дважды Гумберт : Сверхъестественное

Вот вы все такие яркие, необычные люди, да? Вот у тебя, Иван, есть муза, она за тебя стихи пишет не хуже Рубцова. Ты, Лада, призраков видишь. Ты, Парамон, супермен. У тебя, Яшка, есть родина. Ты, Миша, под грибами понял, что смерти нет. Хорошо вам всем. А я? Как я тут среди вас затесался, ага? Мне совершенно нечем похвастаться. А ведь хочется, да? Метафизики хочется хотя бы граммульку. Сверхъестественного. А то что? Жизнь проходит, а ты так ни разу в окно не выглянул, смотрел все время в пол, как дундук. Ну не обидно ли?
И всё-таки я покопался в памяти и выудил пару эпизодов. Эпизодиков. Ну что вы? Куда вы пошли, окаянные? Я скучный? Мудак? Ну и пиздуйте. Пошли нахуй, уроды. Идите танцуйте, бухайте, ебитесь. А я тут пока посижу. Мне не надо слушателей. Мне кажется, я… я еще не родился. А вы вот… вы вот скоро откинетесь все. Кто я вообще? Да никто! Ком ощущений. Их и словами-то не передашь. Вы пробовали хоть раз заглянуть внутрь себя? Там же темно, опилки, потёмки. Полумрак. Как в комнате, загроможденной старой мебелью. Как… Ну да это не важно.
Итак, эпизод первый. Мне лет 13. Я с отцом и дядькой еду на рыбалку. На дядькином корыте - старой, праворульной субаре грязно-белого цвета.
Мы свернули с трассы и несемся по песчаному проселку. День, ярко солнце светит. С обеих сторон – пшеничное поле. Я сижу на заднем сидении. Бзыки залетают в открытое до упора окно.
И вот я смотрю вперед и различаю вдалеке по краю дороги идущую девочку. Это деревенская девочка, думаю я. Идет в свою деревню, тоненькая, как стебелек. А может, ничего не думаю, просто смотрю, как приближается эта фигурка. Она всё ближе, ближе. И тут у меня пропадает голос. Хочу закричать – и не могу. Идет себе, не оборачиваясь. Ближе, ближе. Я смотрю на дядьку, на отца. Они тупо смотрят вперед, как в телевизор. Расстояние сокращается. И в какой-то момент я чувствую, что время остановилось.
«-Эй! – кричу я и пихаю дядьку в плечо. – Осторожно, блядь!»
Дядька резко выворачивает руль и объезжает девочку. Она уносится назад. В гробовом молчании мы едем дальше.
Минут через пять отец спрашивает у дядьки: «Ты что, не видел ее?»
Тот недоуменно пожимает плечами.
А второй эпизод, он еще более странный и мимолетный. Почти ничто.
Тоже было лето. 1994 год. Я был у друга, мы до утра пили водку и смотрели чемпионат мира по футболу. Решили купить еще. Он жил недалеко от вокзала, а там были ларьки круглосуточные. В общем, стояло прекрасное летнее утро. Мы были почти трезвые, шли неторопливо и чушь прекрасную несли. В груди пела молодость и свобода. А вечером снова футбол и водка. Что еще надо для полноты бытия?
Дошли до здания вокзала, оно силуэтом напоминает упоротый паровозик. Там в то время повсюду стояли скамейки, и на площади, и на мостике на второй этаж. Друг сказал, что ему приспичило в туалет, и убежал внутрь вокзала. А я сел на свободную скамейку и, как обычно, впал в задумчивость. Отрешился. О чем я задумался в тот момент? Да Бог его знает. Может быть, о какой-нибудь книжке. О Джойсе или о Музиле.
Друг вернулся и сел рядом. Мы посидели так молча.
«Как же заебись! Сходи купи, - сказал я. – А я пока посижу».
«А сам-то чо? Безногий?» - отказался он.
«Деньги мои».
«Твои – вот и иди, - сказал он. – Не будь мудаком».
Я сходил, купил водку и снова сел на ту же скамейку на мостике.
И тут мы одновременно увидели и осознали, что вокруг нас фоном сидят необычные люди. Это были бомжи. Мостик с площади на вокзал была их территория. Десятки, нет, сотни. Неисчислимое множество. Кто спал, кто смотрел на нас без выражения. Самые разные – молодые, старые, мужчины, женщины, здоровые, увечные. Там даже были дети. Спали, маялись, ждали, молчали. Одинокие, прорисованные. Все как один. Вдруг утро померкло, и мне показалось, что нас, меня и моего друга, накрыло каким-то куполом. Скорее даже сачком. Мы были чужие. А вот это и есть нормальные люди. И они точно не смотрели сегодня футбол.
Мы немедленно встали и пошли восвояси. И мой друг повторял всю дорогу:
«Нет, ты понял?! Ты понял?»
А что понял-то? Что?
Я, наверно, зря это всё рассказал.
Стоят ли слова ощущений? Заслуживают ли ощущения слов?
Надо ли кричать, если больно? И жить, если родился?
А вот интересно, жив ли он сейчас? А если жив – помнит ли…