тем же и торопливо зашагал вдаль.
По обеим сторонам темнел хвойный лес. Вокруг не было не только людей, но и каких-либо оставленных ими следов. Фомин насвистывал: покинув деревню, он будто вынырнул из мутного затягивающего полусна и, наконец, снова утвердился в реальности.
Он отмахал уже с полчаса, когда ему подвернулась первая оставленная человеком отметина. Справа от дороги, у самого леса, стоял деревянный, облепленный мхом крест. Почти полностью скрытый еловыми лапами, он выглядывал из-за них как наблюдатель, затаившийся в укрытии и высматривающий, не идёт ли кто по тропе. Фомин поморщился и прибавил шагу: ощущение чужого невидимого присутствия снова холодком расползлось внутри.
Усилился ветер, начинал накрапывать дождь. Однажды навстречу процокала лошадь, тащившая телегу с навозом и сонно перебиравшим вожжи мужиком. Издали долетел и тут же растворился в тишине рокот тракторного двигателя.
Кажется, начинало смеркаться, но под ногами была всё та же накатанная в грязи колея, и ничто не указывало на приближение к местам обитания людей. Заблудиться Фомин не мог: по всему пути его следования свернуть можно было только на заячьи тропы в лес.
Когда, вместо ожидаемого подъёма на развороченную асфальтовую дорогу, впереди показался ещё один крест, тревога усилилась. Крест располагался с другой стороны, по левую руку, и это было его единственным отличием от первого.
- Понавтыкали… Не лес, а кладбище. - Фомин постарался браво усмехнуться, но мышцы лица были какими-то одеревеневшими. Оставалось поднять ворот мокрой куртки и идти ещё быстрее.
Наконец, сквозь сумерки и уплотняющуюся завесу дождя впереди проступили долгожданные изменения ландшафта. Дорога спускалась с холма, у подножия которого светились огоньки населённого пункта.
«Минаево», - определил Фомин и чуть ли не бегом пустился по чавкающей грязи навстречу людям, теплу и последнему «ПАЗику» до города. Но что-то в облике лежащего впереди посёлка смутно раздражало взгляд, а когда Сергей понял, что именно, ему стало не хватать воздуха, и он попятился обратно вверх по склону. Во мгле проступал ствол водонапорной башни, от её подножия разбегались улочки с чёрными прямоугольниками изб.
Не глядя под ноги, Сергей по грязи и лужам бросился в обратную сторону. Его колотила крупная дрожь. Где, в каком месте он прозевал этот излом пространства? Какая сила снова швырнула его туда, откуда он совсем недавно с таким облегчением убрался? Мысль о возвращении в деревню пугала не меньше, чем перспектива ночёвки в лесу.
Когда окончательно стемнело, нудный дождь превратился в ливень. Сергей в растерянности остановился – он вымок до нитки, от холода стучали зубы. В чаще выл и свистел ветер, иногда долетал пронзительный треск. О том, чтобы провести тут ночь, нечего было и думать. Сжав кулаки, Фомин развернулся и направился в деревню.
В окошке избы Степана горел свет. Покачиваясь и разбрасывая по полу шматки грязи с подошв, Фомин ввалился внутрь. Степан сидел на том же месте и в той же позе. Хозяин был серьёзен и, не мигая, смотрел в пустоту. Было непонятно, заметил ли он, что к нему вошли, или же с головой ухнул в колодец своих мутных мыслей. Сергей настраивался закричать, но его трясло, а язык был как оледеневшая тряпка. Получилось только тихо спросить:
- Что это?.. Что это такое? Почему я опять здесь?
- А вы не можете отсюда уйти. Вы так и останетесь, - не раскрывая рта, ответил Степан грудным бабьим голосом. Сергей вздрогнул, но тут же понял, что это говорят у него за спиной. Он обернулся: выход в сени ему загораживали две серолицые тётки, которых он видел в день своего приезда. Рядом стояли похожий на гриб мужик, тогда же определивший его на жительство к Степану, и какой-то хмурый тип с молотком в руке.
- Почему не могу? – ещё тише произнёс Фомин, пытаясь совладать с дрожью в коленях.
- Потому, что вам не положено, - шагнув вперёд, заявил «гриб».
