дважды Гумберт : Закос

Нет, я не подмигиваю. Вам показалось. Просто глаз дернулся. Тик.
И с каждым днем мир теряет сущность и смысл. Мой мир, да? Я обязан это добавить. Чтобы не было пафосно. Конечно! Ну, или мир для меня. Тут такое дело, доктор, вряд ли вы поймете меня правильно… уследить за моей мыслью не просто. У меня там, в голове совсем нет тормозов. Слишком много вопросов. А ответов нету. Вот и дисбаланс. А вы так невозмутимы. Это маска у вас? Ну что, хорошая маска. Где брали, почём? Извините. В общем, кажется, то есть, я думаю, что в детстве меня не было. Ну, разве что какая-то блёстка, условность. А мир был. Еще какой! Большущий, прекрасный, таинственный, значительный мир 70-х годов. Прочный, солидный. Сколько в нем было возможностей, устремленности к лучшему. Сколько позитивного контента. Какие красивые женщины, интерьеры, машины! Бутылки были из стекла. Оконные рамы из дерева. Люди были свободнее и знали, зачем живут. А что сейчас? Куда всё подевалось? Я возник из небытия детства, стал плотным, настоящим. У меня газы, в глазах рябит, сердце – пьяный барабанщик. А мир – тот заметно агонизирует, превращаясь в какое-то… рядно, что ли… тарабарщину, ахинею. Невесть что. Его подменили, как считаете? Или это закономерный процесс? Когда это началось? Где сбой? И почему это касается меня? Почему я вовлечен во всё это? Ведь я бы мог ни о чем таком не догадываться. Жил бы себе, не тужил. Мог бы прожить героической, кредитоспособной жизнью. А потом тыдыдыщ! Как Айртон Сенна. Всё.
Вы знакомы с теорией неполного соответствия - ТНС? Да вы что? Любопытная такая теория. Суть ее в следующем. Законы природы, которые открывает наука, не есть законы природы, а как бы такая переводная картинка с нашего разума. Сами по себе они не действуют. Они действуют только в свете человеческого мышления о природе. Как бы это сказать-то попроще… Короче, мы живем не в реальном мире, а в нашем о нем представлении, которое приблизительно ему соответствует. Скажем, человек находит какое-нибудь выгодное для себя явление и посредством многократного мозгового штурма делает это случайное, разовое явление всеобщим и обязательным. Орда умников сидит и внушает свои нечистые помыслы природе. Потом эти фиктивные открытия ученых приносят реальные прибыли циничным корпорациям. Те покупают каналы, правительства, целые армии и промывают мозги. И снова, и снова. Но это уже ерунда. Побочка. Тут ведь что удивительно? Даже невероятно. Нарциссизм человека настолько могуществен, агрессивен, заразен, что мир как бы прогибается, косит под нас. Иначе бы человек не построил эти ужасные города, плотины, дороги, кондиционеры. Вот если бы был независимый эксперт, некий нечеловеческий разум, он бы сразу обнаружил некорректность, предвзятость, фальшь человеческой физики. И прочих опытных наук. Так вот, в теории неполного соответствия это называется эвристической коррупцией. Я понятно говорю? Ну вот вам пример – парадокс Зенона. В подлинном мире Ахиллес никогда не догонит черепаху. А в нашем – запросто догоняет, даже о том не задумываясь. Или вот колесо. Почему оно круглое? Оно не может быть таким круглым. Ибо всё на самом деле в лучшем случае квадратно. Сторонники ТНС думают, что наш разум – жулик, мошенник. Он ворует у природы порядок, возвращая ей хаос. Неполнососы верят в иной разум, который очистит познание от корыстных спекуляций и отменит грязные игры с материей. Может, это будет мехди, святой человек, пронырнувший себя. Или подпольная заумная машина. Или же великий Иной нагрянет откуда-то извне. Сверху? Снизу? Как знать. И тогда вострубят трубы, станут красными реки, горы вогнутся, мальчики станут девочками, попадают окаянные спутники и всё такое. Смешно, не правда ли? Нет, я сам не сторонник этой теории. Мне нравится прогресс. Умеренно нравится. Коллайдер, Хаббл – прелестно. Всё какое-то развлечение. Цирк устарел, теперь вместо цирка у нас наука. Помните, есть такая фотография Эйнштейна, где он язык показывает? Ну вот. А зачем я это вам рассказал? Ну, наверно, хотел показать, какой я умный. Или хочу вам досадить. Вывести из терпения. Да я сам это всё только что выдумал. А может, и читал где-то. Какая разница, да? Вам всё равно. И мне всё равно. Нам всё равно. Ставим перегородочку. Хлоп! Мы выше чужого безумия, да?
