зиндан : Костёр по-русски (назло Д.Лондону)

Памяти указов о кострах и рыбалке посвящается

«Прав был старина Джек, - успел подумать Фёдор, проваливаясь в полынью, внезапно хрустнувшую тонким ледком под ногами. – Тысячу раз прав. Не стоило идти одному при минус сто по Цельсию… Но я ж по Фаренгейту привык…»
Вода была тёплая, на сто градусов теплее воздуха. Фёдор упёрся плечом в ледяной край и опустил руки в воду, отогревая. Вылезать было страшно, однако и оставаться долго нельзя. Он бешено заработал ногами, навалился грудью на лёд, упёрся коленом и перекатился по снегу прочь от полыньи.
Собака радостно залаяла и подбежала ближе. «Нет, ещё не пиздец, врёшь… - хрипло подумал Фёдор. – Надо бы её поймать, разрезать брюхо и погреть руки в крови и кишках, а там уже ладить костёр…»
Руки на морозе уже снова окаменели. «Нож не достать. Ладно. Можно её задавить, придушить, перегрызть горло и погреть руки. И ладить костёр. В костре сейчас всё спасение. Подозвать надо. А говорить-то хоть могу?».
- Прозару! Прозару! – слабо позвал он. Блять, кто ж ей такое имя-то придумал бляцкое? Впрочем, только такое и можно выговаривать мертвеющими губами. – Прозару, сцука, а ну иди суда, уёбище ебучее! Иди суда каму сказал ничево не зделаю, блять!
Хитрая псина отбежала подальше, прогавкала что-то в рифму, поссала на снег и спокойно побежала нахуй, виляя предательской жопой.
Фёдор попытался законно сплюнуть вслед, но только проглотил слюну. Горло ещё слушалось. Не промёрзло. «Теперь пиздец», - отрешённо подумал он, но зачем-то попытался встать. Сначала на колени. Заиндевевшие штаны обломились, как фарфор. Он поднялся, стряхнул обломки в снег. Посмотрел на себя со стороны. В пробитой морозом бобровой дохе и коротких штанишках типа "шорты" или "бермуды" – он был похож на представителя народностей крайнего северо-востока России, внезапно попавшего в Сочи.
Медленно потащился к берегу. «Ноги, конечно, отрежут. Примерно по пояс или по хуй, вместе с хуем, к сожалению. Руки тоже отрежут, примерно по шею. Вместе с ху… Бля, дался мне этот хуй! Забудь, Фёдор, мужайся. А то скоро нечем будет. Вперёд, Фёдор, вперёд! Ещё шаг! Главное – не потерять голову, сердце и жопу. Сохранить, сберечь… Это самое главное в жизни советского человека. Три основы, три составляющих. Голова – чтобы высоко и гордо держать назло врагам. Сердце – чтобы биться в такт с сердцем Родины и Партии. Жопа – чтобы через неё всё делать. Только так! Только вперёд, Фёдор! Ещё шаг!..»
Наконец он добрёл до прибрежных кустиков и рухнул среди них. А дальше? А что дальше?
Спички были, завёрнутые в три пакета, с навощенными головками. Но не было сил достать их, развернуть, чиркнуть… «Дурацкая, нелепая смерть, - подумал Фёдор. – В коротких штанишках, с запасом спичек и рядом с дровами… Нет, хуй вам, стервятники!» Стервятников не было, и вообще никого не было, только мертвящая тишина, но… Но Фёдор вспомнил. Во время путешествий в Индию он научился у тамошних йобов… или йогов? – от мороза мысли тоже путались – научился управлять внутренней энергией тела путём подключения к Мировому О. Он умел остановить своё сердце на час, задержать дыхание на сутки, повысить температуру тела до 45 градусов по Цельсию. Но обычно использовал это чисто для удивления, привлечения и соблазнения красивых девчонок. Девчонкам нравится всё необычное. Но сейчас их не было. Чакры не открывались.
Фёдор напоследок повёл угасающим взором окрест. Невдалеке стояла раздвоенная сосна тёплого оттенка, и как раз около раздвоения темнело дупло. «Мммммм, - подумал Фёдор и честно добавил: - Ибали мы и брёвна… неоднократно».
И сразу ощутил движение Могучего О от солнечного сплетения - движение жизни.
Нельзя было терять ни секунды. Запасы энергии О не безграничны, и слишком много их было растрачено в полынье и снегах. Но ещё минут на пять хватало. Надо было успеть.
Первым делом он отключил ноги – а хуле, всё равно отрежут. Всё тепло – рукам. От нахлынувшей крови заломило пальцы, каждый сустав, каждый ноготь. Невыносимая, радостная боль. Он ломал ветки, складывал их кучкой поближе к тонкому стволу – чтобы постепенно загорелся весь куст. А пока можно будет подкармливать огонь, срывая ветки прямо над головой, никуда не бегая… Живём!
Наконец он достал спички, торопясь, разорвал зубами все оболочки…
Чирк.
И вот он, огонь. Вот оно, Всемирное О!