- Это ваш… владыка так сказал? – спросил Сергей, с испугом косясь на молоток.
- Да, - сделав ещё один шаг к Сергею, кивнул тот же мужик, которому, видимо, была отведена роль основного переговорщика. – И ваш тоже.
- Слушайте, но ведь я не могу застрять тут у вас неизвестно на сколько! У меня отпуск через три дня кончается.
Довод был нелепым, и Сергей понял это, ещё не договорив. Поэтому торопливо добавил:
- И вообще, я ведь вам не собака бродячая. У меня паспорт есть, прописка, страховое свидетельство. Меня потеряют дома и на работе и всё равно объявят в розыск. Чего вы добьётесь?
- Вас не найдут, - невозмутимо качнул своей сплюснутой башкой «гриб», и Сергей вдруг со всей ясностью понял, что это не блеф. – Да и, понимаете, от нас здесь ничё не зависит. От вас здесь ничё не зависит. Тут хоть задрыгайся… Ну, вы сами сегодня видели, ага?
Отчаяние заполняло Сергея, как вода – тонущий корабль. Лица стоящих перед ним людей вертелись вокруг в бешеном хороводе, наползали, замысловато вытягивались и съёживались. Остатки сил Фомин выплеснул в крик:
- Но зачем?.. Зачем я вам?
- От нас здесь ничё не зависит, - повторил «гриб», разведя руками.
На миг Сергею показалось, что на него смотрят с пониманием и сочувствием. Но тут же до сих пор молчавший хмурый тип перекинул молоток из одной руки в другую и глухим клокочущим голосом заявил:
- А буишь барагозить, в клетку посодим нах…
Через две минуты Сергей снова был водворён в свою конуру с протекающей крышей. Денег за проживание с него теперь не требовали, зато в темноте он слышал звяканье невидимой цепи. Миску с костями для обгладывания ещё не принесли.

***
Потянулись пустые, похожие один на другой, дни. Телефон не ловил сеть, никакие поисково-спасательные экспедиции на деревню не обрушивались, зато спина почти не беспокоила. Сергей спал, ел то, что приносили живущие в хозяйском доме женщины (чем дальше, тем сильнее он утверждался во мнении, что обе они были жёнами Степана), иногда вызывался сделать что-нибудь необременительное по хозяйству. Чтобы куда-то девать время, Фомин много слонялся по деревне и её окрестностям. Спускался в затянутые туманом балки, бродил по сумеречному лесу, пару раз натыкался в подтопленных оврагах на змей, а как-то издали видел бегущего через поляну дикого кабана.
Поначалу он совершил ещё несколько попыток уйти из деревни. Все они закончились так же, как первая. Чаще всего он просто возвращался обратно, а однажды, свернув на какую-то боковую тропку, и вовсе затерялся в непроницаемой еловой глуши. В попутные машины Фомина не брали, чтобы не жечь бензин зря. Однажды ему всё-таки удалось напроситься в едущий до райцентра «УАЗик». Машину долго болтало по ухабам среди леса, а через несколько часов, как щепку в потоке, прибило обратно к деревне. После этого Сергей понял, что с наскока высоту не взять, и до поры оставил эту затею.
Иногда во время прогулок ему удавалось увидеть в отдалении замок. Он всё так же притягательно и угрожающе возвышался на холме, наполовину скрытый елями и клочьями тумана. Ершился шпилями башенок, как будто грозя низким чернильным облакам. Выйти к замку тоже ни разу не получилось: двигаясь к нему, Сергей проваливался в непролазные топи или утыкался в лабиринты заборов. А, обойдя препятствия, уже не обнаруживал самого замка. В иные дни он вообще не мог найти его с самого начала – ничего, кроме бесконечно синеющего леса на холмах в той стороне не было.
Фомин старался использовать любую возможность хоть немного разузнать про замок и про то, что в нём обитает. Он заводил разговоры со Степаном, но, как только сворачивал на нужную тему, хозяин мёртво умолкал, и в его молчании осязаемо чувствовался страх. Чуть больше можно было выжать из часто наведывавшегося грибообразного. Тот оказался старостой деревни, по дикой воле ударенного молнией отца носил имя Твлы и, выпив, становился разговорчивее.
