отец Онаний : маме

Помню маленьким еще совсем был и румяным как поросёнок, с русыми вьющимися волосами. Мама меня укутала, зима на дворе, и в санки посадила. А спинки у санок нет. Спинку батя выкинул, потому что мешала ему два мешка ворованной муки везти. Муку батя на работе тырил. Как говорится от каждого по способностям.
Снега за ночь навалило, красота. Мамка как бурлак. А я выходит корабль. На одном сугробе санки накренились, и я выпал. Лежу, молчу. А чего мне орать, укутан, сыт и розовощёк, только нос торчит. Мамка видимо устала уже и не заметила потери. Только ей мужик какой-то крикнул: мадам, вы ребенка потеряли. Мамка нехотя вернулась. Отряхнула находку и снова впряглась. И так до самого детского сада.
Ворота детского сада замело по пояс. Поэтому детей просто перебрасывали через забор, где их ловили воспитатели и дворник дядя Гриша. Кого не успевали поймать- плюхался в сугроб как репка, которую потом вытягивал всё тот же дядя Гриша.
Зато в самом саду было жарко, как в бане. Дети бегали в одних колготках и майках. Колготки от такой беготни постепенно сползали и походили на использованные гондоны. Дети бесились, наступали друг другу на висящие, почему-то в основном синие и красные колготки. Особенно верещали, когда кто-нибудь падал самостоятельно. Бежит карапуз с приспущенными гондонами на ногах, хрясь и упал. То головой об стол, а то и в горшок.
К обеду дядя Гриша пришел к воспитательнице и доложился, что можно идти гулять, дорожки он почистил. От дяди Гриши валил пар как от каменки, на которую плеснули водой. Нас спешно снарядили в одёжки и вся группа выполза во двор. Со стороны мы походили на капустную грядку. Столько на нас было одежды. Мы может год или чуть больше как ходить научились, а уже важничаем по-взрослому. Впрочем, воспитательнице не особо хотелось морозиться, и она сделала с нами круг почета до калитки и обратно. За это время я успел посмотреть в сугроб, не забыли ли там кого с утра. Но сугроб был бел без признаков человеческих детёнышей.
Вечером пришла мама. Меня снова упаковали в капусту и усадили на санки. Мама была уставшая и почти ничего не говорила. Всю дорогу она была бурлаком, а я кораблем. На злополучном утреннем сугробе я снова выпал. Но на этот раз мама это заметила сразу. Она подошла ко мне и почему-то не стала сразу поднимать. Просто стояла и смотрела на меня, как на чужого ребенка. И я заплакал. Я стал орать взахлеб. Только тогда мама вышла из ступора и подняла меня.
Дома я вцепился в мамину ногу и не отходил от неё. Так что она долго не могла меня раздеть. Потом расплакалась мама. Она принялась целовать моё лицо, растирая по мне свои слёзы. Она плакала и говорила: прости меня, сынок, прости… За что же мама, ведь я так тебя люблю. А ты, наверное, просто устала.
Перед сном я пришел к маме и принес ей своего самого любимого солдатика. Это был гусар. Я решил подарить его маме. Мама поцеловала меня и сказала, что очень гордится, что у неё такой сын. А солдатика я могу пока оставить у себя, на хранение.