евгений борзенков : История болезни

«Всему, худшему во мне»

Беназир Бхутто

В общем, это случилось. Это было во вторник? Или в среду? Нас попалили. Не знаю, когда мы потеряли осторожность, хотя кому я вру, блять? Конечно знаю. Мы вообще просто плевали на осторожность. Так вести себя могут только какие-нибудь лабораторные крысы, потерявшие разум от феромонов друг друга. Два с половиной года, два с половиной чертовых года, день в день, ночь в ночь. Кто прикрывал нас там, вверху? Кому мы нужны? Когда способна получить оргазм от запаха любимого, от прикосновения к ежику его волос, от его голоса, звука шагов, от шуршания его одежды, от его чертовых следов на земле, когда умеешь беззвучно выть на полу в ванной, в то время как муж за дверью рассказывает тебе что-то очень смешное, и не отходит, и скребется как ушастый спаниель, тогда постепенно приходишь к пониманию – так долго не будет. Эта грань, острие иглы, на котором ты танцуешь с ним, все закончится резко.

Кода мы поняли что тут уже не просто секс, было поздно. Да, секс, конечно, как носитель идеи, видимая верхушка бесконечных перерождений, оформленная в тактильные ощущения мука, когда не можешь до конца, до атома раствориться в объекте любви, а он в тебе, базовая программа для биороботов, перепрошитых от рождения - сам по себе он уже не тащил. Наркоман добавляет в раствор димедрол и транки, ибо уже не торт. Нам же как воздух был необходим адреналин. В машине на людной парковке, в лесу, на перилах лестничных пролетов, в парках рядом с детскими площадками, на лавках в парке, в телефонных будках, в туалетах маленьких бистро, на задних сидениях в кинотеатре, на крышах, свесившись головами с карниза, на коврике в фитнес-клубе, сплетаясь в невообразимую кама-сутру, в лифте, намеренно заклинив кнопки между этажами, - нам было мало всего, нам было мало друг друга, мы мешали в этот адский коктейль все что под рукой. Так сумасшедший тушит пожар бензином, нас пожирал огонь изнутри и было плевать, мы просто горели, и вопрос когда полыхнет земля под ногами был вопросом времени. Бывало мы неслись с разных концов города к точке А на скорость, на взлет, времени пол-часа, на все про все, мы неслись чтобы ворваться в офис галопом, на ходу срывая с себя одежду – кому придет в голову назвать это сексом – чтобы на столе, на бумагах, оставляя лужи и потеки, наплевав на все, на себя, как полоумные дикие звери, оставшиеся в джунглях одни – одинешеньки.

И земля полыхнула. В тот день мы договорились встретиться, чтобы, по легенде, обсудить дела, подписать кое-что, и так, наладить контакты. Наш контакт был налажен и без этого, но живя «под прицелом пристальных глаз», поневоле ты должна двигаться в фарватере безопасности, соблюдать условия целесообразности, этикета и ещё кучи условностей, ограничений, табу. Поэтому, даже потеряв берега, мы все же оглядывались по сторонам, хотя бы для себя, чтобы окончательно не сойти с ума.
Сидя за столом, я видела его, он видел меня. Вокруг были люди, на пять этажей вверх, на десять этажей вниз. Мы перебирали бумаги, что-то писали ручками, открывали рты, выпускали наружу слова, модуляции голоса, пытались придать смысл своим лицам, оживить их мимикой, но с глазами сделать ничего не могли. Наши взгляды сцепились как клинки, и разорвать их было мучительно, до боли, до крика, до крови. Эта пытка, этот танец на лезвии бритвы мог рухнуть в любую секунду и утащить на дно не только нас, но и всех кто находился в офисе, в городе, пол-континента. Ядерный гриб. Такова сила, таковы муки, таков маленький персональный ад посреди цветущей поляны.
ОЙЦ, одним словом.
В моей голове гремел шведский суицидал-психоз-металл, да так, что я с трудом различала слова собеседников, угадывала больше по губам.
По твоим губам, коханий мiй.
Еще секунда и меня рванет.
Я вскочила. «Простите, я на минутку». Туалет в конце коридора. Навстречу Марья Семенна ОЙЦ, старая еврейка со шваброй и ведром. Здрастье, Наташенька. Здрасте, Марья Семенна. Как дела? Очень давление замучило. Сегодня опять допоздна? Думаю, нет. Как ваш климакс? О, замечательно, - она подмигнула – мужичка бы...
Я не могла больше это выносить. Заскочив в кабинку, я присела и достала из декольте маленький томик Михаила Елизарова. Он всегда спасал меня в критические минуты. А сейчас был именно такой момент. У мужчин есть свой клапан, чтобы стравить сексуальный огонь, у меня есть Елизаров. Одна рука скользнула в святая святых, другая на буквы. Я закрыла глаза. Пальцы привычно бегали по тексту, они помнили наизусть, на ощупь все слова, все мысли, все звуки, рожденные когда-то в голове Михаила Юрьевича Елизарова, по руке они шли в мой мозг, оттуда в другую руку, ту, которая... Симпатическая связь с автором книги выводила меня на уровень оргазма, недоступного живым существам. Я бродила по облакам под руку с Елизаровым, потом с Сергеем, потом с каким-то малознакомым типом из сети, не помню его имени, но он тоже мне нравился, отличный чувак, он почти брат мне. Иногда я совершенно теряла голову и не могла сообразить где и с кем нахожусь. Я плавала в розовом облаке наслаждения такой интенсивности, что порой вернуться назад было реальной проблемой. Вот и сейчас, уже соскальзывая в обморок, я услышала далекий стук в дверь, какой-то голос, почти знакомый...Где я его слышала?
Ах, это был он. «Это я, открой, любимая».
Я ждала его. Так ждала. Шустро спрятав Елизарова, я открыла дверь и впустила его. Всего. В себя. Впустила без оглядки. С криком, со слезами. И он вошел. Каждый раз на этом месте все метафоры вянут и гибнут, все слова кончаются с воздухом, я шепчу его имя одними губами – он во мне.

