Ольга Герке : Жизнь, чувства, обломы и накрутки( В 1970 году у лопоухого папы, часть 2-я)

Оля

В 1970 году у лопоухого папы, с профессиональным отсутствием чувства юмора, и у напористой, но вечно блуждающей в потемках, мамы, родилась нежная немецкая душа. Душу назвали Олей. Могли б наречь просто 0.
0 -- хороший символ.

Немецкая душа сразу осознала свой долг, спала на балконе в коляске, потом начмокивалась маминым молоком до отвала, потом опять спала.
Мир был совершенен.

Ольга выросла, стала бойким мордоворотиком. Ее стригли под немочку и выписывали ей ГДРовские детские журналы. На фотографиях тех лет у Ольги было всегда готовое к труду и обороне хайль! лицо.
За право пестовать и тетешкать Олю соревновались две весьма активные бабушки.
Источник Задач и Шоколадок за их исполнение никогда не оскудевал

Так продолжалось до тех пор, пока ей не исполнилось семь. Бабушки подвыдохлись, мама развелась (под хохот всего ЗАГСА) и вышла замуж за кремень-человека – отчима.
Ольга перестала быть любимой пешкой. Родилась сестра. Они переехали в Гатчину.

Оставшись без ласковых фюреров, так и не разучившись есть до отвала и спать до белых медведей, Оля сначала утратила блеск любимицы публики, а потом – и какие-либо очертания.
Она превратилась в коренастую девочку с квадратным лицом. И в очках.

Роль безличного фюрера стала исполнять школа. В мире восстановилось подштопанное совершенство: священный долг - в том, чтобы учиться, учиться и учиться. У Оли это получалось.
На линейках Оля мысленно разговаривала с Лениным, почти на равных, как гений с гением. Он читал по 600 страниц в день. Оля читала много, хотя до такой кипы ей было далеко.

Учеба и чтение наполняли ее глубоким удовлетворением. Если не хватало их – Оля догоняла подручными средствами.
Стыдно ей не было. Наверное, это было вредно, но кому она интересна? И кому может быть интересна эта красная гадость? Значит, вредила она только самой себе.
Кстати, это происходило редко- не было условий: ни ванной, ни душа, ни даже легальной горячей воды.
Отчим раскрутил батарею – горячую воду черпали оттуда.

Оле нравился круглолицый и круглоглазый мальчик-«хорошист», совершеннейшая Гюльчитай. Чучмек, как сказали бы некоторые теперешние знакомые. Больше всего ей хотелось полунамеками обсуждать его и краснеть. Но было не с кем. Подругами Оля не обзавелась, а суровая мама сразу рассказала ей , что почем и куда. Что почем и куда напоминало картинку из учебника физики.
Приходилось полунамеками мечтать и краснеть наедине с собой. Маленькая Лорелея в олиной душе заливалась то слезами, то румянцем.
Как вы понимаете, подручные средства и мечты о мальчике-Гюльчитай были абсолютно не связаны. Без шуток.

Жизнь без Фюрера

Молчаливым трудолюбивый отчим на роль фюрера не подходил. Он точно знал свой долг и не понимал, почему кому-то другому может быть нужна постоянная накачка.
Мама, страдающая от цыганских знакомых и крестьянских родственников отчима, на роль фюрерши тоже не годилась.
Через некоторое время родилась сестра номер два.. Состоялся утомительный поход в бетонный роддом через поля с бурьяном.
Родители были выключены из жизни и зомбированы. Как это видела Оля – они приходили с работы и втыкали в телевизор. Как это видели они – они боролись за жизнь, боролись со спущенными петлями на колготках, исхитрялись сварганить путевый обед из того, что можно купить. По ночам папа паял маленькие диоды.

Все эти житейские трудности привели к тому, что когда настала полная жопа – мама пошла и проголосовала за Ельцина и новый порядок. В первые годы нового порядка она купила каждой из сестер по шубе и с шиком съездила пару раз в Прибалтику.
В советское же время, при всех спущенных петлях и картонной колбасе, на юга мы ездили каждое лето, пусть и без шика.
Отчим новый порядок не принял. Новый порядок был не совместим с долгом, встроенным у него в груди. В конце концов, от нового порядка выиграла только Оля. Да и то это бабушка надвое. Еще посмотрим.
Но это отступление. А отступать нам некуда.

