Арсений Бич : Лопата

На много миль вокруг – лишь поле чёрной земли. Оно ровно пополам с серым небом делит обозримый мир. В такую хмурую погоду солнца совсем не видно. И не понятно, утро сейчас или уже вечер.
Иван, молодой парень, находится по пояс в яме. Он спокойно и ровно копает её. Рядом высится горка свежего, рыхлого грунта. Кажется, что он копает совершенно механически.
Так бывает, когда человек делает какую-либо работу изо дня в день, понимая, что конца ей никогда не будет. Но он, тем не менее, позволяет мозгу обмануть себя и придумать какой-то конец: выполнение плана, отпуск, больничный. Особенно страшно, когда такая работа – это совместная жизнь с кем-то. Когда у вас потомство, комфорт и общая цепь различных финансовых и моральных обязательств.
Ваня как минимум в этом считал себя немного счастливым человеком. У него, в отличие от школьного друга Степки, не было в жизни забот помимо этой треклятой ямы.
Обеденный перерыв проходил тут же, на сырой земле. В поле стоял стол без стульев. Удобств было достаточно, чтобы принимать пищу. Ваня старался держаться особняком от всех. Их глупые разговоры портили ему аппетит.
Из толпы работяг доносились обрывки разговоров о том, как кто-то когда-то выкопал слиток золота или алмаз, и этот счастливчик больше ни дня не копал. Как всегда, кто-то хвастался тем, какую глубину успел сделать до обеда и какую геологическую экспедицию совершил накануне ночью в недра женушки, дойдя до артезианских вод.
Ваня всегда быстро ел, чтобы урвать хоть чуть-чуть времени на прогулку.
Заметив, что его товарищ собрался уйти, Стёпка подошёл к нему.
– Куда это ты опять намылился?
Стёпка походил на ишака, возомнившего себя статным скакуном, он всегда ходил выпятив грудь и выпучив глаза вперёд, почти катился.
– Я закончил, пройтись хочу, – не глядя на Степу и даже не поднимая глаз, ответил Ваня.
– Странный ты стал, совсем от коллектива отбился, как грязная ворона себя ведёшь. Может, заболел? Или случилось чего? Ты говори, обращайся, я же всегда рад помочь тебе. Ты же знаешь.
– Знаю, – Ваня поднял голову, посмотрел на Степку, выдавил из себя улыбку и сказал: «Все в порядке, работы много, не успеваю».
– Ой, да брось ты, – Стёпка махнул рукой и ударил по плечу Ваню. – Работы не больше, чем у нас всех.
Огромный человейник, сложенный из бесконечного числа бетонных плит монолитным Колоссом уходил в облака. Ваня жил где-то между первым и последним этажом. Жильё ему уже давно было малó. Несмотря на довольно средний рост, Ване приходилось нагибать голову, держаться всегда как бы в полупоклоне, что бы не стирать извёстку с потолка. Холодильник, стол и кровать не столько помогали быту и создавали уют, сколько съедали крохи пространства, оставляя между собой лишь небольшие щели, едва пригодные для прохода. Иван давно уже задумывался о том, чтобы избавиться хотя бы от холодильника и кровати, оставив лишь стол и стул. Он часто думал о возможности какой-то другой жизни, лёжа на кровати, чуть согнув ноги в коленях и глядя на гудящий холодильник, так как окно в квартире было только одно, в ванной, и выходило оно в кухню.
Отодвинув унитаз как крышку шкатулки с секретом, он увидел тоннель или нору. Ползти по нему можно было только лёжа. С удивлением он обнаружил что тоннель очень сухой и чистый, несмотря на такое смрадное соседство. Выйдя из тоннеля, он оказался в неизвестном новом городе. Вокруг было больше солнечного света, чем он видел за все свои двадцать семь лет, вместе взятых. Каждый проходящий мимо человек улыбался ему и здоровался. Кто-то и вовсе признал в нём друга и под руку потащил на какую-то вечеринку.
Людей там, правда, было много. Ване даже стало неловко: он впервые был в такой просторной квартире, с настоящими окнами, и вокруг все как на подбор – и мальчики, и девочки – с очень красивыми, румяными, здоровыми лицами. Все эти ангелы хотели с ним выпить и о чём-то поговорить. С непривычки Ваня почувствовал себя плохо и вышел на балкон. Боже, он на настоящем балконе! Какая высотища, какая свобода!
Город, дома и крыши – всё это так красиво. Ощущаешь себя застывшей, как на фотокарточке, птицей.