- В замке? Конечно, нет, - отвечал староста, улыбаясь Сергею, как ребёнку, задавшему совсем уж наивный вопрос. – Там никто не был. Мы и близко подойти-то к нему не можем. Земля «водит», не пускает.
- А в тот раз, когда все вдруг исчезли, - напомнил Фомин. – Он ещё собирал вас, чтобы дать какие-то наставления…
Староста влил в себя мутное содержимое стакана, зажевал горбушку и покачал головой:
- Нет, то не в замке. За деревней вон там, у околка. У нас место есть такое, где он разговаривает с нами через… Хотя, вам это знать не надо.
- Значит, вы его ни разу и не видели?
Твлы вдруг перестал сыто щуриться и, как будто, делясь тайным знанием, посмотрел на Сергея:
- Чё это? Видел. Тут недалеко озеро есть. Оно очень красивое. Только там, иной раз, люди пропадают, и рыба никакая не живёт. Вот… Там он появляется. Ну и я как раз был. И вот…
С давящим чувством Фомин вспомнил свою вылазку в первый день после прибытия. Перед глазами заколыхалась чёрная вода с пузырьками на поверхности, будто от последнего выдоха утопленника. Сергей поморщился и спросил:
- Ну и? Как он выглядит-то?
Староста в задумчивости скривил обветренные губы и после долгого молчания ответил:
- Да как сказать… На меня сильно похож.
Сергей с изумлением окинул взглядом его вытянутую голову, насаженную на короткое, полноватое туловище. Но староста ощерился и махнул рукой:
- А может, показалось.
Фомин привыкал. Он смелее ходил по деревне, не вздрагивал от ночных шорохов за дверью и даже прибрался в своём сарае, чтобы ощущать его пусть временным, но домом. Тем оглушительнее и жёстче были редкие встряски. Однажды Фомин проснулся посреди ночи и с удивлением обнаружил, что лежит на кровати полностью одетым – в куртке и даже в ботинках. По телу поползла дрожь. Торопливыми движениями Сергей стянул с себя вещи, влез под одеяло и ворочался до утра, пытаясь найти случившемуся хотя бы самое шаткое объяснение. Поднявшись с рассветом, он заметил, что подошвы снятых башмаков густо облеплены свежей глиной. А увидев мельком свою физиономию в зеркале, Сергей даже вскрикнул – по щекам и лбу пролегали борозды свежих царапин.
«Чесался во сне, раскорябал», - попытался он успокоить сам себя. Но стоявшие у входа ботинки с приставшими колобами грязи разносили все его защитные конструкции в прах. Угнетала мысль, что его тело, как костюм, сняли с вешалки, где-то истрепали и потом вернули на место, наплевав на реакцию хозяина.
В один из дней Фомин вдруг вспомнил, для чего он, собственно, приезжал в деревню и уже, скорее, из любопытства снова завёл разговор о Николае. Неожиданно Твлы заявил, что Николай, конечно, у себя, и пройти к нему можно хоть сейчас. Староста повёл Фомина мимо заваливающихся заборов и навозных куч. Когда впереди показались избы, приткнувшиеся с краю деревни, наученный опытом Сергей отстал на шаг от своего провожатого, чтобы не дать ему шанса вдруг провалиться сквозь землю. Но староста и не думал никуда исчезать. Они миновали крайний дом, и несколько минут шагали через заросшее сорняками поле. Вышли на пригорок, у подножия которого щетинилось крестами одичалое кладбище, и стали спускаться вниз. Фомин всё понял и сплюнул в траву.
- Вот он, Николай, - сказал Твлы, остановившись около еле заметной среди бурьяна облезлой стелы с фотографией. Чёрно-белое лицо с трещиной от переносицы до подбородка будто бы спрашивало: «Чего явились?». Табличка на надгробии сообщала, что Николай умер семь лет назад, тогда как по молве он ещё недавно играючи исцелял паховые грыжи, бесплодие, гипертонию и другие недуги.
- Давненько уж было, а всё как вчера, - изрёк староста, заметив сомнения на лице Фомина. – Рано ушёл, рано. Грыжа, осложнения попёрли. Ещё давление скакало у него.
Сергей уже был к этому готов. Николай сделал своё дело, затащил его сюда, и жить дальше ему было незачем.
