(C) S. King : Дурка

Машина подскакивала на ухабах слякотной дороги. Стояла ранняя весна, снег ещё не стаял, но уже превратился в противную серую кашу. «Шестёрка», подгоняемая моим угрюмым братом, героически продвигалась вперёд по раздолбанному асфальту пригородной дороги, проложенной, наверное, ещё при царе Горохе. Сашка сидел, насупившись, стараясь не смотреть в мою сторону. Разговор не клеился.
Я держал на весу свои забинтованные запястья, чтобы лишний раз чего-нибудь не задеть. Настроение было хуже – некуда. Я уже и сам не понимал, зачем я порезал вены. Всё казалось таким глупым…
Ни одна девушка не стоит того чтобы из-за неё резать вены. Но тогда почему мне так плохо. И самое смешное, что я добился совершенно обратного эффекта. Никому ничего не доказал, наоборот отпугнул навсегда, и прослыл шизиком. Но что сделано, то сделано. А тут как назло поспела призывная комиссия, и, меня, недолго думая, наш психиатр отправил в Волочково, в психиатрическую клинику, провериться, попутно вкатав мне в личное дело статью ограничения. Но какую именно пока не определил. Вот и послал в лечебницу, для выяснения окончательного диагноза. Но, по его словам, мне светила ярким светом 7Б. А это значит не видать мне армии, как своих ушей, а также и всяких других интересных профессий и не ездить на собственном авто, и на охоту со своим ружьём не сходить.
Голова гудела, словно осиный улей. Я подпрыгивал на сиденье, проклиная всё и вся вокруг, но более всего собственную тупость и свою, уже бывшую, любовь. Из-за минутной слабости существовала вероятность испоганить себе всю жизнь.
За окном автомобиля раскинулся унылый серый пейзаж среднерусской глубинки. Пустые поля, покрытые посеревшим снегом, кое-где черневшие проталинами. И ряды голых деревьев отдалённым фоном, с чёрными пятнышками птиц, кружащих над ними.

Возле заржавевших покосившихся ворот стоял какой-то сарай, выкрашенный, некогда синим цветом, а теперь облупившийся и почерневший в местах, где облезла краска. Но надпись, тянувшаяся через всю стену кривыми буквами, гордо гласила - КПП.
Оттуда вышел заспанный охранник в бушлате, и, подойдя к машине, вопросительно уставился на нас, чего, мол, хотите?
Я вышел и, обойдя машину, протянул ему папку с документами:
- Вот у меня тут направление…
Охранник со значимым видом достал листок, шевеля губами, почитал.
- Понятно. Но машину не пропущу.
Мне показалось, что Сашка с облегчением перевёл дух.
- А объясните, куда идти? - робко спросил я.
- Конечно. Вона смотри, - махнул он рукой. – Видишь зелёный корпус?
Я кивнул.
- Это буйное, а там за ним направо повернёшь и увидишь прочищенную дорожку и по ней до самого конца. Там упрёшься в такое розоватое здание – это приёмная и регистратура. А там спросишь. Только поторопись, а то Черняев до двух только, можешь не успеть.
- И чего, если не успею?
- Придётся завтра приезжать.
Я услышал, как Санька тихо выругался.
Я повернулся к нему.
- Ты меня подождёшь, если что?
По-видимому, эта мысль его в восторг не привела. Но он кивнул. Было начало 90-х. О сотовых телефонах ещё никто и слыхом не слыхивал.
- Только выйди, скажи: ждать – не ждать.
Я повернулся к охраннику, а у вас на вахте телефон есть? Можно я из приёмной позвоню сюда?
- Есть. Наберёшь 105 – я отвечу.

