НИЖД : Городской…

Семен рывком сбросил на пол байковое одеяло, и, не повязывая портянок, с жизнеутверждающим гаканьем сунул теплые со сна ноги в холодные кирзачи. Разбудили его сегодня раннее, еще прохладное солнце, лизнувшее лучами длинные ресницы, да еще – радио, что отец оживил на кухне за компанию с чайником. Мужчина резко поднялся, подпрыгнув, подтянул сползшие за ночь кальсоны, и, пряча выпростанный давно проснувшийся член, побёг в уборную оправляться.
Жизнь так и кипела в нем, заряженная утренним солнцем и задорной пионерской песней, доносящейся с кухни. Сегодня он чувствовал себя совсем молодым – желторотым пацаном из лётной школы ДОСААФ, который вот только сейчас совершил свой первый самостоятельный вылет – взлет, разворот, посадка… С тех пор минуло много лет, но сейчас Семен упивался ощущением юношеской упругости и внезапно нахлынувшей молодости, радовался сильной струе, с напором орошавшей старый пожелтевший фаянс, жадно раздувал ноздри навстречу запаху, утверждающему его мужскую силу.
Душа его пела, а улыбка юности так и приклеилась к седеющей щетине, когда Семен остановился на пороге старенькой кухни.
- Смыть забыл, - проворчал отец, не отрывая взгляд от газеты.
Напоминал он аристократа: одна рука – на отлете – держит изящно чашку с чем, а сам в пол-оборота, высоко подняв крепкий еще подбородок, через нижние стекла очков изучает серьезные строки передовицы.
Семен вернулся и дернул цепочку. Вышел, залюбовался тем, как солнечные лучи, походя играя пылинками, проложили себе дорогу к старому полу прихожей, наполняя холостяцкий дом детским ожиданием счастья. И Семен прямо сердцем почуял, что полет сегодня будет удачным. Перехватило дух от восторга и близости неба, счастье звало навстречу ветру и ласковым облакам, хотелось петь, но Семен сдержался – голоса и слуха бог не дал, о чем крикливо напоминал отец, едва заслышав первые фразы сёминого вокала.
Перехватив наспех сделанный отцом бутерброд, - «запей хотя бы…», - лучась восторгом, Семен побежал в комнату одеваться. Это были особые ощущения – прикосновение к ткани гимнастерки, побитой ветром, но с любовью зачиненной самим летчиком.
Лётный шлем – старый друг и товарищ, с которым не один боевой вылет сделали вместе. Сейчас его просто приятно держать в руках, поглаживая треснувшее стекло очков, вмятину от удара по голове – памятка о недавнем страшном ночном вылете, когда Семен не должен был вернуться, но дополз-таки до своих. В полуобморочном, но дополз…
Кожаная портупея. Этот запах снился Семену с детства, когда еще летал отец, когда приходил он ночью, и не в силах сдержаться, заглядывал, наклоняясь, в кроватку спящего сына. Сёма хорошо запомнил этот запах, иногда просыпаясь от неловкого шума, видел суровое и встревоженное лицо отца, который поворачивался и шептал что-то озабоченно матери…
Планшет. Это – особый предмет, о нем можно слагать поэмы. Загадочный и непостижимый по своей сути, он – то единственное, что заставляет дрожать от зависти всех соседских мальчишек, когда он – Семен – идет по улице, улыбаясь близкому небу.
Теперь – проверить все. Последний взгляд на себя перед зеркалом, поправить обмундирование, оценить себя, стоя в пол-оборота…
- Может, сегодня не пойдешь? Чего-то у меня мотор пошаливает, побыл бы дома…
Отец – большой артист. Сейчас он держится рукой за грудь, привалившись к стене. Раньше не обошлось бы без небольшой потасовки – никак не мог отец смириться с призванием сына. Сейчас старый стал, сгорбился, лысина в подбородок Семену упирается, силы не те – как удержишь… Семен улыбнулся старику еще шире и кивнул в сторону окна.
- Ясно, ясно… Погода летная. …Голубь…
Старик сокрушенно покачал головой и засеменил к себе, раскатисто кашляя, сгибаясь еще ниже, показав сыну широкую еще спину в вязаной кофте.
Семен распахнул дверь квартиры и шагнул навстречу первому глотку кристально чистого воздуха неба. Он, было, устремился вниз, но задержался, пробежав три-четыре ступени, невольно обернувшись на лязг остановившегося лифта. Зашедшее было за облако солнце, пробилось снова и в такт скрипу открывшейся железной двери осветило площадку. И женщину с усталым лицом, которая лишь скользнула взглядом по замершей фигуре летчика. Семен даже не успел поправить планшет, чтобы подчеркнуть важность собственной персоны. Раньше она всегда обращала на него внимание, эта соседка – Варя. Хотя и не одаривала его восхищенным взглядом, все больше хмурилась и поспешно скрывалась за дверью своей квартиры, но все же… Семен знал, что он ей нравится, и придумывал разные способы, чтобы показаться ей в выгодном свете, помочь ей справиться с робостью. Чтобы смогла она предложить соседу-летчику частичку женского тепла и ласки. А сегодня, что-то ее заботило, она нервно терзала сумочку – в поисках ключей, видимо.
- Э…
Семен хотел завести разговор, протянул, было, руку, но потом резко передумал и опрометью бросился вниз по огибающим клетку лифта ступеням. Дверь подъезда он почти вышиб, на крейсерской скорости влупив по ней всем своим грузным телом.
Солнце. Небо!
Ветер в лицо…
Семен зажмурился от удовольствия. Вздохнул глубоко, протяжно со стоном выпустил воздух и только потом огляделся.
Где они – мальчишки? Ага! Вон – на бульваре, ждут его. Смеются от радости, машут ему руками, старшие показывают на него пальцами, привлекая внимание младших… Эх, дети! Когда-то и Семен так же вопил от восторга, завидев вдалеке мужественную фигуру в лётной форме.
Что ж… Теперь – на бульвар. Поток машин плотный, но Семен знает, что делать. Достать из кармана гимнастерки железный свисток, протяжно свистнуть, подняв руку, ступая одновременно на мостовую. Скрип тормозов, гудки, матерок шоферов, широкая улыбка лётчика в ответ, и, чеканя шаг, Семен выходит на бульвар. На взлетную. Двигатели на прогрев… Проверить подачу топлива… У-у-у-у-у-у-у-у-у! Здравствуй, небо!

***

- Слышь, сержант, вон твой опять полетел. Как бы опять в какой-нибудь «Лексус» не въебался… Может его опять, это… По башке, как давеча ночью, что б граждан не пугал?
- Отставить, Малявин. Вызови наряд и успокойся…
Дородный сержант поправил дубинку на поясе, достал платок из кармана брюк, промокнул взмокший лоб.
- Хотя нет, Малявин, слышь… Отставить, - сержант остановил руку напарника, схватившего рацию, с тоской поглядел на ларек, оформленный влажно красной рекламой «Кока-Колы» высотой в рост человека, и решительно повернулся – Пойдем остынем. Сегодня его день… Погода… Пусть полетает.