Как-то под утро случай с пробуждением в одежде и с царапинами на лице повторился. Фомин понял, что однажды может так дождаться, например, перелома позвоночника или даже вообще не проснуться. Чужая воля - скорее всего, враждебная, холодная - могла вертеть им, как картонным паяцем.
- Да чё поделать, - пожал плечами Степан, подливая из бутыли себе и сидевшему напротив старосте. – Говорим же: ты тут сам себе не хозяин. Как пьяная баба.
Отпустив отдающую перегаром шутку, он буйно расхохотался. Фомин вспыхнул:
- А, ну да, конечно. Да вы тут хоть срать сами ходите, или и это ваш великий господин за вас делает?
Староста серьёзно и даже строго посмотрел на Фомина:
- И срать, и всё остальное. Человек здесь как корова. Пока пастух шалыжиной не погонит, с места не сдвинется. Вот так.
Сергей презрительно скривился и, шагнув к дверям, махнул рукой:
- Ну, значит, вы получаете то, чего и заслуживаете. Вы не коровы, вы бараны.
Выходя, он чувствовал, как вслед ему снисходительно ухмыляются.

***
Фомин проснулся посреди ночи. В сарае и раньше не бывало жарко, но в этот раз вовсе пробирало до костей, да ещё и лежалось как-то чересчур жёстко. Совсем рядом раздавался прерывистый скрип – такой пронзительный, что Сергею показалось: звуки рождаются и гаснут в его мозгу. Налетевший сквозняк плюнул холодом, и Сергей с удивлением открыл глаза. В его конуре висела необычайная, сгущённая темень. Сквозь мрак Сергей разглядел, что дверь, которую он с вечера, как всегда, запер на шпингалет, звучно мотает ветром из стороны в сторону.
Сергей почувствовал, как на лбу у него выступили капли ледяного пота. Он пошевелился, намереваясь встать, и обнаружил, что лежит не на привычном панцирном ложе, а на деревянной скамейке, к тому же, снова одетый. Вскочив, Фомин сделал быстрый шаг к двери, и тут же под ногами у него ожило торопливое шуршание, похоже было, что пировавшие на полу мыши бросились врассыпную. Сергей застыл на месте, дрожь волнами гуляла по телу. Дверь скрипела там, где в его флигеле была глухая стена, почти под потолком угадывалось похожее на бойницу окошко. В углу громоздились ещё какие-то, прежде не виденные предметы обстановки.
Сергей выдернул себя из мертвенного оцепенения и, стараясь не паниковать, выскочил на улицу. Изба, в которой он очнулся, оказалась кривобокой дощатой развалюхой. Ветер бесновался в верхушках деревьев, пахло смолой и хвоей. Угадывался берег водоёма – Сергей не видел воды в темноте, но чувствовал, как тянет сыростью, холодом и болотной гнилью. То и дело раздавались короткие всплески, как будто вылезшие из глубин посмотреть на чужака водяные твари, не обнаружив ничего интересного, по одной ныряли обратно.
Уже хорошо понимая, что это за место, и почему оно ему знакомо, Сергей сделал шаг за угол избы и у развилки тропинок ожидаемо наткнулся на вкопанный в землю стол. Остатки чьей-то толком не начатой трапезы всё ещё были на месте. Фомин выдернул нож из окаменелого хлеба; движение получилось таким резким, что буханку чуть подбросило и откинуло на землю. Вцепившись в рукоять ножа, как утопающий в протянутый ему багор, Сергей ломанулся через чащу. Но почти сразу тропа заглохла в колючих зарослях и грудах бурелома. Вдоль берега озера в сторону деревни вела другая дорожка, и нужно было возвращаться обратно к избе.
Под звуки грохочущего в висках молота Фомин выскочил обратно к развилке. И когда пробегал мимо стола, вдруг застыл, чувствуя, как покрывается гусиной кожей. Булка хлеба, которую он опрокинул на землю, снова лежала на своём прежнем месте. Кто-то был здесь, совсем рядом с ним в этой беспросветной хвойной глуши, бродил в трёх ёлках от него и играл в свои непонятные игры.