В приёмной было не протолкнуться и очень душно. Я занял очередь в регистратуру, поёживаясь и осматриваясь по сторонам. Все мягкие кушетки были заняты. В проходах стояли люди. В основном такие же, как и я «косари» от армии. Многие приехали с родителями. Все были одеты. Гардероб, видимо тут не предусматривался. Приём велся в двух кабинетах. Туда входили и выходили люди. Некоторые улыбались, но чаще выходили хмурые. Я смотрел на обитателей приёмной и не мог понять, то ли они прикидываются все, то ли действительно такие, какими выглядят. Кто сидел сам в себе, тупо уставившись в стену, кто наоборот издавал разные звуки, играя на несуществующих инструментах. Кто размахивал руками и ходил взад-вперёд по коридору, громко читая какие-то одному ему известные стихи и прокламации. Кто рисовал на стенах пальцем.
Моё внимание привлёк один молодой паренёк, не старше меня. Когда медсестра вышла в коридор и вызвала его в кабинет. Он спокойно встал, пригладил волосы. Потом дёрнул ногой, словно заводил мотоцикл, расставил руки в стороны и покрутил кулаком, газуя. Трынь-дынь-дынь… Открыл дверь ногой и въехал на мотоцикле в кабинет.
Я сдал документы в регистратуру, и пристроился ближе к единственному окну, забранному изнутри решёткой. Достал из рюкзака «Дракулу» Брэма Стокера и, приготовившись к томительному ожиданию, начал читать.

Вопреки моему предположению, долго ждать не пришлось. Минут через 20-ть, меня вызвали в кабинет. Я сунул книжку в рюкзак, скинул куртку и со всем добром вошёл.
Узкий, как пенал кабинет, в самом конце перекрывал стол. За ним сидел мужчина в халате. По-видимому, сам Черняев. Сбоку, за отдельным столиком пристроилась медсестра. Дородная тётка, лет пятидесяти, с намертво приклеенной к лицу циничной усмешкой и злыми глазами. Над головой врача, на стене, висел самодельный плакат с высказыванием: «Если вы ещё у нас не были, то это не ваша заслуга, а наша недоработка». Я невольно улыбнулся.
Черняев жестом пригласил присесть на стул, снял очки и помассировал переносицу.
- Ну, друг мой, рассказывай, что такое произошло, что ты начал вены резать?
Я подавленно молчал, но после ответил.
- Я и сам не знаю, как. Затмение какое-то нашло.
- Угу. Затмение, значит? А может в армию не хочешь?
- В том-то и дело, что не хочу, но так отмазываться не стал бы.
Черняев улыбнулся.
- Слышишь, Нина! Честный парень, да?
Нина промолчала.
- Эх… И что мне с тобой и с твоим затмением делать?
Я неопределённо пожал плечами.
- Напишите, что здоров и годен и отпустите.
Сказать по правде, меня эта вся история изрядно напугала и ввергла в полное расстройство. Я уже не хотел никаких клиник, отмазок, и прочего. Я лишь хотел остаться в покое.
- Эка ты… напишите, отпустите… а вот отправят тебя в армию, а ты там вешаться начнёшь или вены резать. И ладно бы если над собой чего учудишь, а то зайдёшь в караулку, возьмёшь автомат и всех к чёртовой бабушке перестреляешь? А мне потом тут отвечай, что такого психа оправдал. Что тогда?
Я молчал, не зная, что ему возразить. В голове почему-то всплывали картинки из «Кавказкой пленницы», когда Шурик доказывал врачу, что он не псих.
- Ладно, - подытожил Черняев. – Нина, определи его в шестой. На недельку. ЭЭГ снимем, посмотрим, что там у тебя за затемнения.
- Константин Михайлович, зачем его в отделение? У нас и так переполнено…
- Определи, определи… У меня вон «косарей» полна приёмная. Мотоциклистов всяких и художников. А у этого руки порезаны, значит что-то серьёзное, - забил гвоздь в мою крышку Черняев. – Трусы-то сменные взял с собой?
Я кивнул.
- Ну, вот и хорошо. Ты не расстраивайся. Разберёмся, всё будет хорошо, - ободрил он меня.
- Значит, слушай, – обратилась ко мне медсестра. - Как выйдешь на улицу, по прочищенной дороге идёшь до зелёного корпуса…
- До буйной, - вставил я.
- …О! Да ты тут уже освоился. Да, до буйной. Потом свернёшь направо и увидишь там сине-белое такое здание. Там ещё дверь железная и еле держится. Позвони в звонок, и к Ирине Геннадиевне, с вот этой бумажкой. Она тебя там определит.
- А документы?
- Они у нас остаются.
- Ясно. – Вздохнул я. – А откуда тут позвонить можно?