Классная руководительница была еврейка. Роза Наумовна Олю не любила. Ей казалось, что олины претензии на превосходство надуманы. Оля, в свою очередь, ненавидела предмет Розы Наумовны - черчение. Художественный талант не сочетается с аккуратностью. Оля знала, что Р.Н – еврейка, но не понимала, что это такое. Происходили диалоги: «Мама, кто такие евреи? – Ну, Роза Наумовна – еврейка.- Нет, как они отличаются? По внешности? – нет, внешность у них может быть разная….».
В конце концов Оля решила: евреи – это те, у кого выпуклые веки.

Школа была полна провинциальных дур. Особенно несносны были мажорки с богатыми родителями. Почему-то они были особенно глупы.
Нескучной была девочка Саша- хулиганка. Она отлавливала Олю, отдирала ее руки от ушей и рассказывала анекдоты и гадкие страшилки, а также расспрашивала, у скольких человек Оля сможет остаться на месяц с ночевкой, если сбежит из дома. У Оли количество человек равнялось нулю. У Саши – пяти.
Даже Оля понимала, что между нулем и пятью лежит бесконечность.

Вещи менялись.Джинсы и сиськи явно становились важнее, чем книжки и оценки.
Но Оля не была уверена, что это правильно. У нее не было ни тех, ни других.

В книгах героям приходилось бороться с судьбой. В чертовой Гатчине само время тащилось на обломах. Судьбу сдали в музей и показывали по праздникам. Если б Оля повтыкала в свои книжки побольше – она б поняла, что решение простое – «В Москву, в Москву!» или «В Париж!». Но она че-то не додумалась.

Оле было не по себе ни дома, ни на улице. Комната казалась чересчур замкнутой, а улица – чересчур открытой. Звук телевизора за стеной доставал окончательно.

Ей было плохо и неловко. Она ела.
Оля была порядочная сволочь – маленькая, скучная, надменная глупыха.

В Питер ее-таки как-то выперло. На почве неземных художественных способностей.
Говоря по-честному: устав с Олей возиться, ее сдали бабушке.

Вакуум

Превосходный социальный эксперимент по вбрасыванию туповатой начитанной провинциалки в столичную среду прошел блестяще. А именно – было доказано, что туповатые начитанные провинциалки столичную среду не находят, даже если ее подать им на золоченом блюде.
Питер для Оли состоял из следующих кубиков: Школа, Дом, Эрмитаж, Гостиный Двор, ДЛТ, Маяковка и автобус 47, который шел от дома до школы час.
Когда в двадцать один год у Оли произошел Частичный Выход из Ступора – она обнаружила, что от дома до школы можно доехать на метро за полчаса.

Бабушка ни во что не врубалась. Всю жизнь она училась и учила, и это было хорошо. В анатомические подробности олиного тупого бунта она не вьезжала и обрисовывала это так: «если б ты знала, какая ты была хорошая, когда была маленькая».

Ее подруги и соавторши, роскошные старухи разной степени раневскости, жили в питерских лабиринтоидах и, может, обладали каким-то тайным знанием, но Оле от него ничего не перепадало.

В школе была строго структурированная Элита. У Элиты в наборах лежали кубики Пушкинская 10, Сайгон, Трава, Секс, Гребенщиков.Но Оля даже не понимала, что они у них есть, так что ей не было завидно. Элита первого ряда состояла из дылды Маши, которая загадочно улыбалась с высоты 1.74 и писала гуашью под Гогена – и еврея Миши. Маша была Бог.Она получала трояки, потому что богема, Миша старался, как мог, но все равно получал в основном пятаки.Писал, правда, он жуткие фиолетово-желтые картинки. Потом он выправился и в этом направлениии - однажды летом кто-то, обладавший тайным знанием, его хорошенько не натаскал. После этого он начал выдавать аккуратные акварели волшебных цветов.
Оля была настолько не в элите, что это было что-то.