Шум кутежа ушёл как бы на второй план, стал размытым фоном. Ваня всматривался в мреющую (от слова «мреть», «марево») даль.
И вдруг голос, голос как бы рядом, но вроде бы изнутри, голос сказал: «Присмотрись». Ваня перевел глаза на зелёный газон внизу. «И правда, – подумалось вдруг, – если это сон, я упаду и проснусь, а если реальность, то умру». Незнакомая девушка прервала его одинокие размышления, схватив за руку, и потащила ко всем обратно в комнату, дала стакан с цветной жидкостью и предложила брудершафт. Ваня выпил, уклонился от поцелуя и быстро отстранился, чувствуя неладное. После чего поспешил выйти из квартиры. На лестничной клетке, пока он вызвал лифт, его вдруг обняла и начала целовать ещё какая-то нимфа. Это была юная белокурая, с лёгкими завитками на волосах, пышногрудая мечта. Она усадила Ваню на лестницу, расстегнула штаны. Член был лиловым, набухшим и куда более готовым, чем его хозяин. Девушка задрала юбку, сдвинула в сторону полоску трусиков, плюнув на пальцы, смазала половые губы, немного поводила членом по п***зденке, размазывая смазку, и резко, залпом поглотила его. Ваня хоть и сопротивлялся, сопротивление это было весьма не активным. Ну, а оказавшись внутри, он уже был бессилен бороться с нежностью тепла вагины. Каждый живущий на земле пришёл из этого тепла и где-то на подсознании стремится в него вернуться. С набором темпа робость переходила в задыхающуюся от желания страсть. Ваня от удовольствия закрыл глаза. Тут реальность начала мигать, как быстрая прямая склейка в фильмах Эйзенштейна. В кадрах на его члене – то прекрасная нимфа, то мерзкое чудовище, похожее на горгулью с огромной зубастой пастью вместо вагины, и эта пасть практически сожрала его.
Ваня резко оттолкнул от себя девушку. Та чудом не ударилась головой о бетонный пол. Надев штаны, он взбежал по лестнице на этаж выше, открыл подъездное окно и, уже точно убедившись в том, что находится во сне, прыгнул вниз…
Но вдруг завис в воздухе, перед ним полукругом парили все те, кто был в квартире. Их лица по-прежнему были красивые, но теперь в них виднелось нечто едва заметно зловещее. Парень, что был в центре и, по-видимому, главный, сказал, совершенно не шевеля губами: «Выбирай: либо ты остаешься здесь, либо больше никогда сюда не попадёшь».
Ваня начал им кричать: «Так нельзя жить! Это всё не по-настоящему! Весь ваш мир – это иллюзия, тут всё фальшь и лицемерие!» Закончив кричать, он почувствовал, как медленно опускается вниз. Как только его ступни коснулись земли, в ту же секунду, как от удара тока, он проснулся в своей постели от того, что ногой ударил в стену.
Придя на работу, он увидел на месте вчерашней ямы небольшой пригорок. Этого не должно было быть: он сделал больше нормы. Неужели её снова изменили. Они же не закапывают, если ты сделал норму. Ваня сокрушался и негодовал, и обида разливалась шипучкой по телу.
Обозлившись, он работал, как машина – усердно, рьяно, без устали и перерыва, лишь изредка переводя дыхание и делая глоток черной воды. Червяки вен выступили на его бледных руках. То, что в обычное время являлось бицепсом, теперь походило на канат, обвитый вокруг кости.
Прозвучал колокол на обед. Ваня чувствовал, что совсем не голоден, лишь утер лоб, сделал еще пару глотков и продолжил работу. Через пару часов серое душное небо скрыл туман – дышать и работать стало намного легче. Теперь можно было не прикладываться так часто к бутылке, влага была вокруг. Лопата аппетитно и мягко откусывала куски черной влажной бесконечности. Ваня уже по плечи был в яме – выбрасывать лишнее становилось всё сложнее. Но это лишь добавляло масла в котелок некой мазохистской одержимости.
Когда, в очередной раз подняв голову, он не заметил горизонта, его как бы отпустило. Он понял, каково это – с головой уйти в работу. Только сейчас он заметил отсутствие света. Тьма пришла совсем незаметно, как любая вещь, надвигающаяся медленно, но неминуемо. Будь то старость или затухание любви. Ты замечаешь это, когда уже пройдена точка невозврата, когда солнце уже закатилось.
