Лев Рыжков : Пожиратель скальпов (конкурс Онания)

На первом уроке мы с Анжеликой Лошадкиной смотрели друг на друга. И в наших взглядах плескалось многое, и щи наши были сложны.
«Ага, попалась!» – можно было прочесть в моих глазах. Но был в них не только восторг хищника, этакого волка из «Ну, погоди!», переигравшего, наконец, отвратительного зайца. Мое торжество омрачала тень. Я помнил, какими репрессиями кончились мои поползновения в сторону волос Анжелики в детском саду «Колокольчик», в котором я стал изгоем.
«Теперь ты в моей власти!» - транслировал я телепатическое сообщение Лошадкиной. Я сидел за одной из задних парт, а Анжелика, с самого начала закосив под отличницу, выбрала себе место за первой партой. Но она меня понимала. Я видел, как подрагивали ее косички в режиме «прием».
- Жы-шы пиши с «и», - говорила учительница. А Лошадкина вдруг повернулась ко мне и полыхнула ответным взглядом.
И я его расшифровал. «Не суйся ко мне, ублюдок, козий воспитанник, - дешифровал я полыхание лошадкинских глаз. – Только сунься – будешь жалеть. Помнишь, несчастный дурачок, как ты приложил свой писюн на тридцатиградусном морозе к перекладине металлических качелек? А я помню. Будет бо-бо, гнусный волосолюб! Будет вава! А-тя-тя меня трогать!»
На первой перемене мы старательно делали вид, что незнакомы друг с дружкой. Но 1 сентября в первом классе было, чем заняться и без воскрешения давних разборок. Устанавливалась иерархия. Все пацаны в срочном порядке давали друг другу пиздянок, обосновывали свое главенство и склоняли прочих к подчинению.
Я тоже включился в эту гонку. Она была очень важна, поскольку определяла, кем ты будешь следующие одиннадцать лет – будешь ли отвешивать слабейшим безнаказанные подсрачники, или станешь старательно учиться. В отличие от спортивных состязаний, где победители группового этапа выходят в финал и там бьются с кем-то еще за место на пьедестале, в жизни все распределялось наоборот. Победители – раз или два ударно вломив кому-нибудь, обретали покой. А вот проигравшие проходили в мелочные четверть-финалы, выбивая себе место хотя бы рядом с пьедесталом лидера.
Я, увы, не смог выбить себе более-менее высокого места в иерархии. Не знаю, что было тому виной – то ли воспитание среди мирных коз, то ли социопатия, развившаяся в травмированном «Колокольчиком» сознании, то ли само присутствие где-то рядом хранительницы моих страшных тайн Анжелики Лошадкиной. Несколько стартовых боев я проиграл в чистую. Зато извалял Мишку Кузякина – обладателя коросты вокруг рта. Но его все валяли. Так что много очков я не приобрел.
У девочек тоже происходило что-то подобное. Однако у них иерархия устанавливалась в основном бескровно – посредством подъебок, ехидных замечаний, включения режима ябеды и множества других хитрых и ненасильственных приемов, которых более простые пацаны постичь не могли. К моему удивлению, Анжелика в этой борьбе вовсе не проигрывала. Каким-то, неведомым образом она умудрилась обосноваться на вершине женской пищевой цепочки. И, воцарившись, перестала обращать внимание на всякую мелочь у подножия, типа меня.
А я сходил с ума. Сдерживаемое наваждение снова прорывало плотину разума. Эти темные волосы в букашках или их яйцах, их особенный, чуть металлический вкус, лошадиная физиономия их обладательницы. Пока одноклассники разбирались между собой и заполнении линованных прописей, я посвящал почти все свободное время самоудовлетворению, в каковом достиг большого мастерства.
Напал на Анжелику Лошадкину я уже после зимних каникул. Я подкараулил ее по пути домой, технично напрыгнул на спину, повалил в снег. Лошадкина стала неожиданно удачно брыкаться, нанесла мне болезненные удары в коленную чашечку, в нос и умудрилась ухватить меня за яйца.
Да что там! В какой-то момент эта верткая оторва стала меня побеждать. Она перевернулась на спину (чего я не хотел), посмотрела мне в лицо.
- Так это ты? – сказала она. А потом завизжала: - Отвали! А то пожалеешь!