Место классной занимала улыбающаяся бегемошка. Ходили слухи, что пара девочек шпионили и регулярно стучали на Элиту. Девочкам на 8-е марта был торжественно подарен молоток. Оле было непонятно, почему они расплакались. Ей показалось, что это был полезный подарок.

Олины творения были робкого колорита, с множеством деталей. Сизо-стекольный натюрморт задел даже самого Мишу. Но частенько Олю колбасило, и она выдавала каку. А к 10-му классу ее заколбасило по-крупному, и она стала совсем тупа. К тому же именно тогда у нее проснулась некая графоманская струнка, и она начала бесконечно переписывать свои сочинения. В конце переписываний и перечеркиваний от сочинения оставался 0.
Медосмотр

Четверть города училась по учебникам олиной бабушки, а половина города смотрела передачу папы. Фамилию свою она ненавидела, но тащила ее за собой, как лилию на плече. Едва Оля сталкивалась с людьми – происходил диалог «не родственница ли?».
В 10 классе проходили медосмотр. Оля стояла среди стайки едва расцветших ( блин!) и полностью сформировавшихся ( блин!) девушек, и исподлобья пялилась. Ей не грозило даже близко. Бог оказалась бледной и безгрудой, но не менее божественной.
Оторва Катя была крепкая, высокая и спортивная.
Небесна была Рената. Рената была совершенство, от которого боги плачут.ее только что расцветшие, но уже восхитительно круглые… Ах! Дайте мне выпить бензину.
Когда подошла олина очередь в осмотре- дядька в халате посадил ее на табурет, голую, и воткнулся в карточку. А! Радостно вскричал он, прочитав фамилию. Произошел знакомый диалог «не родственница ли?»
Оля сидела голая и никому не нужная.

Сама себе хозяйка

Школа закончилась.
Как ручной хомяк, которого выбросили из клетки, Ольга могла теперь выбирать, куда бежать. Она побежала к маме в пыльную Гатчину и зарылась там на все лето в пыльной постылой комнате с видом на бетонный забор.

Ольга пыталась размышлять. Выбор пути – не фунт изюма.
Муха отпадала. Это было опять оно – черчение.
Ольга решила поступать по специальности, которая в ее обманутом биографиями русских писателей мозгу читалась как «вселенная и коньки в придачу». Она будет юристом. Будет много читать, расбираться в житейских прерипетиях и время от времени давать людям советы.
Прислали дядю, увещевать. Дядя развел мутность. У него то время уже начался хронический запой и ему было пофиг.
Но до юрфака надо было наработать стаж.

Стаж нарабатывался в архиве. Начальницу архива, надменно-сладкую жабу, Ольга ненавидела так, как ненавидела потом только двух человек. При ее уровне злобности – это о чем-то говорит. Чувства к жабе были исключительны.
По ночам регулярно снилась школа. Бог Маша загадочно улыбалась.

Благодаря волосатой лапе, Ольга поступила-таки на юрфак. Сразу после поступления волосатая лапа спряталась и обнаружилась через три года, когда уже не было стыдно.
Болтология у нее получалась прекрасно, а лекции прослушивались плохо. 9 часов начало занятий был копец. Ольгt хотелось спать. Она опаздывала и ей было стыдно.

Она тщательно пыталась жить по средствам. Вообще-то, она не знала, где доставать деньги, и что с ними делать, когда они есть. Из магазинов она знала Гостиный Двор и ДЛТ. Там было шумно и стеснительно.

Проще, чем купить новую вещь, было перешить старый папин костюм.
Папину передачу закрыли и он начал впадать в ничтожество, но костюмов оставалось еще много.

Временами Ольгу колбасило, и она закатывала истерики. Бабушка, к сожалению, по мордасам надавать ей не могла. Полежав на полу, никому не нужная, Ольга уходила к себе в свою комнатеху с видом на бурьян.
Она сбежала от бабушки и поселилась у противненькой крыски-полуродственницы.

По ночам Ольга укрывалась пальто вместо одеяла, а утром пожирала в грузинской столовой по два гарнира по 9 копеек. Конечно, без мяса. В дни стипендии наедалась бубликами и молоком.
Однажды на факультете на какой-то из кафедр было празднование. Недоеденный торт был поставлен на подоконник в туалете.
Ольга сьела торт, вытерла рот и пошла на семинар по философии трепаться про экзистенционализм.
Если вы думаете, что в результате этих эскапад она похудела – фигушки. Осталась такой же квадратной плюхой.

