дважды Гумберт : Траходром

На сцене стоит большая кровать с балдахином и темной башенкой. На кровати грязными пятками к залу лежат Тапкин и Света. Тапкин читает с листа.
Тапкин: Надоело. Надоело думать, почему это произошло, кто виноват, можно ли было это предотвратить, шлепнув одного, другого, третьего… Мое метафизическое и мифотворческое сознание подсказывает мне исчерпывающий и полный ответ на все подобные никчемные вопросы, на всю эту блажь сожаления. Страну, в которой родились я ты он она, захватила, оккупировала и прошила какая-то зловещая Сущность, непонятная враждебная Хуйня. Может, ее пробудили в тайге геологи, может, она упала из космоса, может, ее получили в секретной лаборатории некие старатели смерти – не важно. Ее этиология – пустой вопрос. Важно, что она, эта Непонятная Хуйня, медленно подступила к сердцу каждого гражданина, пришла из средоточия каждой отдельной души и убила всё лучшее, что было в людях. И самых лучших людей убила. Хуйня воцарилась надолго. Она эволюционирует. Она еще учится ходить, говорить. Нет от нее избавления, ее не прогнать. Эй, ты, Непонятная Хуйня? Что ты хочешь? Зачем ты пришла в нашу прекрасную страну Советов? Почему не в ужасную Америку? Не в анемичную и женоподобную Европу? Не в Люксембург? Почему обошла стороной истребителей панд, кенгуру и дюгоней? Ты просто так? Или кара за что-то? Почему? Почему?! Дай ответ. Дай немедленно, слышишь!
Света: Блядь, какой урод писал этот текст?
Тапкин: Ты читай свою реплику.
Света: Не хочу. Голова что-то разболелась.
Тапкин: Что – не будем?
Света: Нет. Я не в форме.
Света дрыгает ногой.
Света: Тапкин, ты где взял такой траходром?
Тапкин (с издевкой): Траходром?
Свет: Ну, кровать.
Тапкин: А-а. Это реквизит. Здесь всё реквизит. Даже я.
Света: Мне скучно.
Тапкин: Тогда спи.
Света: Я же говорю, у меня бессонница.
Тапкин: Да, плохи твои дела. И что будем делать?
Света натягивает рокерскую перчатку и начинает гладить брюхо Тапкина. Между ними происходит быстрый обмен взглядами и жестами, демонстрирующими взаимное желание. В результате чего Света оказывается придавленной телом Тапкина, точно упавшим деревом.
Света: Ох-ох.
Тапкин: Ха-ха-ха.
Света: Ты чего?
Тапкин: Ха-ха. Я же тебе говорил. Когда я начинаю делать это, то сразу представляю, что я актер и снимаюсь в фильме для взрослых. А я всегда воспринимал фильмы для взрослых как комедию. Мне становится смешно. И желание пропадает.
Света: Да, плохи твои дела. Блядь, ты ужасный!
Тапкин: Ну так. На том и стоим.
Света: Ты увалень. Ты абсолютный мудак.
Тапкин достает из-под кровати пульт и наводит его на угол комнаты.
Тапкин: Давай смотреть телевизор.
Света (бьет его по руке, забирает пульт и бросает в зал): Не смей. Еще чего не хватало.
Тапкин: Ты чего бесишься?
Света: Что ты себе позволяешь? Не смей мне показывать свой телевизор! Разве я тебе не рассказывала про телевизор?
Тапкин: Не помню. Света, ты что?
Света: Я тебе рассказывала. А ты не помнишь? Ты вообще что-нибудь помнишь? Ты сознаешь что-нибудь?
Тапкин: Я? Ну…
Света: Это отвратительно! Это… это…
Света плачет. Тапкин смотрит на нее в растерянности. Потом встает с кровати и включает аналоговый музыкальный проигрыватель.
Света (вытирает слезы): Ну и ладно. Ну и пусть.
Тапкин: Ты как маленькая.
Света: Поезжай в Москву.
Тапкин: Ну не надо. Ну что ты…
Света: Поезжай, поезжай. Немедленно.
Тапкин: Не хочешь репетировать. Не хочешь смотреть телевизор. Тогда давай танцевать.
Шарль Азнавур, после долгого и красивого вступления: Смотрит на меня, смотрит на меня непонятная хуйня...
Постепенно становится видно, что декоративная башенка над кроватью вовсе не башенка, а нечто одушевленное и чужое, с огромными, выпученными глазами.
(В общем, художник должен постараться. Всем должно быть страшно).
Света встает с кровати и доверчиво прижимается к Тапкину. Тапкин кладет подбородок ей на плечо и с невыразимой нежностью смотрит в пол. Они начинают переставлять ноги в такт музыке.