Стало не хватать воздуха, среди черноты в глазах зазмеились багровые зигзаги. На несколько секунд Сергея парализовало. В вышине, в кронах деревьев слышался хорошо различимый гул – как будто долгий отзвук удара ложкой по кастрюле. И не похоже было на то, что этот шум производил ветер. Каким-то животным чутьём Фомин уловил – у него стоят почти сразу за спиной, не более чем в пяти метрах. Он был уверен, что если обернётся, неизбежно увидит того, кто сейчас и не думал от него прятаться. Заставить себя это сделать Сергей не смог, велик был страх обнаружить нечто такое, чего не сможет переварить рассудок.
Наконец, ужас, тлевший внутри Фомина, как торфяной пожар, прорвался наружу. Сергей дёрнулся всем телом и побежал. Он нёсся, не разбирая дороги, еловые лапы молотили его по лицу, ветви и торчащие коряги раздирали одежду. То и дело под ногами хлюпало, он скатывался в небольшие овраги, подскакивал и снова проламывался вперёд – куда угодно, только как можно дальше от жуткого мёртвого озера.
Когда Фомин, изодранный в клочья и задыхающийся, вырвался из леса, на черноту неба уже наползал восход. Сергей вбежал в деревню и, наверное, мог бы чувствовать себя в безопасности. Если бы не продолжал морщиться от жжения чьего-то внимательного взгляда.

***
Пришла осень, и Степан наконец притащил в сарай к Фомину давно обещанный обогреватель.
- Дыры законопатить надо бы. А то зимой здесь дуба врежешь, - сказал он, значительно прищёлкнув языком, и шаткой походкой удалился к себе в избу.
Сергей проводил время содержательно: или лежал на койке, глядя в потолок, или слонялся по деревне без какой бы то ни было цели. Его сковало безразличие, вялое и мутное, как забытье замерзающего. Он окончательно перестал бриться, и из зеркала на него воспалёнными глазами смотрела дикая полузвериная харя. Штаны и куртка истрепались, но он не обращал на это внимания. Раз в неделю Степан топил баню, и от неё Фомин пока ещё не отказывался.
Никаких признаков того, что на большой земле его недосчитались и пытаются отыскать, по-прежнему не было. Правда, это удивляло только по первому времени, а сейчас перестало иметь какое-либо значение. Лишь одно событие растормошило Сергея. Однажды около полудня в сером небе зарокотал, приближаясь, вертолёт. Когда он показался из-за пожелтевших верхушек деревьев, Фомина словно ошпарило. Сергей проворно взобрался на крышу своего сарая. Сорвав с себя куртку, он принялся размахивать ею над головой, подпрыгивал так, что колени взлетали к подбородку, и орал что-то нечленораздельное. Вертолёт удалялся с затихающим гулом и через несколько мгновений исчез из виду. Измотанный этой дикарской пляской Фомин, тяжело дыша, опустился на корточки. Снизу кашлянули, и Сергей увидел, что за ним наблюдает бородатый старик в рваной одежде – видимо, пришедший к хозяевам.
- Это не надо, - туманно изрёк старик, посмотрел на Сергея как на смертельно больного и поплёлся прочь. Его скрюченная фигура выглядела сгустком безнадёжности, живым посланием о тщетности любых усилий. Это неожиданно разозлило Сергея, взбодрило как пощёчина. Фомин сжал кулаки и долго всматривался в затянутые тучами небеса.
Как ни странно, этот случай сделал его твёрже, вселил уверенность. Вертолёт, конечно, не мог не пролететь мимо. Зато он был свидетельством того, что жизнь за пределами деревни никуда не делась. Больше того: она имела точки пересечения с тем замкнутым, тесным и угрюмым пространством, которое насильно удерживало Сергея. Где-то относительно недалеко, не на другой планете и не в параллельном мире, продолжали копошиться в рутине миллионы людей. Там коптили заводы, неслись по тоннелям поезда метро, хищно пульсировали неоновые лампы, производились и поглощались тонны еды в ресторанах. Оставалось найти дорогу, которая точно где-то была.