Опытно преодолел гипноз огня, стал бережно, поштучно подкладывать веточки. Обезвоженная морозом древесина горела легко и даже радостно.
Улыбаться он ещё не мог, но лицо потихоньку оттаивало и начинало колоть иглами, предвещая боль. Но это было уже не страшно.
«Так. Сейчас грею руки у огня, остатки энергии сбрасываю в ноги. Может, ещё пригодятся. Потом довожу костёр до ума, и надо притащить дров посерьёзнее. Вон, берёзка стоит, заломаю на раз. Потом как-то сбегать за остатками штанов, пришить на место… И пиздюхать обратно, других вариантов нет. День рожденья канеш пролетает, а что делать…»
- Гражданин! Здравствуйте. Лейтенант Добродеев.
Фёдор обернулся. Видно, уши ещё не отошли, не услышал приближения трёх лыжников в меховых леопардовых камуфляжах.
Ну как же так. Почти что сам спасся, а тут нате пожалуйста.
Да какое спасся. Не дошёл бы, точно. А теперь – люди. Теперь можно расслабиться. Фёдор понял, что очень устал и очень хочет жить.
- Попрошу ваши документы.
Не надо ничего решать. Достаточно просто слушаться. Это легко. Достал паспорт из внутреннего кармана, отдал.
- Тааак. Конюхов, значит. Фёдор.
- Взаимно, - привычно пробормотал Фёдор, хотя лейтенант даже не успел сказать «Очень рад познакомиться».
- Тааак. Вот от кого-кого, а от вас точно не ожидал. Известный человек, путешественник, можно сказать – звезда, а какой пример подаёте?
- ?
- Почему нарушаем?
- ?
- Декрет читали? Вам по должности положено. Запрет на разведение костров в лесных массивах.
- Ну я же… это…
- Взрослый человек, а оправдываетесь, как ребёнок. Ясным по белому сказано – разведение запрещено. Здесь массив? Массив. Костёр? Костёр. Кто разводил?
- Я.
- Ну вот. Сержант, выписывай. Ефрейтор, оформляй.
Один из камуфляжей достал портативный кассовый аппарат с огромными кнопками и стал стучать в него рукавицей, напряжённо двигая бровями. Второй снял с плеча огнетушитель и в две секунды залил костёр пеной. Для верности потоптался сверху лыжами.
- Вот, примите квитанцию, - лейтенант протянул Фёдору бумажку. – Уплатите штраф и больше так не делайте. Не нарушайте. Давайте уже наводить порядок в стране, давайте поменьше разгильдяйства и вседозволенности. Правила едины для всех.
Фёдор смотрел на лыжные следы поверх бывшего костра.
- Господин лейтенант, а вон… ещё…
- Что?
- В руке.
В руке Фёдора находился пакетик, который он вытащил из кармана вместе с паспортом.
- Эттто что такое?! – поразился лейтенант. – Это же…
- Да тут лески, крючки… для рыбалки, - пояснил Фёдор.
- Вот и я говорю. Фишкарту предъявите, пожалуйста. Прошу вас.
- Да я же… это… сыну на день рожденья хотел. В Иркутск.
- Куда?! Это же… А здесь как оказался?
- Ну вот шёл, нёс. Он ещё и рыбу ни разу не ловил, и меня редко видел. А карту я к лету хотел выправить, не нужна она сейчас-то.
- А чо не самолётом?
- Да тут три недели бегом, зачем самолёт.
- Н-да, гражданин Конюхов. Что-то у вас не сходится. Вот орудия лова, вон рядом прорубь. Налицо нарушение, вовремя пресечённое. Но – нарушение. Сержант, выписывай. Ефрейтор, оформляй.
Сержант застучал по машинке, ефрейтор раздробил каблуком пакетик.
- Чем хоть пробивал, признайся без протокола.
- Да чем. Собой.
- Удивляюсь я на вас, рыбаков. Я и сам рыбак. Но чтоб пробивать голыми руками и башкой лёд – это уж настоящий фанатизм. Ради сиюминутного удовольствия.
На боку у лейтенанта заскрипела рация.
- Да, я, триста двенадцать. На обходе. На седьмом, да. Чо? Чо – график? Сам знаю, ну мы же не развлекаемся, оформляем нарушение. И костёр, и рыбалка. Да щас, не гони, наверстаем. Уже выходим. До связи.
- Мужики, я ведь тут сдохну, - сказал Фёдор.
Лейтенант вздохнул.
- У нас участок двадцать километров, надо всё успеть. Надо окоротить вот таких браконьеров и поджигателей. Служба. Бывай.
Хруп, хруп, хруп. Лыжники скрылись за деревьями.
Фёдор остался один, с двумя квитанциями. Одиночесво его не тяготило, просто привык за время своих одиночных путешествий. Бывало, в океане или в горах смотрел в небо, как сейчас, и вспоминал знакомые с детства строки: «Разожгу костёр на груди…»
А смысл? Моя грудь – тоже часть Родины, значит, тоже – нельзя.
Фёдор усмехнулся и пополз по снегу подальше в лес.