И всё-таки, каков он, истинный мир? Должно быть, он страшен. А я? Что станет со мной, когда я войду с ним в полный контакт? И узрю! Узрю! Восчувствую! Ага, если будет чем. Знаете, я бы очень хотел остановить это в себе. Я цепляюсь за фикции. Благо сейчас есть такая возможность. Но как только я перестаю читать книгу или смотреть какой-нибудь фильм, на меня находит тяжкое раздумье. Просто пиз… кошмар. Мочи нет. Хочется вскочить и бежать вдоль по улице, по проспекту. А куда бежать? Только в магазин за водкой. Допустим, иду, покупаю водку, выхожу из магаза. И всякий раз на обратном пути ко мне подходят Фассбиндер с Тарковским. Они неизбежны. Разумеется, это прозвища. А то подумаете, что я псих. Злобные местные старички-растаманы. Придурки. Фассбиндер толстый, веселый, с красным опухшим лицом. Тарковский желчный и жилистый, мрачно-бледный. Они забирают у меня бутылку и загоняют в сугроб. Отпивают прямо из горлышка где-то по двести грамм, добреют и возвращают мне остальное. Я на них не в обиде. Понимаю, что не настолько еще деградировал, чтобы они приняли меня в свое общество.
- Ну, как фильм? – спрашиваю. Они вместе снимают фильм. Про мышей. Шучу. Про свое (наше) бесславное поколение.
- Никак.
- Тебе-то что?
- Ну, интересно. Когда ждать на советских экранах?
- Никогда.
- Никогда?
- Никогда.
Дотягиваю оставшуюся после уплаты налога водку и вдавливаю пустую бутылку в сугроб.
- А где чемпион по занудству? – спрашиваю. – Где Калатозов?
Это третий соавтор. Молчат, мрачно так. Становится не по себе. Я быстро косею. Ста грамм мне достаточно.
- Вот только не говорите мне… что он того…
- Ты зачем подмигнул?
- Я не подмигивал. Просто глаз дернулся.
Представляю, что они там наснимали. Мне-то проще. Я маленький, злой и бездарный. Меня как будто и не было. А они большие, талантливые. Каково им? А каково было Чехову помирать? Ставлю перегородочку. Собираю себя воедино, бегу. Ноги заплетаются. Не узнаю мест. Спать хочется страшно. А в груди уже задвигался бубнящий хаос.
Вы спросите, а как же тогда познавать окружающий мир, если наш разум – мошенник? Самое лучшее – это найти знающего, просвещенного человека. Он всё объяснит. Что можно делать, что нельзя. Как выстроить свою жизнь относительно предполагаемой модели мироустройства. Однако таких людей сейчас трудно найти. Попрятались, что ли. Не знаю, в чем тут прикол. Поэтому всё больше людей отключают мозги и постигают жизнь через свое крайне запутанное подсознание. А оно, как вам должно быть известно, изъясняется смутными символами, которые тоже кто-то должен истолковать. Вот и получается, что ничего, ничегошеньки не понятно. Куда бежать, как быть. Кого за всё это призвать к ответу.
Сегодня людям не нужны политические программы. Не нужны блокчейны с метавселенными. Людям нужен новейший сонник. Сны-то стали совсем другими, их символический язык существенно обновился. Это важнее секса, важнее спорта, важнее бизнеса самого. В конце концов, можно заниматься сексом, спортом и бизнесом прямо во сне, да еще и сладко спать в придачу. Нет, ООН просто обязано создать комиссию для составления универсального современного сонника. Я мог бы ее возглавить. У меня есть соответствующие способности. Только дайте мне хорошую команду, обеспечьте финансирование. Работа-то предстоит колоссальная. Вот вы, пошли бы в мою команду? А что? А я бы вас взял.
