Marshall : она/кимчи

*** ОНА***
Комната для завтраков была невелика, но компактна. В ней помещалось три холодильника, две огромных раковины, два шкафа и пять столов. Настенная плитка была покоцонна временем и халатным отношением к чужому, особенно на работе. Впрочем, не только плитка. Серый, от въевшейся пыли, навесной потолок давил на работников сильнее, чем неудовлетворенность зарплатой и интимной жизнью.
В комнате для завтраков с лёгкостью могли уживаться четыре повара, но человеческий фактор играл свою роль. И частенько была грызня. Делили то, что, в принципе, можно было и не делить. Были недовольны тем, чем, в принципе, можно было и пренебречь. Одним словом – люди.
И в этот обитель неудовлетворённости, грызни и порезанных ананасов вошла она. В чёрной блузке, синих брюках, красных лакированных туфлях. У неё были длинные русые волосы, которые она в момент разговора часто поправляла руками, то ли от волнения, то ли от привычки. Создатель наградил ее лучезарной улыбкой. И она всегда награждала ею собеседника, даже если он этого и не заслуживал.
- Прошло уже больше пятнадцати минут – сказал повар обеспокоено - все уже остыло.
- Я была занята. Ничего страшного, я и так съем. Я сегодня без обеда – ответила она и улыбнулась.
Он тут же успокоился. Улыбка делала своё дело. Повар был из переживающих, хотя и пофигист. Как в нем уживались эти две ипостаси, даже он не мог дать на это вразумительного ответа.
Повар подвинул небольшую тележку к столу, сел на неё, локтем облокотился на стол. Она встала напротив. Сесть отказалась, аргументируя, что и так сидячая работа.
- Мне нужно было проставить оценки. Провести беседу – начала она, – скоро повышение, надо повысить одного человека, в том году, тем более у нас никого не повышали. А у вас была аттестация?
- Да, что-то такое было. Михалыч позвал в офис, сказал тут распишись и тут, и вот здесь. Я спросил будет ли беседа. А что с тобой говорить ответил он. На этом и разошлись.
От разговоров про работу они перешли к более интересным темам. Воспоминаниям. Она рассказывала занимательные истории из своей институтской жизни, он из своей. Потом о музыке, о культуре. Не обошлось и без политики. Но это было поверхностно, поскольку эта тема их не волновала. И в процессе всего разговора он смотрел на неё и думал: «А если я её поцелую, спонтанно, она даст мне пощёчину и уйдёт. Или просто уйдёт. Или обидится. Или». Чтобы проверить, надо было набраться смелости. Но ко всему прочему он был из неуверенных. Поэтому рисковать дружбой он не стал. Да, он был неуверенный, из переживающих, но пофигист. Так и жил.
- Мне пора - сказала она, - дел ещё невпроворот. А времени нет.
«Если бы у нас было время, мы бы сдохли со скуки. Я нёс тебе то, что ты хочешь и это сожгло мои руки» – промелькнула у него в голове строчка из БГ, а вслух он процитировал все ж другую: «Время оно как волчица, вот мы сидим здесь, а оно мчится»...
- Интересно. - сказала она - Спасибо, что накормил. Мне пора.
- Приходи по чаще - ответил он ей, поглаживая ее по спине – эти двери открыты...

***КИМЧИ***
В комнате для завтраков пахло. Неискушенному человеку со стороны показалось бы, что что-то пропало. Затем это «что-то пропало» протухло. А после то, «что пропало, а затем протухло» еще и сгнило.
Но нет.
Это просто был открыт бокс с «кимчи». Любой кореец бы заверещал от радости, наш же повар равнодушно и монотонно нарезал данный продукт.
«Да что эти корейцы вообще понимают в нормальной квашеной капусте – думал он про себя - другое дело наша. Капуста, морковь и соль. Больше ничего. В этой же и дайкон, и куча специй и рыбный соус. Вроде всё вместе и нормально, можно привыкнуть. Но нет эстетики. Нет простоты. Соответственно нет загадки. А если нет загадки, то нет глубины».
В этот момент в дверь деликатно постучали.
- Да заходи – громко сказал повар, – чего стучаться. Что я тут голый что ли.. а если даже и голый...
И в эту комнату пропахшую корейским достоянием, внутренними размышлениями о русской капусте и шутками за триста вошла она. В элегантном в своей простоте платье темно-синего цвета, в чёрных колготках и балетках от Луи Виттона. В руках она держала прозрачную коробку и большой конверт. Как всегда очаровательно улыбалась. Её длинные русые волосы были в этот раз немного завиты. «Видимо для меня – подумал повар, – хотя это не точно». Резкий запах вероломно напал на вошедшую.
- Господи, чем это пахнет? – спросила она.
- Волнением и неуверенностью - отшутился повар. – Работая в корейской гостинице вопрос «чем пахнет?» считаю провокационным. Я чай заварил. Точнее не чай, а травяной сбор, что по модному звучит как «тизан» – любил он иногда поумничать. – Конфеты принесла?
- Конечно. Вот. – и протянула прозрачную коробку. – Я была в Корее. Просто какая-то пытка. Я не смогла адаптироваться к их еде. И мучилась всю дорогу там. То ли дело наша еда. Проста и понятна, как гвоздь. Одна капуста чего стоит!
- Даааа!.. – протянул повар понимающе, – чего стоит.
- Только вот солянку капустную не люблю.
- И не люби. Имеешь право... налево – подытожил он свою мысль. Шутки за триста были у повара в огромном арсенале.
Запах от корейской гордости на кухне постепенно начал рассеиваться. Повар достал из шкафчика две кружки, небольшую скатерть, цветочек в вазочке. Накрыл на рабочем столе. Разлил по кружкам тизан. И аромат начал нещадно добивать остаточный эффект от кимчи. Комната преобразилась.
- Я намедни была в Новой Третьяковке – начала она, – ...
- Именно намедни – перебил он её, – а не надысь?
- Да, да.. намедни.. – сказала она, взглянув как на малолетнего ребёнка, который пытался неумело пошутить – на выставке Василия Поленова. Мне очень понравилось, – и протянула конверт – это тебе.
- Что это?
- Открой..
- О, репродукция картины. Я как понимаю это Поленов? – смекнул повар, обладающий недюжинным логическим потенциалом.
- Правда, красиво? – спросила она.
В репродукции было изображено: на переднем плане дети играющие на траве, вдалеке ветхий сарайчик, справа запряженная лошадь, слева большой белый дом. Вдалеке за постройками виднелась церковь. На обороте было написано: «Василий Поленов. Московский дворик».
- Правда, красиво? – повторила она. – Мне прям хочется войти в эту картину. – Сказав это, она сделала шаг. И оказалась настолько близко к повару, что он немного растерялся, но машинально обнял её. Смятение повисло в воздухе. Делать было нечего, надо было идти до конца. И он ее поцеловал. Почувствовав взаимность, закрыл глаза...
Ему представилось как они вместе с ней оказались на этой картине. Они шли по траве к дому, лошадь мотала головой и жевала уздечку. Из сарайчика доносилось кудахтанье и томное мычание. Дети катались по траве, бегали друг за другом по двору заливаясь визгами. Они направились к дому. Дошли до двери и постучали...
Когда повар открыл глаза, он лежал на полу. Затылок ломило от боли. Видимо, когда он открыл бокс с «кимчи», то запах корейского достояния был настолько сильный, что даже такой профессионал не выдержал впечатлений, подкосился и рухнул на кафель. В дверь снова постучали и вошли. Но это была не она. А какой-то официант именуемый в дальнейшем халдей.
Но это совсем другая история.