Ваня выбрался из ямы с лопатой наперевес, как с котомкой, и отправился домой, подобно путнику, чей путь лежит в неизвестность через тайны. Он впервые увидел чистое и красивое звёздное небо. Обычно в это время он всегда уже спал. Звезды были очень яркими, многие переливались разными красками, будто бы кто-то разбил радугу молотком и осколки рассыпал по ночному небу.
На следующий день картина повторилась: на месте великолепной глубокой ямы виднелся холмик, похожий на могилу.
Сначала Ваня не поверил в то, что он пришёл на свой участок. Он начал ходить по полю, высматривать ориентиры: всё было верно, ошибка была исключена, это его участок. Бред это. Полный бред.
Впервые в жизни ему совершенно не хотелось копать. Он просто стоял, опершись на лопату.
Это заметил Стёпка, подошел и спросил:
– Ты что это не работаешь, говорю же, заболел, что ли?
– Я тут подумал: а зачем всё это? Для чего мы копаем?
– Ууу, точно, брат, заболел. Тебе бы на недельку съездить, отдохнуть, грязевые ванны принять, ты это… устал. Бывает такое с нашим братом. Я тоже за две недели последние перед отпуском совсем работать не могу, норма выработки падает…
Ваня его не слушал, он понимал, что его не слышат и не понимают.
– Для чего мы копаем?
Стёпа уставился на Ваню. Ваня на Стёпу.
Идя по бесконечному черному полю и волоча за собой лопату, Ваня набрел на школу. На черноземе стояла классная доска. Учительница от руки рисовала на доске лопату и показывала какие-то формулы с векторами силы, плечом силы, как правильно прикладывать усилия. Первыми на бродягу обратили внимание дети, потом учительница
– Вам чего, гражданин?
– Здравствуйте.
Все школьники встали и хором сказали: «Здравствуйте!».
– Вы знаете, для чего мы копаем?
Учительница настороженно посмотрела на Ваню и с умилением ответила: «Это все знают, даже первоклассники. Да, дети? Дети, ведь даже вы знаете?» Она обратилась к детям и засмеялась. Дети встали со своих мест и тоже начали смеяться.
– Дети, – продолжала, отсмеявшись, учительница. – Этот дядя, наверное, плохо учился в школе: он не знает, зачем копать землю! – И снова закатилась смехом, ещё сильнее, чем в первый раз. Дети встали со своих мест и стали показывать пальцем на «дядю» и смеяться.
Не найдя ответа, Ваня пошел дальше и увидел старого, совсем седого мужичка. Тот, завидев гостя на своём участке, вылез из неглубокой ямы, достал полностью белую, без фильтра, сигаретку, закурил, предложил гостю. Ваня отказался.
– Здравствуйте, я…
Дед перебил Ваню:
– Здравствую! Чего хотел?
– Может, вы знаете, для чего все мы копаем?
– Ну, как это, для чего? Не копать нельзя, все и всегда копали, надо копать. Как же это мир будет существовать? Кем же мы станем, если не будем копать? Я вот всю жизнь копал. Помню, ещё раньше ни жены, ни детей не было, кстати, и с женой мы тут же когда…
Ваня не стал слушать, просто ушёл. И еще долго слышал, как дед говорил, совершенно не обращая внимания на то, что собеседник покинул его.
Вернувшись на свой участок, Ваня обнаружил там Стёпку.
– Загул, это. Настоящий загул. Тебе либо в отпуск, либо копать надо.
– А зачем? Какой в этом смысл?
Стёпа резко протянул лопату Ване, ударив немного его в грудь рукоятью.
– Копай, тебе сказано. – Голос товарища был не по-товарищески груб и звучал в приказном тоне, как у солдата или полицейского.
Ваня опешил, взял лопату и молча держал ее.
– Ну что за народ такой? – как бы сетуя, сказал Стёпа. Из-за пояса он достал пистолет, щелкнул затвором и повторил уже тоном закоренелого чекиста. – Копай! В свой рост. На тебя теперь ещё бумаги по утилизации делать, сволочь ты неблагодарная.
Ваня испугался такого поворота событий, вынужденно начал копать. Стёпа возился с планшетом, записывая что-то. Ваня воспользовался моментом, якобы решив выпить воды. Он взял лопату за один конец, а другим, железным, несущим максимальный импульс и момент силы, обрушил её на голову теперь уже бывшего товарища. Где-то вдалеке прогремел гром. На горизонте виднелся сквозь рваную грязную простыню облаков закат. Ярко-красный ручеек крови полз по чёрной земле и делился надвое, обходя маленький зелёный росток какой-то новой жизни, который иначе и весьма не зря зовётся «побег».