Она завела котенка – Котю. Котя пищал и тошнился всюду, в том числе на свою спящую хозяйку. Он подумал было сдохнуть, от житейских неудобств, но у него не хватило духу. Он просто чудовищно поглупел. В глупом состоянии его стали звать Герасим. Впрочем, может, он с самого начала был дураком.
Герасим жив до сих пор. Красивый большеглазый старый кот.

На втором курсе мальчики и девочки мажоры и мажорки уже подрабатывали в конторах своих родителей и потирали лапки, воображая, какие они бабки будут зарабатывать, когда нарастят клыки. Они уже знали, что экзистенционализм не главное в жизни.
Толстая Ольга в перешитом папином костюме, слишком занятая ненавистью к себе, упустила, что нерв ее профессии – связи и деньги.
Ей все надоело.

Не доставайся ж никому!

Она забрала документы и ушла работать на завод «Красный октябрь». Не столько работала, сколько пялилась на двух молоденьких товарок. Они были экзотичны: одна по два раза на дню меняла наряды, и, в качестве обеда, растворяла в чашечке бульонные кубики ( невиданная вещь), другая спала с югославом (настоящий иностранец!).

Пора было начинать и самой.
Подобравший ее мужик был настоящим сокровищем.Он едва умел говорить,был торгашом и самой презираемой нации.
С точки зрения родичей – лучше бы Ольга начала жить с догом.
Единственный недостаток – он был довольно молод.
Она доказала свой высокий статус. Подгадила себе, как могла.
Первый акт был скучен и сух.
Мужик быстро слинял. Его никто не удерживал.

Второй, более долгосрочный кавалер, был восхитительно стар. Секс нравился, только чтобы побольше и попроще. Секс состоял из фрикций. Виньетки презирались.
Дни проходили в трендеже и ожидании, пока протянут руку и можно будет пойти в постель, и там опять побольше и попроще.

Ольга поняла, что ей не слиться с народом, и восстановилась в универе. Альмаматерь смотрела на скачки равнодушно.
Она рассчитала, что у нее посреди года остаются лишние два месяца, и напросилась с кавалером номер 2 на юга. Безмерно его презирая, Ольга играла роль его дочери, и, в 22 года, ходила в широких штанах и кепочке и мрачно смотрела на всех. Никто никогда не заподозрил, что ей больше 14. Кавалер же, сволочь, вздыхал, что ей на самом-то деле не 14. Сволочь – она сволочь и есть.

Поскольку каваоер не отдыхал, а как бы работал (художником), он ел в санатории бесплатно, а она ела его полпорции.
В кино проходили, дав придурошной билетерше булочку, оставшуюся от обеда.
В результате деления на три части, от обеда оставались крохи.
Организм Ольги наконец пробило и она похудела.

Она вернулась в Питер обнаглевшая и тоненькая. На первой же студенческой вечеринке на нее завернул внимание лысоватый веселый парень.
Он, бедняга, втюрился на десять лет. Остаток жизни он кормил Ольгу салатами, показывал ей порнуху, и пытался произвести впечатление и доказать, что им вместе хорошо. Вместе им было настолько никак, что это было что-то. Через год после их знакомства превратился в этакого надежного лысого мужика.
Надежные лысые мужики Ольгу никогда не интересовали.
Кавалер- дедушка был послан. Позакатывав скандалы, он завял и слинял.

Нужен был опыт. В средствах можно было не стесняться. Наглости уже было не занимать.
21/166/55 желает познакомиться приносило тонны писем. Перед решающим требованием секса два свидания можно было протрендеть и понасыщаться чужим опытом. Соискатели были, в основном, нежны и человечны.
Единственная восхитительная сволочь, которая попалась и которую хотелось сохранить, был серийный трахальщик под именем Секс-гигант. Трахаться с ним было более-менее, но болтать – супер.
Он был счастливое розовое животное.
Он верил в свою миссию дарить людям счастье с помощью своего хуя.
Он остался в друзьях надолго.