Сам-то я сплю не важнецки. Засыпаю плохо. Пока все вагоны отцепишь. Один вагон, второй вагон, третий… И сны у меня лапидарные, простенькие. Часто вот вижу во сне рабочий полдень. Я присутствую на съёмках какого-то дикого фильма. Павильон, просторный, светлый. Даже как будто зимний сад. Или цех, превращенный в место для сборищ интеллигенции. Съёмочные люди – как дети, суетятся, спорят, даже дерутся порой. Кричат грубо, гортанно, по-баварски, по-московски, по-грузински. Хер поймешь. Работа кипит. Творческое брожение. С потолка что-то сыплется. Появляются гибкие официантки. Какие-то плачущие, изможденные люди разводят костер. Бегают дети, собачки. Выползают громадные божьи коровки. В гущу брожения лихо врывается паровозик с нарисованными глазами. Маршируют китайские солдаты. Девочки-зажигалки подбрасывают булавы. Ну, понятно, Дед Мороз со Снегурочкой, куда без них. Милиционеры в березовом лесу целуются. Камаринский мужичок чешет. Чехов присел в уголку, в костюмчике с иголочки, весь прилизанный, трафаретный, в туфлях лакированных, в изумрудных носочках. Вдруг одна девушка начинает расти, расти, юбка вздымается – а под ней Брежнев стоит, главный дедушка. И чего только не увидишь во сне. Съёмка переходит в гулянку. Гулянка – в загул. Загул – в вечность.
Но это хороший сон. По крайней мере, не скучно. А бывают другие сны. Например, я рублю куриные головы. Куры сами подходят ко мне, сами даются в руки. И я их различаю, я их узнаю. Пеструшка, Чернушка, Веснянка, Веганка, Леди Гага, Партизанка, Иванка, Виканка… Все разные. У каждой свой взгляд и своя повадка. Тюкаю, значит. А сам уговариваю, ободряю, мол, ты не бойся, птичка, это ничего, не ново, это скоро пройдет, ничего не поделаешь, все через это проходят, так надо. Заборматываю. И всё это ужасно, максимально занудно. Работа на износ. Поневоле завоешь. А чикенс такие живые, такие ладные, реальные, теплые. Почему же они идут ко мне дисциплинированной очередью? Я же сволочь. Пёрышко к пёрышку. А известно ли вам, что Пётр Первый собственноручно стрельцам головы рубил? Вы очень красивая, доктор. Но цвет лица у вас не шемаханский. Поди, не высыпаетесь, много работаете? Слушаете таких, как я, без конца? Или делаете вид, что слушаете? Ну, мне всё равно. Глаза у вас такие добрые, восточные, мудрые. Хочется к ним прислониться. Как-то тревожно за вас. Не знаю, почему, но тревожно. Что – уже? Пора закругляться? Утомил я вас? Что в гору пешком, а с горы кувырком? Отгадаете? Это время. Да-а. Так о чем я? И вот, значит, веду я, сопровождаю каждого по отдельности и словно чувствую себя палачом на конвейере. Потому что топор падает и падает. Через равные промежутки. В-вух! В-вух! И всё это как бы на фоне гула, гогота, рыка большой человеческой массы народной. Саму толпу я не вижу. Но это вот ровное гудение – самое страшное. И кажется, сейчас-сейчас. Ну погоди. Самого туда снесут и сунут. В эти врата тесные. А всё-таки просыпаться не хочется. Потому что просыпаться-то, собственно, некуда. Проснешься, глянешь в окно – и сникнешь, потупишься, и тошно становится. Даже цвета не те, что были в детстве. А машины? Вы видели эти машины? Их же на принтере печатают из пропитанной говном бумаги. Сигареты из чего они нынче делают? Фильмы, книги… А день, вы не обращали внимание, каким убогим стал день? Только глаза продрал – уже смеркается. Это…
Или со мною что-то не так, а? Как считаете, доктор, я болен? Что происходит? Вы можете это остановить? Это пройдет?
Значит, в следующую пятницу? Буду непременно. Ну, а если в урочный час не приду, считайте меня коммунистом.