Яблочный Спас : Дед

В одном заброшенном саду, притулившись к обсыпанному каменными осколками склону, рос Дед. Он был рослый, острый, как меч самурая, злой, как демон Астарот и ненавидел всех вокруг. Дикую яблоньку, вишенку, сливу и даже старого гриба Чагу, росшего неподалеку на кривой иве.
Каждую осень он загнивал. Злые бошки-колючки становились мягче, на их макушках вырастал седоватый пушок. Потом умирал.

Но понарошку, ибо всем естеством своим, которым был росший под землей корень, похожий на огромный багровый уд, был почти бессмертен. Ибо уд этот проходил точно через железу жизни лысого землекопа, которому к несчастью случилось проползать по своим темным норам в тот самый момент, когда Дед увидел случайно упасшую в траву гайку М6, и уд его внезапно резко эрогировался, проткнув бедного землекопа в районе его железы вечности.

Ибо, как известно, голые землекопы бессмертны. И теперь бедолага был вынужден болтаться на дедовом корне без возможности спрыснуть куда-либо, попутно одаряя старого мудака тайным гормоном бессмертия.

А дедов хуй рос дальше, молодел и двигался в сторону упавшей гаечки М6.

Наступила зима.

Снег выпал как всегда неожиданно, застав врасплох большинство трав, кустиков и несчастных жучков, не успевших найти тёплые уютные домики. Всем им пришла пизда.

Но не Деду. Острые, словно дьявольские ножи, листья его осыпались. Стебель зачах, побледнел и увял. Зато вся накопленная за жаркое лето сила ушла в чресла. И уд его из нежно розового сделался багровым. А бедолага землекоп познал первый секс через internal penetration.

Впрочем, Дед полз к падшей с Небес гаечке с узенькой резьбой на М6 и желал её так страстно, как может желать юный селезень вонзить в верзоху ути свой штопорообразный хуй.

Дело шло к Рождеству...

Зима вершила своё дело обильными снегопадами и скоро вся деревенька, включая луга , поля, заброшенные палисадники и домишки, оказалась застлана белым сухим покрывалом.

Однажды, в тот самый вечер, когда Луна блестит в ледяных небесах декабря острым серпом, а день короток, как никогда, мигнули изумрудами звездные капли и на свежий снег заброшенного сада тихо опустились тени.

Если бы рядом был хоть один живой человек, то он сразу помер. Настолько отличались существа, которые спустились на Землю, в тот самый заброшенный садик за взорванным ДОТом, что были противоестественны бытию людскому так, что все живое дохло на расстоянии. Кроме растений. И фурнитуры. Типа гаечки М6.

Заелозили сухие обрывки сломанных веток, превращаясь на глазах в равноугольные пирамидки; зашуршала поземка, сметающая осколки наста поближе к пришельцам. Вспыхнул огонь, загудел ветер и костёр разгорелся, обозначая центр Жизни, вкруг которого возвышались двенадцать пирамидок. Как месяцы, отмерянные почти равно племени людскому проживать, да забавиться.

Пишется весело, да смотреть страшно. Замерло живое все вокруг. Пали косули, да беляки зайцы; крысы в подвале замерли; рыба застыла в озере недалеком.

Лишь Дедов уд полз потихоньку. Ибо неведомы ему под землей дела наверхние, странные.

Время замерло, качнулись ветки сосны двухсотлетней, и вновь потекло. Пирамидки рассыпало дунувшим ветром, завьюжило и приказало жить Земле ещё оборот один. А дальше, опять решат.

К марту корень Дедов добрался до гаечки. И как только снег потек слезой талой, так и не спросясь, ввинтился в её верзоху. Себе резьбу попутно нарезав, и её оживляя.

Так и живут теперь, киборгами став.
Единственными живыми на планете.
Ибо людей давно чума унесла.
Впрочем, и хер с ними.
Дедов хер молодецкий.
С резьбой на М6.

Аминь.