***
Ноябрь накрыл деревню и её окрестности снежным саваном, за оградами запустили свою морзянку топоры. Над крышами изб, как вырвавшиеся из заточения белые призраки, выросли столбы ароматного дыма. Собственно, о том, что наступил именно ноябрь, Сергей мог судить только по изменениям в природе и окружающем ландшафте. Выяснять, какая сегодня дата, интереса не было, а на календаре в доме хозяев бесконечно тянулось лето позапрошлого года. Совсем потеряться во времени не давали осунувшиеся без листвы деревья, скрип снега под ногами и печальное бледное солнце, выползавшее чуть не к полудню, чтобы уже через пару часов снова улечься в сумрак.
Незаметно для самого себя Фомин встроился, врос в местную жизнь. Разговаривал с другими он по-прежнему мало и по необходимости, зато его дни были наполнены делом. Он махал лопатой, расшвыривая снег с дорожек во дворе, вместе с мужиками ремонтировал коровники и амбары, однажды под руководством Степана с нервной стажёрской старательностью зарезал свинью. Деревня поощряла трудовое участие Сергея: порции в его миске становились всё более щедрыми, ему принесли одеял и выдали овчинный тулуп, в котором он чувствовал себя как в царской шубе. В конце концов, Фомина пустили под крышу: для него освободили чулан в хозяйской избе, куда он переехал вместе со своей панцирной сеткой. Заключительный акт инициации Сергей прошёл, когда как-то вечером, поддавшись необъяснимому порыву, вдруг стрельнул у мужика на улице «Астру» и с наслаждением пропустил через лёгкие вонючее облачко.
От аборигенов Фомина теперь отделял последний барьер. Сергей ловил себя на мысли, что уже и рад бы, перешагнув его, смешаться с населяющими деревню ходячими телогрейками. Останавливал только страх, неявная, но неотступная убеждённость в том, что после этого обратная дорога закроется для него навсегда.
***
Ему снился странный сон. Они со Степаном сидели за столом в избе и играли в шахматы. По сторонам гомонили зрители: население деревни собралось, кажется, в полном составе, и все болели против Фомина. Степан прихлёбывал из стакана и закусывал человеческими пальцами, перемалываемые его зубами, они хрустели как морковка.
Положение чёрных, которыми играл Сергей, было незавидным. Прорехи в их построениях увеличивались с такой неуклонностью, как будто по ту сторону доски сидел не пьяный селянин, а гроссмейстер из первой сотни рейтинга ФИДЕ. Степан кровожадно похохатывал, тряс перед лицом Сергея чумазыми кулаками и, взяв очередную фигуру, выкрикивал:
- Это владыка Ззерв!.. Владыка Ззерв помогает мне, играет с тобой, а-а-а!
Зрители верещали животными голосами. Сергей с ожесточением смотрел на доску, но фигуры вертелись в бешеном чёрно-белом хороводе. Нужно было сконцентрироваться на одной мысли, вытащить её на свет, не дать заглушить. Сергей напрягся до звона в ушах. Чувствуя, что достиг предела, за которым нет уже ничего, он прогремел не своим, налитым сталью голосом:
- Хрен вам обоим, ясно?! Мне ничья помощь не нужна, я и сам тебя щас размотаю!
Наведя резкость во взгляде, он сделал ход. И тут же шахматное поле как будто стало его союзником. Все замышляемые Степаном ходы вдруг стали жирно прорисовываться на его отёчной физиономии, и Сергей без труда мог подготовить контрмеры.
Когда Фомин ставил мат, Степан побледнел и рассыпался на кубики.
…Сергей проснулся от необычайного, будто сквозящего под самую кожу холода. Открыв глаза, он увидел, что лежит не в своём чулане, где засыпал вечером, а на снегу в зарослях жухлой травы. К счастью, по крайней мере, в сапогах, штанах и тулупе. Разбуженное бледно-розовым рассветом небо томилось в полудрёме, сумрак отступал под кроны деревьев, чтобы затаиться там до вечера.
Зябко ёжась, Фомин поднялся, и от неожиданности отпрянул, провалившись в сугроб. Прямо перед ним был замок. Его мрачные бревенчатые стены высились в нескольких шагах от Сергея. Снег в пределах видимости оставался нетронутым ногой человека, за мутью оконных стёкол было пусто и безжизненно – ни занавесок, ни фикусов на подоконниках. Только на одной из жутковатых, острожных башенок замка галдело рассевшееся там вороньё.
