mamontenkov dima : Пизда

Не помню, сколько было мне лет, восемь или десять, когда я увидел ее в первый раз. За день до этого позвонила бабушка, сказала, что ждет меня в субботу утром, мы пойдем с ней в Артиллерийский музей. Папа согласился меня отвести, хотя я мог и сам. Бабушка жила на проспекте Добролюбова, мы на Лахтинской, шесть троллейбусных остановок.
В общем, в субботу мы пошли, решили пешком, «дворами», без всяких троллейбусов. По дороге встречали много знакомых, папа задавал один и тот же вопрос:
- Там есть чего-нибудь?
- Есть, - добродушно отвечали знакомые, - все есть.
На Саблинской улице у магазина столпотворение. Люди стояли группами, раскованно беседовали, занимая весь тротуар. Рядом в подворотне разливали портвейн по стаканам…
- Бельмонодо! – вдруг, заорал папа.
Один дядька подпрыгнул, и пошел к нам. Остановился в двух шагах с поднятыми руками и с пафосом произнес:
- Я лиру посвятил народу своему! Быть может, я умру неведомый ему!
- Но я ему служил, - согласился отец, - и сердцем я спокоен! Пускай наносит вред врагу не каждый воин, но каждый в бой иди! А бой решит судьба…
- Я видел красный день – в России нет раба!..
И они нырнули в омут подворотни. А я остался один. Разглядывал мужчин в одинаковых плащах из шершавого материала, пахло от них тоже одинаково. Была женщина в детском оранжевом пальто. Ей протянули стакан:
- Тебе, Галина – половину.
Она лакала, запрокинув голову, фиолетовая нижняя губа шлепала по граням посуды. Ласковое сентябрьское солнце купалось в этом стакане с янтарной жидкостью и выстрелило искрой на последней капле, упавшей в глотку старухе. Все вокруг были счастливы, я никогда еще не видел столько счастливых лиц в одном месте. И говорили здесь на каком-то булькающем языке:
- Бль… Бль… Блянах…
Папа с другом вынырнули из толпы.
- Прости, старик.
Дальше мы пошли втроем. Отец, сложив ладони в трубку, что-то говорил в ухо дяде Бельмондо. Тот таращил глаза, подпрыгивал на ходу, делая в воздухе велосипед. Они хохотали, я завистливо морщил нос.
Остановились на углу Большой Пушкарской и Лизы Чайкиной. Папа сказал мне:
- Зайдем к нам на работу, это не долго.
Будто у меня был выбор. Да и в музей не очень хотелось, я уже там был. Я бы с удовольствием сходил в Зоопарк.
«Работа» началась с железного забора, потом ворота и двухэтажное здание с табличкой у входа - «Инструментальный цех НИИ Минтяжмаш…», не успел прочитать, нам гостеприимно распахнули дверь.
- Обана! – закричал папин товарищ, и вытащил из карманов две бутылки.
В комнате, на лавках вокруг стола, сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши. Мне дали помидор и мужчина в синем халате повел меня на второй этаж.
- Порисуй, вот тебе бумага и карандаш. Только гитару не трогай, а то она расстроится.
И он ушел. Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошел и провел пальцем по струнам, сел обратно за стол. Я ждал, что сейчас потекут слезы из белых колков на грифе. Но ничего не случилось.
Огляделся. В кабинете было еще несколько письменных столов, шкаф с документами. На стенах висели диаграммы и над каждым столом календарь. Здесь было чище и светлее и не воняло, как на первом этаже.
Нарисовал какую-то фигню, сложил лист в самолетик, он полетал немного и рухнул за шкаф.
Я стал разглядывать картинки, что под стеклом на столе. Тут были карикатуры из «Крокодила», записки с цифрами, и вдруг, увидел уголок бумаги, торчащий из-под этих инсталляций. Потянул и вытащил черно-белую фотографию…
Я держал снимок двумя руками, я раньше не видел такого, это было в первый раз. Голая женщина сидела верхом на мужчине, глаза ее были закрыты, на лице гримаса не понятного мне ощущения. Я смотрел, не отрываясь на пухлые груди и завораживающий черный треугольник. Пизда не разрешала отвести взгляд, мне казалось, что волосы на ней шевелятся, она что-то мне прошептала, я был в этом уверен...
Внизу заржали, там что-то разбилось. Я быстро спрятал фотографию обратно. Спустился по лестнице, прошел мимо раздевалки, меня никто не заметил. Отодвинул засов на входной двери и вышел на улицу. Перешел дорогу и встал напротив окон, где только что был. Я стал мудрым, я видел…
Вот будка «Ремонт обуви» с желтыми занавесками, там нерусский дедушка каждый день колотит молотком одну и ту же туфлю. «Булочная» на углу, «Аптека», раньше у магазинов не было имен. Например, спрашивали:
- А, где это?
- Недалеко, где булошная.
И сразу все понятно, потому что «булошная» была здесь много лет, и будет стоять еще столько же. Но я тогда не учел смену эпох и декораций. Как бы ни менялся окружающий мир на этих перекрестках, проходя мимо, оборачивался на два окна на втором этаже какого-то нелепого НИИ.
Короче, пошел я к бабушке один, осталось недалеко. У самой парадной услышал топот, отец догонял меня. Он бежал как-то странно – колени в сторону, и махал указательным пальцем. Он был пьян вдребезги.
Бабушка открыла дверь:
- Неторопливые мои…
И папа рухнул на пол, как памятник, не подставляя рук. Мама была уже здесь, бабушка подняла тревогу – «Их нет и нет!» Вдвоем они затащили туловище в комнату.
Конечно, мы никуда не пошли, весь день я сидел у телевизора, смотрел мультфильмы. Вечер рассыпался на неоновые огни, рекламные гирлянды на Большом проспекте, мы шли дружной семьей домой. Папа умолял зайти «под часы», мама капитулировала, отдала мне ключ, сказала – ужин в сковородке.
Стоит ли говорить, что мне снилось в эту ночь.