Шестой корпус я нашёл сравнительно легко, хоть и пришлось пробираться к нему через хлябь засыпанной снегом тропинки. Двухэтажное здание, выстроенное буквой «Г», со столовой и палатами для девочек, на первом этаже и процедурными кабинетами и палатами для мальчиков на втором. С общей комнатой отдыха, бубнящим и вечно ненастроенным телевизором, и сортирами, по одному на этаж.
Ирина Геннадиевна, женщина лет сорока-сорока пяти, крашеная брюнетка, ещё красивая и стройная, но уже начавшая увядать, с усталыми глазами и лицом, мельком посмотрела в моё направление и передала на попечение нянечке-завхозу.
Определили меня в палату номер 12. К такому же парню как я. Сергею, косившему от армии, диагноз тоже пока не поставили. Ещё моими соседями оказались двое пятнадцатилетних пареньков. Один маленький, но шустрый по прозвищу Ходик. Так его называли все, даже нянечки, потому что он ночами вставал и ходил. Лёгкая форма лунатизма. Сюда его упекла родная мать. Другого все называли Терминатор. Потому что ему постоянно для спокойствия кололи торазин. И он двигался как робот, крутил головой и на всё смотрел непонимающим взглядом. Он и говорил, заикаясь и отрывисто. Вылитый Терминатор.
Мне выделили койко-место, тумбочку, в которую я запихнул свой рюкзак. Дали серые простыни и наволочки с пододеяльником. Выдали два шерстяных одеяла.
Палата с высокими потолками, не меньше четырёх метров. Большое окно изнутри зарешёчено, внутри сетка, а снизу обтянуто каким-то мягким материалом. Выключатель под самым потолком. О розетках и говорить не приходится. У тумбочек сглаженные углы, чтобы ненароком не убиться об остриё.
Всю вторую половину дня я заправлялся, знакомился и обживался. Это хоть как-то отвлекало меня от всяких чёрных мыслей.

Вечером был полдник, на который я не пошёл. Есть как-то не хотелось. Вместо этого курил в незакрывающуюся форточку туалета и попутно угощал сигаретами облепивших меня постояльцев. Курили тут все поголовно. Даже невменяемый Рыжик, который ходил в тапочках и семейных цветастых трусах, с постоянно свисающей с нижней губы ниткой слюны на выпячивающийся живот, дымил как паровоз. Я за сигареты выведывал разную информацию у Ходика.
- Кто это? – показывал я на сидящего на корточках парнишку в спортивном костюме.
- Это Оза. – Бодро отвечал мне Ходик.
- А почему Оза?
- Сигарету дашь – покажу.
- Ну, возьми.
- Эй, Оза! Хиляй сюда, покурим. – Кричит Ходик на весь коридор.
Парнишка отстранённо подходит. Ходик, за сигарету науськивает того спеть. Оза садится на корточки, прислоняется к стене и начинает гнусавым голосом:
- Беы-и о-озы, беы-и о-озы! Без-ащитны ыпы!..
Мы с Серёгой смеёмся.
- А хотите пацаны ещё приколоться, - духарится Ходик.
- Ну, давай.
Энергичный Ходик приводит Рыжика и просит его рассказать нам сводку погоды.
- В Москве на Лавре минус сто тридцать градусов мороза, - говорит Рыжик. Слюна дрожит и поблёскивает в свете тусклой лампочки туалета. – В Крыму дожди. В Пскове…
Он внезапно затихает.
Мы выжидающе смотрим на него.
- Извините, сегодня в связи с сильной облачностью плохой приём канала, - вдруг говорит Рыжик и уходит.
Мы с Серёгой смотрим ему вслед, а потом начинаем ржать.
- Я-то уже весь этот цирк не один раз видел, - говорит Сергей. – Но всё равно смешно.
Между тем незаметно темнеет, в корпусе пересмена. Дневная смена засобиралась домой, заступает ночная.
Мимо туалета продефилировала стройная молодка, в высоких сапогах и короткой шубке. Я долгим взглядом проводил её.
- А это кто? – повернулся я к Серёге.
- А это… - небрежно ответил он. – Это Даша – купишь «Сникерс» - будет наша.
- В смысле?
- В самом прямом. Даёт за «Сникерс». Вообще всё что угодно для тебя сделает за шоколадку.
- Чего, серьёзно?
- Вполне, если ты не псих, конечно.
- Хм…

