Эрих фон Нефф : Фёрт-оф-Тэй

Бар Макгонагла, Данди, Шотландия. Звон наполненных скотчем стаканов, в них кружатся кубики тающего льда. Разговоры – громкие и вполголоса. Некоторые голоса звучат грубо, другие – чувственно. Голоса спорят друг с другом, сплетаются друг с другом. Раскрасневшиеся лица, румяные щёки, пунцовые носы. В глотки льётся пиво и скотч. Никто ни в чём не знает меры. Тёплые людские тела льнут одно к другому, затем разделяются, чтобы соединиться в новую комбинацию.
Я сидел у стойки, смаковал «Гленливет», слушал шум голосов, чувствовал случайные прикосновения людей, протискивавшихся мимо стойки. Вдруг какая-то женщина привалилась к моему плечу, вплотную, так, что я ощутил тепло её тела сквозь одежду. Я отодвинулся. Сделал маленький глоточек скотча, задержал на языке, впитывая вкус.
– «Гленливет», – сказала она бармену.
Взяла стакан, отпила глоток. Искоса бросила на меня беглый взгляд. Я промолчал, даже не пытался хоть что-то предпринять. Знаю, существует некий ритуал, согласно которому мужчина должен отреагировать, если незнакомая женщина в баре оказывает ему знаки внимания. Терпеть не могу ритуалы. Терпеть не могу условности.
Её дыхание было сухим и горячим. А к моему примешивалась изрядная порция алкогольных паров. Она посмотрела на меня с прищуром, словно оценивая; затем сказала:
– Похоже, ты не местный. Американец?
– Из Сан-Франциско.
Я убеждённый сторонник больших городов, столиц, полисов. Я живу в Сан-Франциско. Ещё мне доводилось жить в Маниле, Берлине, Мюнхене, Флоренции, Фьезоле…
Она сделала другой глоток «Гленливета», затем сообщила:
– А я – из Инвернесса.
Я кивнул, как будто именно этого ответа и ждал. Горцы – они ведь такие, они не любят недопонимания со стороны обитателей равнин. Я взглянул на неё, зарумянившуюся от скотча. Кудрявые светлые волосы обрамляли её лицо, щекотали её плечи; на виске пульсировала голубая жилка.
В баре было жарко от разгорячённых тел, мужских и женских. Разговоры вспыхивали, затухали, возобновлялись вновь.
– И давно ты здесь? – спросила она.
– Около месяца, – ответил я. Подумал, что, наверное, должен был сказать что-то вроде «год», или «неделя», или «день». Что-то более определённое. «Около месяца» – это довольно расплывчато.
Она подмигнула, как бы извиняя мою неуверенность, и сказала:
– Я тоже здесь около месяца.
Словно это был некий уговор между людьми, «около месяца» прожившими в чужом городе. Видимо, я все-таки дал верный ответ.
– Ещё парочку? – спросил бармен.
– Два «Гленливета», – сказала она.
Это должно было скрепить уговор. Я полез за деньгами, но она остановила мою руку и заплатила сама. Никто никому ничего не должен… пока. Я сделал глоток. Она сделала глоток. Её губы оставили на стакане след красной помады.
Она смотрела на меня. У неё были монгольские, раскосые глаза. Много веков назад Аттила и его воины щедро разбросали своё дикое семя. Гуннские черты проглядывали даже в облике пьяных моряков.
Мы пили скотч за скотчем, платили по очереди. Вдруг она наклонилась ко мне, и я ощутил на своих губах вкус скотча, смешанный с её пьянящей слюной.
Голоса. Мужские и женские, что обращаются друг к другу. Поиск собеседника в баре. Поиск партнёра для постели. Вербальная проверка. Тест на физическую совместимость.
Прихлёбывая виски в шумном баре, обмениваясь малозначащими фразами, мы ведём особую игру. Мы ищем – и находим. Сперва – лишь собеседника, затем – возможно, партнёра.
Мы решили уйти. В один момент, не сговариваясь. Поднялись и пошли к двери. Прочь, от всех остальных пьяных голосов и разгорячённых тел.
Мы шли по Перт-роуд, брели в шотландском тумане, наползавшем с Фёрт-оф-Тэй. Туман окутывал наши фигуры, путался в волосах. На Шепердс-лон мы повернули налево.
– Пришли, – сказала она.
Мы зашли в квартиру, расположенную на первом этаже старого каменного дома. Она зажгла тусклый свет. В квартире не было никого, только мы двое среди влажных каменных стен. Туман на улице становился всё плотнее.
Мы разделись, побросали одежду где попало. Она опустилась на плед из полинялой шотландки, сказала:
– Иди ко мне.
Узор бледно-голубых вен просвечивал сквозь кожу на её грудях. Я не был уверен, нравится мне это или нет. Она прижалась своей грудью к моей груди, и я решил, что мне нравится. Мы сплелись в обьятиях, наши губы источали аромат «Гленливета». Её белокурые волосы щекотали моё лицо.
Страстный, безрассудный, дикий шотландский секс. Как пережиток прошлого в память о кровавых войнах между кланами. Живи сегодняшним днём. Быть может, завтра умрёшь. Кому какое дело до завтрашнего дня?
Я был в плену крепких рук, крепких ног. Я лежал, тяжело дыша. Угодивший в объятия чудовища, вышедшего из вод Фёрт-оф-Тэй. Ненасытного, требующего новых ласк.
Я слышал, как трещит ткань, это рвался плед. Она вонзила ногти мне в спину, её вены стали отчётливо видны, наполненные кровью… голубой кровью Фёрт-оф-Тэй.
Мы боролись. Жаркое дыхание, пропитанное винными парами, вырывалось из наших ртов. Монстр из Фёрт-оф-Тэй одержал верх.
Финальная дрожь, судорожный трепет. Волны на водном лоне Фёрт-оф-Тэй.
Узор голубых вен на ее груди, на ее висках – поблёк.
Я сел на краю постели. Она лежала, повернувшись спиной. Жадное до секса чудовище было обуздано, затаилось внутри. Клетчатая шотландка объединила нас – на время.
– Ты можешь остаться, если хочешь, – сказала она.
– Конечно, – сказал я.
Мы накрылись шотландским пледом. Туман, пришедший с Фёрт-оф-Тэй, бледнел и таял; начинался отлив. Мы лежали под разорванным пледом, обнявшись. Засыпая.