В гостях, неожиданно, познакомилась с говоруном и снобом.
Дни проходили в том, чтобы раскрутить секс-гиганта на разговор, а потом перебежать и раскрутить Говоруна на секс.
Говорун был балованный мальчик и потенциальный фюрер.
Говорун трендел про экзистенционализм, а хотелось, чтоб протянул руку, и – в постель, и фрикции, фрикции.

В универе все стало получаться. Мелкие провинциальные девочки из своей группы не интересовали, зато ногастые дылды из параллельной приняли ее как свою. Особенно была хороша высокая трогательно-развратная Даша, дочь судьи арбитражного суда.
На лекции, на которых все равно спала как сурок, Ольга забила. Материал учила строго по чужим конспектам, которые собирала, как причитавшуюся ей дань.

Курсе на третьем Говорун был силком скручен жениться. Был скромный загс, Таня подарила на свадьбу два перца. Мама узнала о событии случайно, через несколько месяцев.

Шурум-бурум и сиськи набок

Итак, произошла свадьба.
Почти одновременно бойкая карьеристка-однокурсница Маша предложила работу. Ей нужен был «свой человек» в фонде медицинского страхования ( организовывалась тогда такая кормушка – закос под «цивилизованное» общество).

Бойкая карьеристка Маша, точеная фигурка, большие глазки, носик горбатенький, кудряшки, летала вокруг и лепетала маленькими ручками и ножками, пыталась зажечь Ольгу видениями рая, яхт и парижских туалетов.
Ольга стояла, как расписная тумба, руки висели по бокам, и деревянно кивала, улыбалась всем своим неправильным прикусом.

Куклу отвезли в фонд, представили начальству – русскому ( хм) директору «для представительства» и теневому татарскому финансовому гению. Кукла прошла на ура, на куклу и не глядели, очарованные болтовней Маши и ее выпученным изо всех сил небольшим бюстиком.

С тех пор сутки проходили так: ночи- в прикрываемой вежливым храпом бессмысленной похоти ( Говорун писал за столом и бормотал, пока Ольга плавилась в жажде фрикций), дни – в болтовне с хитрованом-мужичком со второго этажа или в поездках в Смольный (столовка – за рупь тридцать царские блюда – когда вокруг уже сотенные цены!), с целью проталкивания в устава фонда слов : «общественные деньги можно крутить и хапать».
Фиговый Ольга была юрист.
Под конец ее выперли. Пришлось написать по собственному. Не разобралась в раскладе сил.

Вечерами же происходила битва воль со свекровью – железной пионеркой. У свекрови-то воля была. Ольга рыдающей мякотью обрушивалась на кровать: «как, как ее могут так не любить!» - Прислушиваясь к причмокиванию за стеной. – «как ее могут так обидеть – а потом пить чай!!»...
И поехали все резные этажерки обратно.
Осталась Ольга гелфрендицей – но со штампом в паспорте.

Золотые горы, заработанные в фонде, рассосались без следа, не было даже куплено ничего путного.
Со свежим дипломчиком, но без работы. С мужем, но как бы – одна.

Ригель

Следующая станция была – завод, место секретарши на три копейки при «теневом» директоре- Саулыче. Директором для представительства» на заводе был, для симметрии – татарин. Милый выпивоха Флер.

У Саулыча была грация мима, обаятельная улыбка и интерес к литературе. У них с Ольгой установились сердечно-недоверчивые отношения: он ее ценил за начитанность ( хотя она и была фиговый юрист), она его – за улыбку (хотя он был жох и платил копейки).
Зато можно было бесконечно крутить «командировочные».
И хавать директорские конфеты. Убогенькое, конечно, счастье.

В соседнем кабинете сидела пожамканная девочка сорока лет на должности «настоящего» юриста. Ее любовника – великолепного бородача, - Ольга некоторое время обдумывала, как завалить
Потом поняла, что этих двух слабоумных детей лучше предоставить друг другу.