На ужин я спустился, раздразнённый запахом жарящихся котлет. Почти все столы были заняты. Психи сидели перед тарелками с макаронами и двумя маленькими биточками, и активно шуровали ложками. Слева сидели девочки. Грязные и неухоженные с растрепавшимися волосами в засаленных халатах. Но были и вполне себе ничего.
- Эти, - пояснил Серёга, - воровки. Косят от тюрьмы. Типа клептомания и все дела…
На фоне женской половины особенно выделялась одна. Гордо сидящая девушка, с тщательно расчёсанными волосами, в атласном халатике, она, казалось, ни на что не отвлекалась. Тем не менее, я несколько раз перехватывал её заинтересованный взгляд, обращённый ко мне.
- Кто это? – спросил я тихо у своего сопалаточника.
- Это – Лиза. Гордая лярва. У нас тут до тебя Андрюха лежал, как же он её обхаживал. А она ни в какую. Динамила его. Подарки там всякие, типа шоколадки-сигаретки забирала, но близко не подпускала.
- А ты не пытался?
- Я? Да нет. У меня дома есть подруга. А у тебя?
- Тоже, - зачем-то соврал я.
Ложку держать было неловко, да и шрамы ныли. Я просто съел эти биточки, в которых хлеба было больше, чем мяса и взялся за компот.
- Не советую, - серьёзно сказал Серёга, показывая на компот.
- Почему?
- Они туда какую-то хню сыпят, после чего рожалка не стоит и просыпаешься как с бодуна. Бром похоже.
Я резко отдёрнул руку. Он засмеялся.

В первую ночь я долго не мог заснуть. Ворочался на хрусткой койке, пытаясь устроиться поудобнее. Несколько раз вставал покурить, но дверь была заперта. Серёга спал безмятежно посапывая. Ходик и Терминатор, принявшие на ночь таблетки, плавали в своих нирванах, бесшумно и беззвучно.
В середине ночи, пришла ночная нянечка будить Ходика, чтобы он опорожнился в утку и выпил таблетки от своих ночных блужданий. Я воспользовался моментом и выскользнул на перекур.
Даша стояла под форточкой и дымила. В обтягивающем белом халатике. Мазанула по мне взглядом.
- Что, новенький? - скорее утверждая, чем спрашивая, произнесла она.
- Да, - буркнул я в ответ.
- Не спится?
Я достал сигарету и прикурил, не отвечая на очевидное.
- Тебя в какую поселили?
- В двенадцатую.
- К Ходику?
- Угу.
- А как ты из палаты вышел.
- Ну, там нянечка Ходика будит, вот я и вышел.
- Ага. Ну, заходи если что, - усмехнулась Даша, щелчком отправляя бычок в полёт на улицу.
- А если что – это как?
- Если в палату не попадёшь. Приходи – открою.
Она вышла, покачивая бёдрами.

