Zaalbabuzeb : Перегноев открывает глаза

Гузно

Как-то раз Михаил проснулся королём.
— Доброе утро, ваше гузнейшество, — приветствовал его старичок-камердинер.
— Чо ты сказал?! — вспыхнул Михаил. — Не смей меня так называть!
— Как изволите, ваше гузнейшество, — ответил камердинер и с поклоном удалился.
Придворные, вассалы и даже кардинал — все почему-то обращались к Михаилу так. Король злился, орал на них, грозил кулаками — всё было бесполезно.
Тогда он решил действовать лестью. Тем, кто не станет величать его «гузнейшеством», он посулил титулы, золото и лучшие земли королевства. Но и это не помогло — привычка оказалась сильнее.
Тогда Михаил вконец взбеленился. Он приказал гвардейцам рубить голову всякому, кто обратится к нему «ваше гузнейшество». А начать резню он велел со старичка-камердинера.
Месяц за месяцем гвардейцы карали подданных короля вместе с их семьями. И в итоге среди оставшихся дворян созрел заговор.
О нём шепнули королю, и он в страхе отменил казни. Но было поздно...
В летописи он вошёл как король Михаил Гузно. В народе же его прозвали проще: Миша Жопа.

Багор и автобус

Автобус трясся по Тенистой. Багор восседал у дверей, расставив ноги так широко, что ему одобрительно кивнула бы сама гимнастка Волочкова. Увы, других пассажиров, кроме Багра, тут не было, и никто не мог оценить его растяжку, перебираясь через костлявые «ходули». Поэтому вскоре мужчина сел как обычно.
Фыркнув, ПАЗик затормозил на Загородной. Никто не вошёл. Багор презрительно усмехнулся.
Затем, свернув у бани, автобус остановился на Затрапезной. Но и здесь новых пассажиров не нашлось.
— А никто не хочет с тобой ехать, — Багор по-урочьи заломил шею и выпятил подбородок. — А знаешь, почему?..
Водитель-очкарик покачал головой.
Двери закрылись, мотор зарычал громче — за окнами потянулись ряды халуп частного сектора.
Когда подъехали к Занюханной, Багор встал и, подбоченясь, взглянул на водителя, как Евгений Петросян — на сельского тамаду.
— А знаешь, почему? — повторил он и скривил губы.
Очкарик посмотрел на него в зеркало заднего вида.
— А потому что ты — дырявый! И автобус у тебя — для дырявых.
Заявив это, Багор рассмеялся и вышел. И побрёл по дорожке, виляя бёдрами и стреляя глазками в местных забулдыг.
А ПАЗик покатил дальше.

Спорангии

Стояли угрюмые осенние сумерки. Я сидел в вагоне электрички и рассеянно ждал отправления. Свет зажгли давно, но почему-то кроме меня на скамейках не было ни души.
Снаружи, на перроне, тоже никого не было. Лишь где-то тявкала собака, да возле урны бурела какашка в форме сердечка. Она удивительно гармонировала с моей невыразимой усталостью и тоской.
Наконец электричка тронулась. Я прислонился головой к окну и закрыл глаза, надеясь вздремнуть. Но тут с грохотом распахнулась дверь тамбура, и в вагон вошла девочка лет тринадцати-четырнадцати.
Мне сразу не понравились её обветренные щёки и сухие волосы. А ещё девочка была в грязной кофте. Неряха уселась рядом, лицом ко мне, и я отметил, что, помимо прочего, у неё слишком уж выступали надбровные дуги.
Я снова попытался уснуть, но за закрытыми веками проступило лицо попутчицы.
Она сжимала губы, но если бы расслабила, то из-за них наверняка высунулись бы желтые клычки. Заострённые уши девочки наводили на мысль о не вполне чистой породе, и продолговатые зрачки эту мысль подтверждали.
Моя пятерня непроизвольно прошуршала в карман, и пальцы сжались на рукоятке бластера.
В тот же миг девочка вскочила со своего места и попыталась открыть окно. Тяжелая рама никак не поддавалась. Я желал, чтобы усилия девочки так и не увенчались успехом, но вот рама с грохотом упала, и в прямоугольное отверстие хлынул смрад пустошей. У меня от него запершило в горле.
Девочка не обратила на мой кашель внимания. Высунувшись в окно по пояс, она глядела вперёд по ходу электрички.
Состав катил по перегону в захудалом предместье. У шлагбаума впереди я завидел трёх мальчуганов. Не спуская глаз с нашей электрички, они разом воздели руки и закричали какое-то приветствие.
В этот же момент девочка задрала кофту, и из-под неё на детей посыпались муреновые спорангии.
От вида бородавчатых комочков у меня затрепетало сердце. Я затаил дыхание — и всё понял.
Эта девочка уезжала, видимо, на заработки в Ойад. И теперь она исторгла из себя спорангии, чтобы отблагодарить братьев, которые вышли на переезд проводить её.
Всё это промелькнуло за окном мгновенно. Но в душе у меня картина отпечаталась надолго, как след от ботинка, наступившего в ещё не затвердевший бетон. Я ощутил в груди светлое и тёплое. И мне удалось на время забыть об усталости с тоской — о бесцельности жизни на этой планете, сплошь покрытой гниющими пустошами.
Чтобы закрепить светлое чувство в сердце, перед выходом на станции я всё же достал бластер. И стрельнул маленькой попутчице в грудь. Девочка свалилась на пол, и из обугленной дыры в теле засочилась зелёная жижа.
«Так-то лучше» — подумал я и, сунув бластер в карман, с улыбкой покинул вагон.