...На самом деле Ольге жилось неплохо. Целиком у нее не было не было ни фигушечки, ни единой «целой» вещи – ни квартиры, ни семьи, ни толком работы – но по крупинке и по капельке набиралась вполне ничегошная жизнь.
У нее в равной степени были свобода и «принадлежность». Было много «якорей», «гаваней» и «голубятен».
Как у бродяжки, которая знает всякие уютные парадные и теплые подвальчики и никогда по-настоящему не замерзнет и не бывает голодной..

Франс

Говорун тоже был небесполезен. Это сначала он вышагивал с папочкой в серой кургузой курточке, спеша в ужасный питерский институт, до которого добираться было час. Но через год-то он вышагивал с папочкой, в свитере Селио, по холмам Прованса. Рядом с ним переваливалась раскормившаяся на вкусных французских йогуртах Ольга.
Молодец Говорун.

Объявилась пара пожилых поклонников. Один – круглый мелкий еврей-документалист, работал для французского снобистского канала. Они катали Ольгу по окрестностям и впихивалив нее куски мегре де канар – в Ольгу, плавящуюся от жары, отпыхивающуюся от жира.
Она равнодушно взирала на их ухаживания.

Казалось бы – вот, все тебе дадено, полным куском: семья, досуг, квартира, еда, ЮГ ФРАНЦИИ, тудыть-растудыть. Но это целое выглядело значительно меньше, чем имевшиеся раньше кусочки и обрывочки.
Через пару месяцев Ольга с радостью вернулась к себе в норку, повертелась на лежаночке – старая вонюченькая лежаночка! – набрала пару старых телефончиков – старые миленькие уродики! – скинула набранные килограммчики - и кусочечная жизнь завертелась опять. Ура!
Ольга очевидно опять вступила в фазу, когда она все могла.

Приключения

Во время французской эпопеи удалось подкопить кой-какие деньжата. Появился минимум –миниморум, комп , музыкальный центр. И говорить-то стыдно – но что может сказать человек, у которого и первые часы-то появились в 20 лет?
Ничего не может сказать. Просто бузить, когда жизнь налаживается - и плакать, когда становится хреновее.

В «семейную» жизнь вошли два персонажа – Хрюшка и Дива. Хрюшка выцепила Говоруна через аську, с Дивой же он познакомился в Париже на курсах.
Хрюшка жила в Питере.с Дивой же было познакомиться сложнее – она жила в столице.

Хрюшка была начинающая лесбиянка, круглая девочка с толстыми сиськами, тонкими чертами лица и профессиональной короткой стрижкой. У нее была цель в жизни: прямыми или кривыми путями поиметь все и сразу. Как Ольга вписывалась в этот план – было не ясно. Но выбросить такую полезную вещь Хрюшке было жалко. Ольге к тому моменту было 27, и общаться с двадцатилетним существом с розовым носиком и нежными маленькими ручками был большой фан.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как целоваться с ней взасос часами, и таскаться во всякие молодежные забегаловки, а потом на старой кровати в шишечках и розочках, они ползали и валялись часами, пили вино, жрали фрукты и ржали.
Кажется, Хрюшка имела в виду, что она не прочь, чтоб ее соблазнили.
Но так далеко никто не заходил. Так это все и тянулось - и ползали, и ерзали, и трендели, и ржали – пока Хрюшке все это не осточертело, и она не двинула в Москву и не отдалась с потрохами «главной московской лесбиянке».

Из Москвы же летели бередящие душу Говоруна письма Дивы. На единственной парижской фотографии пошловатая девица в дубленке и с белым шиньоном презрительно вглядывалась вдаль. Оснований для обожания – ноль. Но не поверить восторженным отзывам обычно сдержанного Говоруна было трудно. Так что Ольга присоединилась к культу.

Дива заболела, и тоненько пожаловалась в очередном письме – слишком теплом, чтобы означать что-либо другое, кроме большого толстого намека: приезжай и возьми меня! Говорун опешил. Ольга завопила: мы побеждаем! – и моментально затолкала его на поезд в Москву, пирожки и презервативы в чемоданчике.
Вернулся он через два дня, в косо застегнутой куртке и с мрачной миной на морде. Осторожно расспросив, Ольга выяснила, что этот болван вел себя как джентльмен.