Наши посиделки затянулись до утра. Даша оказалась очень простым и общительным человеком. Несмотря на разницу в возрасте в пять лет, мы прекрасно поладили. Я выпил чашек пять чая с баранками, рассказал кучу анекдотов, поплакался о своих злоключениях. Она мне поведала известную истину, что все мужики козлы и никому верить нельзя. Нам бы, оказывается, только поматросить и бросить. Но вообще и в навозе попадаются бриллианты. Я парировал тем, что мужики вообще такие сволочи, (Даша согласно закивала), хуже которых могут быть только женщины.
Под утро мы разошлись с чувством, что знакомы уже несколько тысяч лет. Даша закинула удочку:
- Я через два дня опять дежурю. Купи «Сникерс» и приходи чаёвничать.
- Конечно, - заулыбался я. – Будь спок, сделаю.
Заснул я сразу.

Два дня тянулись медленно. Нас, «косарей», не трогали и не пичкали лекарствами. Мы просто тупо слонялись по корпусу, ели казённую еду, курили. Я читал «Дракулу» или лениво листал старые, разодранные журналы в комнате отдыха. Иногда пялился в телевизор по голосам узнавая кто есть, кто в бесконечной «Санта - Барбаре», которую обожали смотреть, а вернее сказать – слушать, все нянечки.
Иногда мы играли взглядами с Лизой, но пока не знакомились и не разговаривали. Я боялся нарваться на отпор. Она – не хотела навязываться. Но на мои улыбки всегда улыбалась в ответ.

Перед дежурством Даши я отпросился у Ирины Геннадиевны в палатку, вроде как за сигаретами. Сигареты, действительно, стремительно таяли, но настоящая цель была - «Сникерс». А может и ещё чего-нибудь.
В палатке оказалось и чего-нибудь. В начале девяностых лицензий не требовали. Поэтому стояла и «Финляндия» и «Распутин», который подмигивает и «Сакура». Я взял «Тропикану». Какой-то ликёр с невообразимым букетом. И ананас, и киви, и манго… Попутно взял пачку презервативов…

- Слышь, малый, ходи сюда!
Я сначала не понял, что зовут меня. Потом повернулся, крепко сжал в руке пакет с покупками.
Длинный коротко стриженый верзила в полосатом халате, тапочках на босу ногу, сидел на корточках за жидкими голыми ветками кустов и всячески мне подмигивал.
«Псих», - подумал я. – «Беглый».
- Чего надо? – постарался твёрдо сказать я.
- Хе… Надо… - протянул верзила. – Чудак-ты-человек! Не мне надо, а тебе. Мне-то уже ничего не надо, я-то надёжно спрятался. (Я огляделся по сторонам, пытаясь хоть кого-то увидеть. Но всё было тихо и спокойно.) А вот тебя скоро утаШат.
Он так и сказал утаШат, нажимая на «Ш», отчего слово получилось, как шипящая змея.
- Кто меня утащит?
- Хе… Известно кто… Они, - он поднял глаза к небу и ткнул в него пальцем. – Инопланетяне.
У меня озноб прошёл по коже. Пустынность местности как-то не располагала засмеяться. Мне бы уйти, но я опасался поворачиваться к нему спиной. Так и стоял, смотрел на него и не знал, что делать и что сказать.
- Лобов! А вот ты куда убёг сучий кот!
Два дюжих санитара в белых халатах со всех ног бежали в нашу сторону.
- Ой… - пролепетал Лобов и как-то сразу сник, пытаясь спрятаться за голые ветки.
Парни подбежали быстро, скользнули по мне недобрыми взглядами.
- Откуда?
- Из шестого корпуса.
- Косарь?
От неожиданности я кивнул.
- Двигай отсюда.
- Ма-а-лый! Эй! Ма-а-лый! Не давайся им! Ни за что иначе они выгрызут тебе мозги и продырявят сердце. Если встретишь – беги!!! - закричал вдруг Лобов. Но санитары уже его скрутили и волокли прочь.

