Крокодилдо : В октябре холодное солнце

* * *

Когда Вероника утром вышла из дома и сощурилась от яркого, но холодного октябрьского солнца, ей вдруг ясно и отчётливо стало понятно, что же именно происходит.
Всю свою жизнь она ослеплялась одним и тем же обманчивым светом. Но то, что в восемнадцать она принимала за ласковое живое солнце, оказалось сейчас - в двадцать девять - мёртвым электричеством, мутной лампочкой в грязном подъезде.
В луже плавали жёлтые листья. Вероника застегнула плащ и поправила шарф.

Солнце, жаркое когда-то...
Вероника родилась в августе, под огненным знаком Льва. С детства она любила смотреть на небо, где плавали пушистые розовые облака. Вероника тоже плавала среди них и мечтала, мечтала, мечтала...

А солнце подарило ей веснушки, липко таяло сладким пломбиром, порхало махаонами да шоколадницами и обещало жизнь, долгую и прекрасную, как июльский день. Шли годы, пришли месячные. Веронике стало хотеться чего-то ещё - знойного, палящего, жгучего. Стали сниться странные сны: пустыни бескрайние, горы далёкие, и город из белого камня. И идут туда караваны, гружёные шелками, финиками, да пряностями. Колеблется горячий воздух; тяжёло дышат верблюды, усталые путники, покрытые бронзовым загаром, входят в город. Скрипят, открываясь, высокие ворота. А там - обители светозарные и сады благоуханные. Прямо в центре - площадь мраморная с фонтаном, в котором пурпурные рыбки весело плещутся. А над всем этим нависает величавый дворец с золотым куполом. Во дворце, как и положено, живёт одинокий принц и страстно вокруг себя чёрными очами поводит. Любви, значит, ищет нетерпеливо. А сверху, с неба синего-синего, солнце - огромное, белое, жаркое...

Так, в томлениях и мечтаниях, прошли два года. А в восемнадцать, когда Вероника уже училась в университете, и пару раз напрасно поискала принца среди бледнолицых и скучных однокурсников, он взял и пришёл. Сам. Неожиданно и неотвратимо. Шагнул ей навстречу прямо из небесной колесницы, одурманил алым маком, пронзил горящей стрелой, оросил золотым дождём.

Солнце щедро дарило, всё что обещало.

Опалённые любовью, они скоропостижно поженились. Один медовый месяц сменялся другим, родился сын. Веронике казалось, она была обречена на то, чтобы быть счастливой. Время шло, любовь не оставляла их, мужественно защищая от бытовых склок и ненужных адюльтеров. Ещё через четыре года появился второй ребёнок – девочка. Веронике по-прежнему снился далёкий город из белого камня, хотя и проснувшись, она продолжала ощущать себя царицей шамаханской, воздушной да светоносной.

А потом всё как-то внезапно изменилось, скомкалось, потемнело - словно затмение случилось. Солнечный диск становился всё меньше и меньше в размерах, постепено сузившись до луча карманного фонарика, который ей настойчиво направили прямо в глаза:
«Вероника, нам лучше развестись...»

Свет ушёл, оставив место пустоте. Холодной пустоте, которую она заполнила ледяным одиночеством. Вероника впустила его совсем немного, но молекулы одиночества сумели ядовитым газом заполнили всё её жизненное пространство, целиком. Злиться, спорить и кричать не было смысла. Да она этого и не умела. Они развелись десять месяцев назад, сразу после Нового Года. Молча вышли из здания суда и хрестоматийно разошлись в разные стороны. Вероника обернулась, достала пачку Parliament и долго курила вслед бывшему мужу. Сигарета обожгла пальцы. Она бросила окурок вслед затерявшейся в толпе фигуре и заплакала. Шёл мокрый снег. В тот день Вероника бросила курить – хотела доказать себе, что способна справиться с любой жизненной ситуацией, не культивируя вредных привычек.
И всё было в первый раз:
«Первый раз посмотреть без него в «Пушкинском» новый фильм»
«Первый раз пить мартини в одиночестве»
«Первый раз встретить октябрь одной»

Конечно, она пробовала начать новую жизнь. Сменила причёску, купила себе несколько дорогих вещей и, по совету подруг, пыталась завести несколько романов. Правда, безуспешно. Попыток было немного, подруг тоже становилось всё меньше.
А ещё ей было очень плохо.