Она обругала Говоруна на ультразвуке (слов уже не было) и выбила из Саулыча командировку в Москву.

Прождав четыре часа звонка- звоночечка – знака- посланьица- весточки от Дивы, Ольга уже собралась обратно в Питер, как вдруг эфир ожил. Ольга приехала –добралась, вступила в розовый новоруссовский буржуазный рай и увидела довольно высоконькую девочку с маленькой улыбающейся мордочкой, в распахивающемся серебряном халате.
(Через 4 года Ольга посмотрела мультик с Масяней и Ляськой и совершенно ошизела: как они подсмотрели? Откуда они узнали? Питер, Москва, «машинка», клубики.)

Девочка покивала головкой, повела ручками, извиняющимся тоном заворковала и посмотрела близорукенькими глазками. Что ты хочешь? Куда ты хочешь пойти?

У Ольги поплыла голова. Она поняла, что значат дурацкие выражения « взгляд, полный бесконечной нежности» «и бездонной преданности». И разный прочий кал. А также поняла, что с ней происходит, когда она такой взгляд встречает.

К чести ее надо сказать, она себя как джентльмен не повела.
Мы-таки победили!

Но... собаки бешеные, сволочи, уроды, ненавижу всех, всех, всех – она-таки втюрилась.
Она втюрилась так, как тот, лысый парень, втюрился в нее – то есть приблизительно навсегда.
. На ближайшие десятилетия она была обречена рассказывать всем, всем, кому было не лень слушать – про улыбку Дивы, про руки Дивы, про походку Дивы, про взгляд, взгляд, этот факинг взгляд, и эти слова : «чего ты хочешь? куда ты хочешь пойти?»...

А поскольку Дива ни фига никакой лесбиянкой не была, просто экспериментировала, то мы имеем полное право отнести эту историю к историям про безответные чувства.
Как Джессика Рэббит, «она была не виновата, ее такой нарисовали».

Эмиграция

Ольга доказала всю свою крутость, в очередной раз, в вещах, которые денег не приносили.Говорун, в очередной раз, показал, что он неплох, как средство передвижения по жизни. Позицию он получил. Как ученый. Сильно умный потому что.

Они переехали в Англию, большой, но провинциальный город. Провинциальный, но полный студентов и баров. Полный студентов, ночной жизни и баров, но далекий от пригорода, в котором они поселились в «профессорском» доме. Фешенебельного, скучного до скрипа зубовного пригорода. Ольга опять начала толстеть.

На факультете нашлись русские. Они были приглашены в «профессорский» дом. Ольга демонстративно упахиваясь и чуть ли не швыряя в гостей тарелки.
Впрочем, Химик, вспоминая, впоследствии, все пытался выжать из своей души что-то похожее на романтические чувства. «Помнишь, как мы пришли к вам?» - спрашивал он. «Не-а. – мотала головой Ольга. Она помнила тяжесть в желудке и пригоревшее мясо, и злость на Говоруна, который не выложил во-время тарелки. А Химика – не помнила вообще.

Потом-то он замелькал, все чаще и чаще.Почти идеален был Химик – спортсмен, семьянин, хороший ученый, продвинутый пиарщик, не чуждый свежих тенденций в культуре, подчитывал рапидом то-се, имена называл, но своего мнения предпочитал не иметь, отбрехивался тщательными пересказами обзоров от Славы Гельмана, доводя Ольгу и Говоруна до бешенства, ибо мнения и были их богатством.
Его дешевые приемчики и подначки неизменно действовали.

Как и у отошедшего в легенды кавалера номер два ( как и у некоторых мужчин определенного возраста) у него была гладкая, приятная кожа. И – хорошие духи. Ольге всегда нравились хорошие запахи.
Остальное была славная скачка без финального пряника. Ольга снова и снова забегала в соседний кабинет, чтоб наступить на эти грабли еще раз.

Приходя домой, Ольга чехвостила Химика. Говорун, со своей стороны, рассказывал про него альтернативные истории.
Они тоже вечность проводили вместе, пия пиво.