Вечером, я, во всеоружии готовился к встрече с Дашей. Она поднялась на этаж, гордо цокая каблучками по ступенькам. Я ухмыльнулся во весь рот ей навстречу, но она прошелестела мимо, даже не взглянув в мою сторону. Я решил, что она просто не подаёт виду. Для конспирации.
Отбой всё не наступал, я истомился в ожидании. Наконец всех заперли по палатам. Я откинулся на подушку, подложив под голову руки. Думал, что не засну. Однако сам не заметил, как провалился в сон.
Снилось мне что-то сумбурное и бессвязное. Какой-то полуразрушенный сарай, косые лучи света, сквозь дыры в крыше, пылинки, танцующие в лучах мертвенно-серебряной луны. Вампиры, которые ползли со всех сторон к сараю, и я скованный жутью, стоящий посредине. Кто-то тёмный с лопоухими ушами, наклоняется ко мне и пристально смотрит мне в глаза. Я пытаюсь закричать, но горло сдавило так, что я едва могу дышать…
Я резко проснулся. Надо мной стоял смутный силуэт и вглядывался в меня широко раскрытыми безжизненными глазами.
- Ходик! – вскрикнул я, отпрянув назад от испуга. – Блядь!
Сердце бешено колотилось, по всему телу пробежала липкая, потная волна страха.
Ходик, медленно повернулся и какой-то мягкой плавающей, аккуратной походкой двинулся в проход. Осторожно обойдя койку Терминатора, подошёл к своей. Сел, потом лёг, немного повозился, устраиваясь. И вскоре безмятежно спал.
Меня трясло. Я всё никак не мог успокоиться. Руки бессознательно нащупали сигареты, но я вспомнил, что дверь заперта и отложил пачку обратно.

Проворочался я ещё около часа. Какой уж тут сон… Наконец дверь открылась и ночная сиделка, баба Вера, пришла поднимать Ходика на горшок. Я взял пакет и, стараясь быть как можно незаметнее, прошмыгнул в дверь. В спину услышал добродушное: - «Кобелина».
Сначала я выкурил сразу две сигареты одну за другой. Затем подкрался к двери Даши и осторожно, костяшками пальцев постучал.
Даша открыла не сразу. Только после третьего моего стука. Я уже собирался уходить обратно.
- Чего тебе?
Я в замешательстве промямлил:
- Я… вот тут… шоколадка… к чаю…
- И что? И поэтому ты мне тут дверь выламываешь?
Я всё ещё ничего не понимал и стоял столбом.
- Ладно, заходи. Шоколадка у него…
Она посторонилась, давая мне войти.
- Ходят тут по ночам всякие. Поспать не дадут. Сволочи.
Меня потихоньку ситуация начинала злить. Сама ведь приглашала, а теперь выговаривала.
- Короче, вот. – Я поставил пакет на стол. – Тут ликёр и фрукты с шоколадом. Хочешь пей – хочешь вылей. Я пошёл.
И с обиженным видом направился к двери.
- Стой.
Я застыл и медленно обернулся.
- Ты что думаешь? Что купил мне пойло и закуски, и я уже твоя? Все вы одинаковы!
Даша зло махнула рукой.
- Ничего такого я не думал. Просто ты сама приглашала, а теперь верещишь, как пилорама.
Оба замолчали. Не зная, что ещё сказать. Мне уходить не хотелось, она тоже видимо поняла, что перегнула палку.
- Ладно, садись вот тут. Я чайник поставлю. – Наконец выдавила она.