Но я не отвалил. Я все-таки был немного сильнее. Я придержал коленом ее руки, выдрал клок волос из ее головы. Мне казалось, что я корчую сорняки со сложной корневой системой.
- Ты труп, дурик, - сказала мне вслед Анжелика.
Я не воспринял ее слова всерьез. Ее волосы я сожрал в подъезде нашей уебищной многоэтажки. Я смаковал этот сальный вкус, отдающий железякой, лошадиную физиономию хозяйки этих волос. Я испытывал блаженство и запредельную негу, заглатывая, проталкивая в горло непрожевываемые фрагменты.
Это был маленький кусочек рая в том аду, где я жил
***
К сожалению, предупреждение Анжелики Лошадкиной не было беспочвенным. Уже на следующий день в школе распространились слухи, касавшиеся непосредственно меня. Как я вырываю у девочек волосы и жру их.
Что хуже всего, слухи дошли и до мальчиков. Меня несколько раз побили. Мне снова пришлось биться с коросторотым Мишкой Кузьминым. И в результате я остался примерно на той же ступеньке, где и был. Но сбил кулаки, пострадал физиономией и взволновал нервную систему.
Во взглядах Анжелики, которыми она очень редко одаривала меня, читалось: «Ну, что, чушпанидзе? Выхватил? А будет еще хуже. Только попробуй меня тронуть!»
И я больше ее не трогал. Я избегал ее, как только мог. Я делал вид, что мы вообще не знакомы.
А потом произошел ряд событий. Батя Анжелики выпил стеклоочистителя и умер, матушка переехала к жениху в Верхний Тагил. И к четвертому классу Анжелики в нашем классе не стало.
Не могу сказать, что я как-то сильно переживал из-за ее переезда. С одной стороны, исчез источник моих проблем. А с другой стороны, конечно, эти волосы – с их неповторимым ароматом. Вкус которых я помнил. И это лошадиное лицо. Не смейтесь, в душе моей царила печаль.
Но жить в классе стало легче. Игра престолов в нашем – уже втором «Г» - поутихла. Те, кому следовало, воцарились на троне, настала рутина.
Постепенно, с годами (а ничто не течет медленнее, чем время в средней школе) мои грехи забылись, перешли в статус мифологии. Уже никто не помнил, ни что я сделал, ни против кого был направлен этот поступок. Я стал просто метафизическим дебилом – почти неопасным и, значит, не представляющим опасности для школьного социума.
Меня не трогали. Я не трогал.
Но запах волос.
Но щелчки вошек на зубах.
Но эта металлическая грязь.
Я это помнил. И воспоминания наливали меня силой одинокими подростковыми ночами.
***
Как бы то ни было, к началу службы в армии я сумел загнать в тайники души воспоминания о событиях в начальных классах. Собственно, они уже не имели значения к тому моменту, как я переступил порог военкомата.
Служил я в Забайкалье. Было всякое. В армии я делал шашлык из летучей мыши. Там же я бился насмерть за болты, которые хотели спиздить у нас со склада. Но, в целом, я выжил. И ко второму году службы даже привык к тяготам и лишениям.
Так длилось до тех пор, пока я не посмотрел ночью телевизор.
Это была привилегия. Смотреть телек можно было только тем, кто служил второй год. Телек стоял в ленинской комнате, где мы даже не курили. Мы включали телек и бегали с канала на канал, в поисках голых телок. Ну, а чего еще надо солдату?
И в тот вечер, о котором я веду речь, мы вдруг долистали пульт до программы «Дом-2». Я, признаться, не испытывал ни малейшего интереса к этому балагану глупых людей, пока не увидел…
Волосы на моем теле встали дыбом. Чресла пронзил томительный зуд.
Ведущая, девушка с лошадиным лицом, говорила о том, что кто-то там покидает проект.
А я не мог оторвать глаз от ее волос. Я понял, что эти белокурые пакли – вот все, что нужно мне в этой жизни. Я хочу их жевать, хочу их глотать, хочу ими рыгать. Я хочу их!!!
Я обезумел. Мой детский кошмар вернулся ко мне.
В ближайшей увольнительной я, переодевшись в штатское, пошел на дискотеку. Там увидел девушку с лошадиным лицом – брюнетку, очень, видимо, непривлекательную для местных. Я без проблем завлек ее в лесок около жд-станции и выдрал клок волос.
