отец Онаний : Маленький хам

Нет такого обидного слова, которое не давалось бы людям в фамилию.
Илья Ильф.

Хамить я научился примерно в то же самое время, что и говорить. То есть моими первыми словами были не «мама» или «папа», а хамское «дай». За ним последовал целый ряд слов и выражений типа «моё», «сгинь», «сам пошел» и «жопа мира». Последнее мне жутко нравилось, т. к. что такое жопа, где она находится и почему по ней всё время норовят треснуть ладонью, а то и ремнем, мне было понятно давно. С сопоставлением двух слов «жопа» и «мир» было сложнее. Но ведь и фраза сия ко мне отношения не имела.

В нашей семье так говорилось о местах проживания обоих моих бабушек, чьи старые домины располагались далеко от нас. И, чтобы добраться до них, всегда использовался этот практичесски молитвенный термин. Надо было заправлять полный бак старенького «Москвича» и часов около пяти трястись по кочкам и ухабам. За то у бабушек мне было раздолье. Опять-таки и попадало гораздо меньше. Там я мог в волю хамить гусям, козам и даже огромному хряку Яшке. Плюс всем потешным соседям. В общем балуй не хочу.

Соседи были настолько дикими и отставшими, что для них любая брошенная мной, шестилетним пацаном фраза, была на вес золота, она ценилась больше чем газета «Правда».

В очередной свой приезд я мог рассказать, например, что их хутор признан самым дальним во всём Советском Союзе и что его вовсе хотят закрыть на границу, и поставить часовых с автоматами. Потому что ездить сюда «всю жопу об кочки отобьёшь», а кому оно надо.

Я рос смышленым маленьким гадом и кровопийцей. Мне не было равных в искусстве обмишурить любого из тех двух хуторов, которые я считал за два края земли. Я представлял себе Землю в виде старенького бабушкиного фартука, взяв за края которого и хорошенько тряхнув, можно смешать вековый уклад двух хуторов. Что вот если взять, например, Сеньку-дурака и пьяницу из одного населенного пункта и присовокупить его в лесничество другого; а старшего лесничьего, мужика с огромными ручищами и окладистой бородой поместить заместо Сеньки в его сарай без окон без дверей. Каково?!

Я наводил страху на всю округу. Называли меня «чёртом» и «болтливым писюном». «Это вы брешете!», — не моргнув и глазом горланил я на всю округу. Когда же к калитке выходила бабушка, отряхивая от муки старый фартук, и негромко так кликала меня «ужинать», я стремглав пускался к ней, как будто заплутавший в лесу грибник, только что нашедший дорогу домой. Этот её фартук в муке напоминал как будто снежная крупа легла на Землю.

Отужинав. А никаких приёмов пищи, надо признаться, без подзатыльников в мою честь у нас не обходилось, я первым вылетал из-за стола и бежал взбивать перину. От перины всегда пахло сыростью и какой-то мазью, наверное от радикулита. А может это был запах трав с бабушкиного огорода.

Перед сном я непременно должен был хоть кому-нибудь нахамить, хотя бы кузнечику за печкой или даже собственному отражению в старинном зеркале. И только уже потом плюхнуться в мир снов.