Презервативы мне в ту ночь не понадобились. Мы проговорили до серого рассвета. Даша плакала и рассказывала, какой её парень козёл. Бросил её и собрался жениться на другой. Я её успокаивал, как мог. Говорил, что он не стоит её слёз. Говорил, что мужики, как трамваи – следом идёт другой. Она говорила, что мы как трамваи все на одну рожу и все одинаковые. Я доказывал обратное. Говорил, что не все сволочи, что попадаются очень хорошие. И неосмотрительно приводил в пример себя. И кто кого обманывал – было непонятно. Однако к утру Даша впервые улыбнулась и даже провожая, поцеловала на прощание.

На седьмые сутки меня вызвали в Главный корпус. Даша, после нашего последнего разговора, не появлялась. Нянечки сказали, что она на отгулах.
Черняев был весел.
- Ну, что самоубийца, руки заживают?
Я кивнул.
- У тебя всё нормально? Нина, чего там от Ирины никаких сигналов по его поводу не было.
- Нет, Константин Михайлович.
- Вот и ладненько. Значит так. Сегодня у нас пятница. В понедельник мы тебе сделаем ЭЭГ. И потом, во вторник, если всё хорошо будет - отпустим, или… - он многозначительно поднял палец вверх, - если всё будет плохо – будем лечить. – Помолчал. Взглянул на медсестру. – Электрошоком или лоботомией.
И засмеялся. Мне было не до смеха, хотя я и понимал, что он шутит.
- Ещё пару дней выдержишь?
Я, почему-то с облегчением, кивнул. И подумал о Даше.
Позвонил матери, успокоил её, сказал, что скорее всего меня выпишут во вторник.

Вечером, словно невзначай, ко мне подошла Лиза и спросила сигаретку. Я протянул ей пачку.
- Спасибо. Покуришь со мной.
- Конечно.
Она повела меня в женский туалет.
- О! А мне туда можно разве?
- А кому какая разница? Дурынды не поймут, а сиделки не заметят.
Закурили. Она изучающее посмотрела на меня и спросила:
- Косарь?
Я дежурно кивнул.
- От армии или от тюрьмы?
- От армии.
Дальше она сказала нечто настолько не вяжущееся с обычным трёпом на перекуре:
- Наблюдаю я вот за тобой и всё никак в толк не возьму. Вроде бы такой уверенный в себе парень, а ко мне подойти боишься.
Я сначала опешил, но потом, внутренне примерив на себя роль уверенного в себе парня, в свою очередь спросил:
- А зачем?
Она даже поперхнулась дымом.
- В смысле?
- В самом прямом. Зачем? Мы с тобой увиделись четыре дня назад, а через пару дней я уеду. Ты меня забудешь, а я тебя.
- Ну… - протянула она. – Не знаю. Пообщаться же всегда интересно…
Наш, так сумбурно начавшийся разговор, вскоре перешёл в несколько иную плоскость. С шутками, полными тайных сальных намёков и скрытых желаний. И в конце завершился полной моей и её капитуляцией. Уговорились встретиться на первом этаже ночью, после отбоя. Оказывается, Лиза, времени даром не теряла и уже договорилась с ночной сиделкой тётей Шурой о комнатке. Я, обалдевший от такого напора, и всё ещё не веривший в реальность происходящего, не понимающий, что меня только что сняли как проститутку, ответил, что буду обязательно. Тем более что презервативы всё ещё неиспользованные, хранились у меня в тумбочке.

Ночью, я крадучись, словно вор, спустился вниз. Лиза дымила ментоловой сигареткой в туалете. Затушив окурок, деловито поманила за собой. Дойдя до самой дальней комнаты в крыле, достала ключ и отперла дверь.
Какие-то швабры, веники и вёдра загромождали большую часть каморки. В углу стоял грубо сколоченный из ящиков топчан, укрытый шерстяными, в пятнах, одеялами. Криво лежала сбитая в комки подушка без наволочки. Лиза села на край и поманила меня к себе…

Я вернулся в комнату под утро. Баба Вера, что-то недовольно пробурчала себе под нос, но впустила меня в палату. Уснуть я так и не смог. Заново, прокручивая и прокручивая ночное приключение в голове.