Солнечные лучи не могли окрасить серое однообразие рабочего дня. Бесконечные звонки, тупоумные клиенты и вечно недовольное начальство. В метро она пробовала читать Бориса Виана. Не понравилось. Жизнь и без того представляла собой череду неприятных событий, и ей не хотелось лишних напоминаний о бренности и печали существования, к тому же, облачённых в чёрную фантасмагорию какого-то безумного француза. Уже подъезжая к своей остановке, Вероника засунула Виана в сумочку. Наступив в лужу и безнадёжно испачкав светло-серый плащ, добралась до дома. Поискала ключи, открыла дверь.
«Чёрт, настроение – хуже не придумаешь»

* * *

Худенький светловолосый мальчик сидел в своей комнате и угрюмо смотрел в окно. Настольная лампа горела надоедливо и равнодушно. Лежавшие на столе предметы отбрасывали странные, тревожные тени. Опять двойка. На этот раз - по литературе. Как же это случилось? Он помнил, как вышел к доске, открыл рот и... не смог сказать ни слова. Учительница подождала пока однаклассники вдоволь насмеются над его смущением и, укоризненно посмотрев поверх очков с толстыми стёклами, вывела в дневнике жирную красную двойку: «По-моему, пора поговорить с твоими родителями. И лучше – с отцом!»

«Поговорить с отцом»
Он и сам бы этого хотел, но мама запрещала. Мальчик не понимал, что происходит. С тех пор как родители развелись, всё шло наперекосяк. Раньше он хорошо учился. А теперь... Нет, он продолжал усердно заниматься и подолгу готовил уроки, но что-то было не так. Плохо, что нет папы. Страшно, что у мамы появились злые морщинки в уголках глаз и некрасиво кривится рот. Плохо, всё плохо.
Услышав звук открываемой двери, мальчик задрожал.

Вероника зашла в квартиру, щёлкнула выключателем. Сын стоял в дверях своей комнаты и смотрел на неё грустными тёмно-карими глазами.
«Господи, у него точно такие же глаза как у... его отца!»
Мальчик глубоко вздохнул и быстро проговорил:
- Мама, я получил двойку. А я ведь учил. Я правда учил вчера весь вечер. Но когда меня вызвали, я забыл, я опять всё забыл! Я не понимаю, что случилось! - его огромные глаза горестно заблестели.
Вероника подошла к сыну и хлёстко ударила его по щеке.
- Зато я всё прекрасно понимаю. Идиот. Ты просто идиот, - сказала она без выражения, сняла сапоги и прошла в комнату.

Мальчик насладился первыми, самыми сладкими, слёзами незабываемой обиды и дальше плакал уже спокойнее, без прежнего упоения. Он лежал на кровати, отвернувшись к стене, и наслаждался своей болью. Ему представлялось, как было бы хорошо, если бы он умер. Например, утонул. Мальчик стал мечтать о том, как он лежит в гробу со скорбно поджатыми губами, а мать горько рыдает над ним. Вот её горячие слёзы падают на его холодный лоб, стекают по бледному лицу, он чувствает их солёный вкус. Но - нет! Прощения не вымолить так легко! Он ещё потерзает её, ещё заставит убиваться в рыданиях и заламывать руки!
Мальчик перестал плакать. В другом конце комнаты весело играла сестра. Она заливисто смеялась и что-то негромко напевала. Он прислушался:
«Лыбка, лыбка в лучейке, ты попалась на ключке»

Мальчик задумался. С некоторых пор, сестра постоянно мырлыкала эту песенку.
«Где ты её услышала?», - спросил он как-то на днях.
«Не знаю, плосто она сама заиглала у меня в голове. Ну плосто так, совсем-совсем из ниоткуда», - в недоумении пожала плечами сестра.

Хорошо, что сейчас ей весело, а то последнее время она всё больше грустила. Он очень любил сестру.
Мальчик полежал лицом к стене ещё несколько минут, подождал пока высохнут слёзы, а потом встал с кровати и сел на стул. Лампа всё горела. Он отвёл глаза и опять стал напряжённо смотреть в окно. Мысли, неопределённые и призрачные, словно тени, плавали в его голове.