Сергей нервно огляделся, и сомнения исчезли: он стоял на том самом холме, в склон которого столько раз всматривался издали. За частоколом поскрипывали на ветру циклопические ели, в просветах между ними висела пелена дыма из печных труб. Самой деревни видно не было.
С колотящимся сердцем Сергей торопливо обошёл вокруг замка и остановился, прислушиваясь. По-прежнему ничто не указывало на то, что он был обнаружен – ни души, ни звука. Озираясь, Сергей поднялся по скрипучим ступеням на крыльцо и, немного помешкав, потянул на себя массивную деревянную дверь. Та оказалась незапертой, но поддалась неохотно. Пришлось с силой дёрнуть ещё раз.
Первым, что он увидел, были нереально плотные и обильные хитросплетения паутины, которые загораживали вход как занавеска. Изнутри тянуло пылью, запустением и ещё чем-то кислым и тяжёлым. Живых здесь явно не было, и очень давно, правда, спокойнее от этого Сергею не стало. Воображение разложило по комнатам замка обглоданных временем и червями мумий, развесило под потолочными балками высохших удавленников, оживило в углах полчища грызунов и колонии древоточцев.
Укутавшись в тулуп с головой, Фомин прорвался сквозь паутинную завесу и оказался в помещении, которое, видимо, когда-то было прихожей. Дышать здесь можно было только ртом: удушающий затхлый воздух выворачивал внутренности. Источник вони обнаружился сразу – им оказалась плесень, которая полноправно здесь хозяйничала. Густая, как сметана, она стелилась под ногами, всплошную обсыпала стены и мебель, свешивалась с потолка студенистыми кривыми наростами.
Двигаясь осторожно, как по территории, где могут быть мины, Сергей проследовал дальше. Доски под ногами отзывались на каждый шаг тягучими тоскливыми руладами. К тому же, почти сразу вокруг Фомина началась странная перекличка шумов: время от времени что-то шебуршало по углам, постукивало за спиной, в только что пройденных комнатах, свистело и ухало в перекрытиях. Здание как будто всколыхнулось, заворочалось, разбуженное его вторжением. Или, всё же, он был здесь не один? Ощущая бегающий вдоль позвоночника холодок, Сергей поминутно дёргался и оборачивался на каждый шорох.
В комнатах замка было темно, вливавшийся снаружи утренний тусклый свет намертво вяз в толще пыли и паутины на оконных рамах. Помещения были обставлены массивной угловатой мебелью – в основном, это были комоды и шкафы с глухими дверями. Плесень основательно обжила их снаружи, а желания заглянуть внутрь не возникало. Сдавливающий горло кислый смрад, кажется, сгущался, обволакивал мозг, расползался по кровеносным сосудам как угарный газ.
Глубоко дыша ртом, Сергей набрёл на лестницу, по ступеням и перилам которой также пушился бледно-серый налёт. Убедился в её прочности и осторожно поднялся. На втором этаже в одной из комнат обнаружилась спальня летучих мышей. Твари облепили изрядную часть потолка и висели вниз головами в мёртвой неподвижности, тесно сбившись одна к другой. Их тушки выглядели как прицепленные кем-то к доскам небольшие чёрные кульки. Фомин тихонько вышел и притворил дверь.
Посреди коридора он остановился и прислушался. Откуда-то долетал ощутимый звенящий шум – такой, как если бы замок был огромной ванной, из которой в слив утекала вода. Не прерываясь ни на секунду, шум то отдалялся, то нарастал. Сергей попытался успокоить себя тем, что это доползшие сюда снаружи звуки, процеженные через деревянные стены. И тут же снизу раздался стук, происхождение которого впервые было вполне ясным – кто-то открыл дверь и вошёл внутрь. Фомин пошатнулся от накатившей слабости в коленях, затаил дыхание. На первом этаже здания мерно скрипели доски под чьими-то шагами, там неторопливо расхаживали по комнатам. Вошедший либо вовсе не подозревал, что в здании находится человек, либо виртуозно играл на сергеевых нервах. Фомин посмотрел под ноги, на миг ему показалось, что через щели в полу он видит движущиеся блики. И тут же предупреждающе заскрипела лестница.