Даша появилась в воскресенье днём. Я курил в туалете. Она, выждав, пока я останусь один, вошла и стала рядом.
- Привет.
- Привет.
- Я скучала.
- Я тоже.
- У меня теперь дневные смены будут.
- Хорошо.
Она испытующе посмотрела на меня.
- Чаю не хочешь?
Я повернулся:
- С удовольствием.

Чаепитие началось и закончилось неожиданно. Закрыв дверь. Даша, достала вату и заткнула замочную скважину.
- Чтобы психи не подглядывали, - пояснила она.
Затем сняла халатик и осталась в трусиках и лифчике. Я сразу всё понял…

Мы пропустили обед и не вышли к ужину.
- Не забывай меня, - шептала она, прижимаясь ко мне.
Я, конечно же, обещал…

В понедельник меня повели на ЭЭГ.
Врач он или техник, сразу было непонятно, пахнул на меня кислым запахом пота и застарелым перегаром, и опутал мою голову проводами с присосками. Хорошо, что ещё не выбривал нигде волос. Сама процедура заняла минут 15-20. Потом он вытащил какие-то листки с изломанными непрерывными линиями.
- Результаты завтра у Черняева. Всё. Свободен.
Я уныло побрёл в шестой корпус.

Серёга встретил меня вопросом:
- Ну чё? Как твои дела?
- Фиг знает. Завтра Черняев расшифрует.
- Понятно… Как тебе Даша?
- В смысле.
Он ухмыльнулся.
- Ну… это…
- А-а… Так не было ничего.
- Да ладно тебе… Не было. Целый день у неё протусил. Я Ходика посылал подсматривать. А там вата в замке. И говоришь, что не было?
- Не было.
- Да ладно… Если Даша вату в замок суёт, значит точно трахается. Это ещё при Андрюхе так было. Она и с ним вату в замок пихала.
На душе стало гадко.
- Послушай, Серёг. – Я уже начинал злиться. – Не знаю, что там тебе Андрюха твой наплёл. Но у меня с Дашей, точно ничего не было.
- Хм… - он недоверчиво посмотрел на меня, но благоразумно промолчал.

Во вторник была Дашина смена. А меня Черняев выписал, как и следовало ожидать, не найдя никаких отклонений от нормы в показаниях ЭЭГ. Уже к двенадцати часам дня я был собран. Сумка с грязными вещами и книжкой была упакована. Я вышел от Ирины Геннадиевны с возвращёнными мне документами и позвонил с вахты на КПП. Сашка пока не подъехал. Время было, и я прошёлся по корпусу, выискивая Дашу. С Лизой мы после того ночного бдения больше не пересекались. То ли она грамотно пряталась от меня, то ли я не очень хотел её видеть.
Даши нигде не было видно. Серёги тоже.
«Куда все подевались?», - думал я. Вокруг бесцельно слонялись только Ходик и Рыжик с Терминатором. Оза по своему обыкновению сидел у стены, тупо уставившись в никуда.
- Ходик, - позвал я свой ночной кошмар, - ты Серёгу не видел?
Ходик хитро подмигнул мне в ответ и сказал всего одну фразу, после которой я всё понял:
- Вата в замке.

За две недели, что я провёл в лечебнице, весна всё прибрала к своим рукам и растопила снег, и вызвала с юга птиц и даже заставила зеленеть травку.
Сашка уверенно гнал «шестёрку» домой, что-то весело мне рассказывал; о моей бывшей, о том, что скоро огороды и что хорошо, что я без статьи ограничения и не псих.
Я, подобно Озу, бессмысленно смотрел на пролетающие за окошком автомобиля поля, стремительную обочину, думал о машущей мне рукой через окно Лизе и о вате в замке…