- А! Что ты делаешь?! – кричала она.
А я жрал, давился от сладострастия, потом долго дрочил в кустах, скрывшись от девушки.
Потом был кошмар. Я боялся, что меня найдут. Но время шло. Дембель приближался. Никаких претензий от гражданского населения не поступало.
Я понял – пронесло!
Вернувшись на гражданку, я не сразу нашел свое место в жизни. Чуть было не поступил слесарем на завод.
Однажды я шарахался дома ночью, пьяный. Хотя с момента моей демобилизации прошло уже полгода, я нет-нет, а отмечал ее с «перспективными» собутыльниками. Кто-то мог устроить на стройку, кто-то на завод, а кто-то – аж прорабом на газпромовский объект.
Той ночью я открыл дверь родительского дома своим ключом. Родители уже спали. Матушка, как она любила – смотрела сны под включенный телевизор. А по телевизору была…
Я взвыл.
Та самая лошадинолицая богиня. Кентавресса, чьи волосы я хотел сжевать больше всего на свете.
И я снова обезумел. Я пришел в себя на дискотеке, я подруливал к брюнетке, заманчиво трясшей своею попой. А лицо у нее было – лошадиное!
«Ты моя!» - понял я.
И вскоре мы тряслись в танце вместе. Потом пошли выпить.
- Я хочу замуж, - сообщила брюнетка.
Я дал ей по ебалу, выдрал волосы и сожрал их у нее на глазах.
***
До полового акта, по счастью, не дошло. Иначе проблем было бы много больше.
Брюнетка Катя с лошадиным лицом трахала мне мозги, пока я не переехал в Москву.
Москва обескуражила меня. Это – очень жестокий город. Он проминает даже сам ого твердого человека. Промял и меня.
Я какое-то время работал на стройках, в охране.
Я потерял ориентиры к существованию. Пока однажды, в пьяном угаре в вагончике у друзей, не зашел в Интернет и не увидел рекламу.
«Мастер Анжелика», - сообщала она. – «Лучшие прически по Вашему заказу».
Это была Лошадкина.
«Ах ты, пизда!» - мысленно взвыл я. Я имел право. Волосы были не ее стихией. Наверняка, она стригла плохо, даже чудовищно. Но она посмела! Она! Обладательница вонючих волос поверх лошадиной физиономии!
***
Я записался на курсы парикмахеров. Преподавателем на курсах был северный кореец Ким. Жесткий дядька. Он показал нам пять мужских и восемь женских причесок. После чего улетел в Пхеньян.
Я устроился парикмахером в гастарбайтерский салон красоты. Сначала я болванил бошки строителей. Потом мою старательность оценили, и перевели на женщин. Тут я смог разгуляться. Я мелировал, завивал. Если мне попадались лошадинолицые дамы, я собирал их волосы. Но не выкидывал.
Не выкидывал.
Я становился на колени над урной и пожирал их.
Конечно, это была ерунда. Это была консервированная кровь для оголодавшего вампира. Плацебо!
Но я насыщался этим суррогатом. Я был даже счастлив. Но это не было ослепительным счастьем от поедания натуральных волос Анжелики Лошадкиной. Это было счастьем. отупляющмим чувства. Вязким, но мимолетным.
Я приветствовал клиенток с лошадиными лицами. Порой они недоплачивали. Но я открывал им кредит. Я говорил: «Ждем вас!» И они приходили снова и снова. А я жрал их волосы.
Каким-то образом слава обо мне разрослась. И меня пригласили в эфир телевидения стричь поп-звезду. У нее было лошадиное лицо. Я победил, и в гримерке Останкино съел ее волосы.
А потом, недели через две, ко мне пришла лошадинолицая телеведущая. Я ощутил прилив в штанах. Я понял, что передо мной – мечта всей жизни.
- Как вас постричь? – спросил я, вырывая клок волос из ее головы.
- Виски покороче? – выл я, заталкивая в рот непослушные пряди.
Я жрал. И дрочил.
Это было счастье.
И по фиг, что там случилось потом. Как металась она, выпятив зубы. Как жрал я, представляя себя предком всех лошадей, с волосами вместо сена. Как меня вязали…
Это все фигня.