* * *

Вероника подошла к бару и плеснула себе немного мартини. Выпила залпом, налила ещё. По телевизору шёл очередной сериал. Главная героиня умирала от какой-то неизлечимой болезни. Вероника улыбнулась. Такое несоответствие собственного настроения с тем, что чувствуют и переживают все другие случалось с ней всё чаще.
Когда вокруг шутят и смеются – Вероника молчалива и задумчива, и, наоборот – случится у кого на работе или у знакомых неприятность, а она спокойна, улыбается себе тихо и радостно.

Скрипнула дверь, и в комнату вошла дочь, девочка лет шести с роскошными золотистыми волосами.
- Мама, мама, я иглала, иглала и случайно пликлеила жевачку в волосы. Вот, посмотли! – девочка, казалось, была удивлена столь загадочным поведением «жевачки», которая каким-то непостижимым образом оказалась в её чёлке.
Вероника поставила стакан на телевизор и попыталась достать жвачку из волос дочери. Сделать это оказалось совершенно невозможно. Тогда она взяла ножницы и выстригла мерзкую липкую массу. Потом, подумав секунду, отхватила дочери всю чёлку.
- Мама, зачем ты отлезала мои волосы? Так ведь некласиво, лазве нет? – удивлённо спросила девочка.
- Я сделала это затем, - Вероника чётко выговаривала каждое
слово,- чтобы ты поняла, что есть вещи, которые не годятся для
игр. – Сейчас ты стала похожа на корову. На очень глупую и «некласивую» корову, - передразнила она дочь, у которой навернулись на глаза слёзы и задрожали губы. – На вот, выброси в унитаз, - и она протянула девочке длинные золотистые пряди. – Кстати, а что это была за «жевачка»: «дилол» или «олбит»? – и, глядя на рыдающую дочь, Вероника сухо рассмеялась.

Мальчик продолжал смотреть в окно. Вдалеке, за высотками, садилось солнце, расплываясь бордовым пятном заката в тёмно-сером небе. Он повернул голову. В дверях стояла сестра и плакала, беззвучно и горестно. Вздрогнул:
- Что случилось?
- Мама... Она опять злая... Очень, очень злая! Она отлезала мне волосы и смеялась когда я плакала! Ланьше всё было не так, ланьше всё было холосо. Мама называла меня «лыбкой», а сейчас она сказала, что я колова, глупая и некласивая колова, - девочка рыдала всё безутешнее. Слёзы бежали по её раскрасневшимся от обиды щекам, рот жалостливо и уродливо кривился от страданий.
Какое-то время он внимательно наблюдал за сестрой.

«Почему мама назвала меня идиотом и ударила по щеке?»
(бледное лицо утопленика, мокрые волосы...)
«Зачем она остригла сестре волосы?»
(... мать убивается над мёртвым телом)
«Почему раньше всё было по другому?»
(...)
«Что делать?»
(«лыбка, лыбка в лучейке, ты попалась на ключке»)
Мальчик смотрел на сестру и смутная идея вдруг стала обретать форму и очертания.
- Послушай, я, кажется, придумал... - он обнял сестру и что-то зашептал ей в ухо.
Она внимательно слушала, удивлённо расширив глаза. На секунду задумалась, потом одобрительно кивнула.
- Здолово. Я согласна.

Сериал кончился, начались новости. Вероника выпила ещё мартини и ей ужасно, до мятного холода под ложечкой, захотелось снова ощутить во рту сигарету, заполнить вкусным дымом лёгкие.
«Да сколько можно себя терзать. Неужели я даже покурить не могу!»
Накинув плащ, заглянула к детям:
- Я скоро вернусь.
Хлопнула дверью.

* * *

– И только веди себя, пожалуйста, спокойно, - он поцеловал сестру в лоб.
- Холосо. Только... Только, ты знаешь, мне так глустно, что я уже не когда не выласту и не стану класивой.
- Ты и так красивая. Самая красивая.
- Нееет, - кокетливо протянула сестра. – Сейчас я ещё не класивая, сейчас я ещё маленькая. Я хочу быть как взлослые, с ялкими, класными губами и длиными-длиными лесницами.
Мальчик на секунду задумался.
- Ладно, я что-нибудь придумаю.
Он сходил за маминой косметичкой, накрасил сестре губы, подвёл глаза и нарумянил щёки. Поднёс зеркало к лицу. Некоторое время сестра восторженно смотрела на своё отражение.
- Как плекласно! – выдохнула мечтательно.
- Теперь ты довольна? – он приложился губами к её горячему лбу. - Пойдём, а то ванна уже полная, да и мама скоро вернётся. И пожалуйста, постарайся не плескаться и не вырывайся, а то размажешь всю свою «класоту». Ты ведь не хочешь быть некрасивой потом... – он запнулся,- когда всё кончится?
Сестра энергично и отрицательно замотала головой.
- Ну всё, тогда идём, - и он ещё раз нежно поцеловал её в лоб.