Собрав всю решимость, Сергей двинулся навстречу, но душившая его плесневая вонь вдруг стала невыносимой. Казалось, она не поступает извне, а наоборот, растекается повсюду из его внутренностей. Сырой, отдающий прелым вихрь бешено завертел Фомина, подбросил в черноту, потом, наоборот, швырнул в бездонную яму. Вокруг мельтешила круговерть неясных, матовых отсветов, движение которых понемногу замедлялось. Когда мелькание прекратилось, Фомин, наконец, смог сфокусировать взгляд и осмотреться. Он находился в знакомом месте – на берегу окутанного теменью озера в чаще леса. Ветер тормошил верхушки деревьев, шелестела трава, а на самом Сергее был не тулуп, а лёгкая куртка, в которой он когда-то приехал в деревню. Рядом стоял стол с примелькавшейся уже булкой хлеба, надкушенной ржавым ножом.
Кусочки реальности сложились в целостную картину, и Фомин вспомнил. Это был тот момент, когда он, проснувшись ночью в хижине, стал прорываться прочь от озера, но застыл на тропинке, чувствуя, что кто-то находится у него за спиной.
Сейчас Сергей был спокоен, не чувствуя и отголосков тогдашнего ужаса. Его вдруг стало разворачивать к лачуге, как будто он стоял на вращающейся платформе. И теперь он увидел того, кто замер у входа в хижину, от кого он бежал тогда, задыхаясь и не разбирая дороги. Этим существом был он сам.
Дальше картинка перед глазами расплылась, и снова весь мир вытеснила вакханалия маячащих отблесков. Вскоре способность видеть вернулась, и Фомин обнаружил себя сидящим в избе за столом. Напротив выступало из полумрака морщинистое, как шляпка сморчка, лицо деревенского старосты. Человек-гриб влил в себя мутное содержимое стакана, заел горбушкой и, в задумчивости скривив губы, пристально посмотрел на Сергея:
- Видел. Как тебе сказать… На меня сильно похож, - произнёс он и рассыпался на разлетевшиеся вокруг световые пятна. За их завесой снова открылись облепленные плесенью стены замка, тот самый коридор, где Сергей потерял явь из виду. Возвращение случилось как раз вовремя – по лестнице поднимался человек в овчинном тулупе. Взойдя, он двинулся по коридору, заглядывал в комнаты. Сергей скользил за ним, ступая в такт скрипу досок под его ногами. Человек в тулупе озирался на ходу, по его нервному шагу было заметно, что замок давит на него, и он не намерен здесь задерживаться. Брезгливо окинув взглядом висящую под потолком причудливую гирлянду из летучих мышей, он вышел за порог, прикрыл за собой дверь и застыл, прислушиваясь. И сразу после этого пропал из виду – вместо двух Сергеев посреди коридора снова стоял один. Все необъяснимые шорохи прекратились, тишину нарушали только завывания ветра за окнами.
Больше делать здесь было нечего. Сергей спустился вниз, вышел из замка, жадно глотнул свежего морозного воздуха, выдохнул облако пара. Что-то поменялось, пока он бродил по замку, и первые минуты было неясно, что именно. Потом Фомин понял: не чувствовалось сажистого дыхания деревни, к которому он так привык. Действительно: клубы дыма из труб как будто развеяла чья-то всемогущая рука. Небо было ясным и розоватым. Сергей миновал частокол, чуть спустился по склону холма и вышел из-за еловой стены туда, откуда открывался впечатляющий вид на окрестности.
Прищурился, на всякий случай повертел головой.
Деревни не было.
Внизу темнел бор, чуть поодаль просматривалась излучина замерзшей речки, простирались на километры укрытые снегом пустоши. У подножия холма пролегала накатанная дорога, и теперь, в этом не было сомнений, она куда-нибудь вела. Куда именно – для Сергея значения не имело. Перед его обутыми в грубые сапоги ногами лежали все пути, оставалось лишь выбрать для начала один из них.
Прорвавшись через сугробы, Фомин спустился с холма и с наслаждением зашагал по схваченной коркой льда колее.
Немного отойдя, Сергей обернулся на прощание. Как он и ожидал, склон холма и видимая отсюда часть его вершины, где десять минут назад высился замок, были сплошь покрыты хвойным лесом.
Фомин широко улыбнулся и, больше не оглядываясь, направился навстречу тусклому зимнему солнцу.