Это было – плато. Ничего особенного не происходило, жизнь текла, появилась даже какая-то буржуазная стабильность. С момента отьезда, всего ничего, прошло три года. Все оставшее «там» действительно там было оставлено: родичам почти не звонили, подругам не писали, пельменей не ели.
Хрюшка изредка попискивала что-то по аське.
Дива – пропала. Вышла замуж за француза. Жила в Париже.

Тут пришло написанное тоненьким голосочком письмо: я Дива, Вы меня помните? Я развожусь. Вы не собираетесь в Париж?
Прислала фотографии.

А если и забыли! А если и не собираемся! И фотографии твои страшнючие!...

Ну, конечно, Ольга поехала в Париж...А что ей оставалось делать?

Париж

Снабженная советами и расчетами Говоруна ( «если не споетесь – по крайней мере, Париж – всегда Париж») Ольга старалась забыть незадачливые фотографии с усталым личиком и растолстевшим тельцем Дивы.

Но, опоздав всего на полчаса, в Шарль-де-Голле к ней приближалась стройная, свежая, с голливудской улыбкой, Дива, описывая бедрами какую-то неимоверную кривую, в такт с которой у мужчин ( и у Ольги) начинала плыть голова.
И глаза были такие ж полные ласки и было « Что ты хочешь?» Перед Ольгой парадом была проведены вся дивина свита. В отличие от ольгиного круга – они все были французами.
Ее так нарисовали.

Ольга вынырнула ненадолго обратно, знаками показала Говоруну : «все-супер, нет слов!», кивнула Химику: «она – есть, а ты сомневался!»- и нырнула в Париж опять.

Потом сказка кончилась. Потому что – жизнь. Надо было ехать обратно.

По возвращении Ольга обнаружила, что, пока она по Парижам жировала, в Англии шла страшная битва. Говорун рубился с Химиком. Тот оказался бабником-тихушником со стажем, а на Ольге отрабатывал методику. И вот разверзлась битва, полная словами «таскать провинциальных дур из России» с одной стороны и «пионеры, трогательная наивность, предсказуемая реакция» - с другой. Говорун победил. Так он считал.
Пропал Химик
....а пошел ты со своим Гельманом!

Но понаехали новые люди. Новая партия амбициозных провинциалок. И чудный парень, всегда готовый выпить, которого приняли как родного- пока он не понял, что быть на правах родного в этом дивном семействе – еще та ответственность. И бочком отполз на безопасное расстояние. И правильно.

А Дива писала-писала, звала-звала, а потом затихла. Один из свиты-таки заграбастал ее со всеми потрохами.
Опять выходит замуж.
А мы опять подождем.

Итак, мы догнали нашу героиню во времени. В данный момент ей – 33 года. Как говорил Кашпировский, «вы знаете, что это значит».

Ольга до сих пор не уверена, есть ли где- нибудь Люди, Чувства и Книги, к которым стоит стремиться.
Кто-то сказал Ольге, что она умеет писать. С тех пор она пишет.
Иногда она получает отзывы людей, которые уверяют, что Человек – это она, Книга – это ее тексты, в которых описаны ее офигенные Чувства. И люди читают и проникаются.
Она верит этому только наполовину.

Кажется – она стала меньшей сволочью. Но ее стало чаше колбасить.
А может – наоборот.
Да – а вокруг-то – Англия. Интересная, между прочим, страна. И жизнь еще не кончена... Вроде бы. До «баба-ягодка опять» -тринадцать лет. Брррр!

Гроб

Когда-нибудь наша героиня умрет. И над ее могилой порыдают не те, кто ее лично любили – а те, кто любит рыдать.
Произнесут прочувствованные речи те, кто любит произносить прочувствованные речи. Замрет на секунду сердце у тех, кто боится собственной смерти. Закопают ее могильщики - те, кто обычно копают могилы.

И мир продолжит свое существование, полный несовпадений. Большие чувства будут случаться ни с теми и не так, а маленькие писательские таланты быдут доставаться тем, кому, собственно говоря, и сказать-то, в сущности, нечего. Аминь.
«Вот ведь дура – а похудеть-то ей так и не удалось!» – подумает маленькая белая собачка, пописает на могилку, и побежит куда-то по своим собачьим делам – выпрашивать косточку или весело совокупляться. Гав-гав!