Тоша Кракатау : Инга

ИНГА

— В чём смысл жизни? — говорит Инга и вскрывает зубами дозу. — Смысл жизни в избавлении от страданий, — она вытряхивает героин в ложку и облизывает рваный кулёк.


Я пью чай и жду.


— Героин даёт короткое счастье, но разве жизнь не состоит из эпизодов? Говорят же, что бывают минуты ради которых стоит прожить всю наполненную болью и тревогами жизнь. Ты согласен, благодетель?


Я слабо киваю.


— А что если переживания от вмазки настолько грандиозны, что получи ты в один день Нобелевскую премию во всех номинациях, роди тебе жена сразу пять голубоглазых херувимчиков, — она пережимает бицепс жгутом, работает кулачком, — пополнись твой банковский счёт восьмизначной суммой, ты всё равно не испытаешь и сотой доли блаженства, которое дарит героин.


Я в общем-то нормально выгляжу, не стесняюсь знакомиться с девушками. Особенно развязан в интернете. Мне не обязательно платить за секс. Просто с другими много хлопот и чаще всего гораздо скучней, чем с Ингой.


Инга сварила и набирает в шприц раствор кофейного цвета. Её маленькая тугая грудь пульсирует от учащённого дыхания. Она стучит глянцево-чёрным ногтем по шприцу, чтобы лопнули пузырьки воздуха.


Как-то я предложил ей оплатить лечение в клинике. Она смеялась так, что закашлялась.
Мы созваниваемся пару раз в месяц. Я даю наличку, она идёт покупать. Бывает, она исчезает на несколько дней и не подходит к телефону, но чаще приходит назад, чтобы втрескаться у меня. Когда ей становится нормально, она раздевается и ложится на спину. Самая бурная из Ингиных ласк – лёгкое прикосновение ногтей к моей спине. Поцелуи строго исключены. Инга лежит, слабо улыбаясь, глаза прикрыты. Мысль о том, что она даёт мне не по любви, а чтоб избежать ломки возбуждает. В каждом мужчине с пещерных времён чутко дремлет насильник.


Когда всё готово к уколу, я отворачиваюсь. Мне, кстати, тоже хочется, но страшно, а Инга никогда не предлагает.


— И если смысл жизни в избавлении от страданий, — она пускает тонкую струйку, чтобы удалить воздух из шприца и, прицелившись, вонзает иглу в руку — ты кстати, может, считаешь глобальной целью создание и воспитание потомства? Вклад в культуру или науку случайно не мечтаешь до сих пор внести? Нет? Я так и думала. — Значит, если отбросить возможность существования души, получается, что лучше избавиться от земных страданий наиболее простым, медикаментозным способом, а от психофизической расплаты за кайф уйти по возможности стремительно…


Инга вдруг побледнела и сползла с табурета.


— Оп-оп-оп, — зашлёпала она сухими губами, — полундра, — хватая ртом воздух, она медленно растянулась на полу, — благодетель, это перебор.


Я опускаюсь на корточки и хлопаю ладонью по её щеке. Кажется, не дышит. Беру её на руки, тащу к лифту. Она совсем пушинка. Голова весит едва ли не больше всего остального. Кладу её в машину. Джинсы задрались, я вижу на ноге браслет с черепами – в каждой глазнице по стразику. Это мой подарок на день рождения. Я думал, она его проширяла, оказывается, таскает на лодыжке. Вспоминаю, как сказал: «поздравляю», а она в ответ: «с чем?». Инга давно живёт мимо календаря.


У меня есть знакомый врач. Набираю ему и давлю на газ. В больнице залитый светом коридор. Холодный коридор, залитый светом. Возможно, именно его видят люди в состоянии клинической смерти. Мимо проходит азиатка-уборщица. Нелепо-живая в сплошном холодном свете…


Врач зовёт меня в палату. Спрашивает фамилию Инги. Если умрёт, придётся оформлять. Я не знаю фамилии.


Мы познакомились в соцсети. На её странице почти ничего личного нет, но указан день рождения. Она говорит, чем меньше мы знаем друг о друге, тем лучше. Фамильярность опошлит секс.


Инга лежит на койке без сознания голая по пояс. На плече ангел. Крылья почти до пят. Татуировщик скрупулёзно выбил каждое перо. Ангел стоит к нам в пол оборота, голова чуть наклонена вперёд. Длинные тёмные волосы разбросаны на плечах. У виска он держит красивую Беретту с длинным стволом. Однажды я спросил Ингу что значит тату, она ответила: «каждому своё».


Доктор просит меня выйти.


В коридоре я думаю о ней. Разумеется, она любит Камю. Мы никогда не говорили об этом. Как-то она сказала: «Нам лучше трахаться посторонними: ощущения резче».
И вот всё закончилось, я расплачиваюсь, чтобы не оформляли визит. В усталых глазах врачей нет осуждения.


В зеркале мелькают дорожные фонари. Я вижу, как Инга полулёжа на заднем сидении облизывает синие губы. Медленно её губы бордовеют.


— Может всё-таки ляжешь в наркологичку? Я могу договориться, — наконец произношу я.
— Сколько тебе лет?


Я отвечаю.

— Я только что получила внетелесный опыт, — сипло и тихо говорит Инга.

Я весь – ожидание. Инга молчит.

— Ну и что там? Что ты видела?


— О, сначала опустилась кромешная, стотонная тьма… потом исчезло, растворилось в этой тьме всё мое тело. А то, что осталось: какую-то крупицу сознания понесло – очень быстро, и ещё быстрей – вверх. И время… оно не то, чтобы остановилось, оно иссякло, как сила притяжения, когда выходишь в космос. Потом – через мгновение равное бесконечности – вдалеке я увидела звезду. Она приближалась. Свет от неё исходил очень яркий, но меня не слепило. Наверное, потому, что видела я уже не глазами. Тут я поняла, что это не звезда, а ворота. Они распахнулись мне навстречу и оттуда вышел старец в ослепительно белых одеждах. Он протянул мне руку.


— Правда?

— Да не-е-е, прикалываюсь. Там всё ещё скучней, чем здесь. Но в общем кайфово. Расслабуха. Как будто под очень, очень чистым геродосом.


— Куда тебя везти?
— За Кудыкину гору. Поехали к тебе, благодетель. Я же ещё не отработала.
— Зачем ты так?
— Ладно не обижайся. Можно я у тебя просто высплюсь?
— Конечно.
— Вот и ладушки. Ты, наверное, ждёшь какой-то благодарности? Спас мне жизнь. Молодец.
— Я просто не знал куда девать труп.
— Нет, ты молодец. В следующий раз я возьму на двоих.