Сестра легла в ванную, он сомкнул руки на её тонкой шее и с силой прижал хрупое тельце ко дну... Всё оказалось значительно проще, чем он думал и косметика действительно не размазалась. Вот только широко открытые мёртвые глаза с длинными, чёрными ресницами выглядели очень страшно. Мальчик зажмурился.

Ему вдруг показалось, что ванна превратилась в окутанный зыбким туманом пруд. Крупные бледные кувшики цветут на его тёмной глади. По берегам растут зелёные травы, покрытые ясными слезинками росы. Тело сестры чуть заметно покачивется в тихих водах. Над её немигающими глазами кружат прозрачные стрекозы. Подул слабый прохладный ветер. Жалобно вскрикнула невидимая птица. Что-то лёгкое, призрачное словно тень, отделилось от мёртвого тела и отлетело наверх. Туда, где солнце таинственным оком сурово смотрело сквозь серую пелену туч...

Мальчик глубоко вздохнул и, не оглядывясь, вышел из ванной. Вот и всё. Он сделал всё, что нужно. Сестре больше никто не причинит боль, а мама будет истошно заламывать над ней руки и безутешно рыдать, пока не поймёт, как сильно она была неправа. Конечно же, потом он её простит, поцелует в щёку и увидит, что горестные морщинки в уголках её глаз разгладились, а сестра помашет им сверху, из-за серой пелены, рукой, улыбнётся и тоже простит маму. А потом к ним вернётся папа, и всё будет как прежде.
Всё будет хорошо.

* * *

Вероника купила пачку Parliament и выкурила первую сигарету прямо у палатки. Достала вторую, и неспеша пошла домой. Ей вдруг вспомнились девические грёзы о далёком городе из белого камня и чернооком принце. Она грустно усмехнулась. И где это сейчас? Исчезает, истлевает. Город разрушен и разграблен, на белых стенах – плесень да паутина. Повсюду - запустение и смерть. Сквозь почерневший мрамор пробивается дурная, горькая трава полынь. И дует поганый, нечистый ветер. И чумные крысы доедают зловонный труп принца...

Обожжённое закатом небо казалось злым и враждебным. Как же хочется найти немного тепла в чужом и холодном мире, зацепиться за свет, пусть это всего лишь неверный огонёк тлеющей сигареты.

Свет и тепло. Да как найти их в неприветливом октябре, когда солнце уже не греет, а изнутри ненасытным червём сосёт тоскливая неуютность? Когда ничего не осталось, кроми боли, пустоты и одиночества? Ветер гнал жёлтые и красные листья. В домах загорались окна, откуда-то раздавался заливистый детский смех. Вероника шла, опустив голову, и изучала грязный, мокрый асфальт. Но ведь должен быть собственный, внутренний свет; глубокое, личное тепло. То, что навсегда останется с ней, чего никто и никогда не отнимет.
«Дети», - зарницей мелькнуло в голове.
Вероника вздрогнула, словно очнувшись от сна. Всё это время, надёжно заперевшись в темнице своего горя, она совершенно не думала о них. А ведь они тоже переживают. Сын стал хуже учится, а дочь часто и без причины грустит. Им тоже больно. Ведь они – часть её самой, её плоть и кровь.

Вероника умоляюще посмотрела по сторонам, но вечерняя улица была пуста, и лишь равнодушно горели фонари, и грозили дождём низкие тучи. Она ускорила шаг, ей захотелось сейчас же, немедленно, увидеть детей. Зарыться лицом в волосах дочери, зацеловать сына. Плакать и обнимать. Обнимать и плакать. Она не сдержалась и, не обращая внимания на лужи, побежала.
Вероника не просто бежала домой.
Он спешила навстречу новой жизни.