Только он во мне.

Секс в кабинке туалета. Когда выйду на пенсию и стану бабушкой, я напишу трактат об этом. Полное, сука, собрание сочинений. Для тех, кто не умеет летать здесь никаких тайн. Бачок, унитаз, раковина, зеркало. Кран. Вантуз. Что мы забыли? Ах, да - мы. Мы – одухотворенные мотыльки, превращающие реальность в сон, а сон в причудливо застывшие капельки спермы на зеркале. А теперь потушите глаза, закройте свет и забудьте все свое будущее и прошлое, забудьте кто вы, где вы, отпустите вожжи, скиньте броню респектабельности, снова станьте животным, вернитесь в шкуру, войте – вы дома. Вы в своей волчьей норе и все вещи вокруг вас потеряли смысл и созданы только для секса, только для удобства совокупления. Техника? Ах, бросьте. Чистая импровизация. Когда тела теряют плотность под воздействием немыслимой ебической силы, вступает в действие другая физика, другие законы, все приходит в движение, оживает, проникает друг в друга. Все становится всем – форма, материя сходят с ума, да и к черту ум, чистая энергия, запредельные децибелы и кафель на стенах начинает вибрировать и откалываться...

И в этот момент деликатный стук в дверь. И почти одновременно с ним в наш мгновенно сжавшийся космос просочился следующий текст, произнесенный жарким шепотом:
- Наташенька? Это я, Марь Семенна. Я знаю что вы там. И знаю что вы не одна. И даже знаю с кем. Вы простите меня, старуху, но... и поймите меня правильно. И не держите зла. Я старый одинокий человек. Мне холодно. Я давно, я очень давно... скажу открыто – я давно не... ах, да что там. Впустите меня. Я хочу к вам. Я всегда следила за вами и уже нет сил никаких. Чем я хуже? Ну да, старуха, но я живой человек. Впустите, сказала. И никто не узнает. А иначе... вы сами понимаете. Зачем вам огласка? Я многое могу. Вы не пожалеете. Там троим места хватит. Почему вы боитесь экспериментировать? Да откройте же дверь в конце концов! Не заставляйте меня орать!

Мораль? Вы и правда хотите чтобы я сейчас проломила вам мозг моралью? Хэппи –энд, все разрулилось само собой, напряженность плавно спала, уборщица опомнилась и пришла в себя, мы тихо вышли и ушли, заседание продолжилось и бизнес благополучно пошел вверх. В небе снова засияло солнце, возликовали птицы, зазеленела трава, в воздухе разлилось умиротворение. Да?

Ни фи га. Хэппи – энда не будет.
Мы впустили ее.