Шева : Волчица

Первые два дня она колебалась.
Что делать, что делать?!
Муж был за тридевять земель. И так же, как и она, судя по его нервной, отрывистой речи по мобилке, находился в полной прострации и растерянности.
Кто мог подумать, кто ожидал такой страшной беды?
Но всё решилось и стало кристально и предельно ясно под вечер второго дня.
Когда на их глазах в соседний дом попала ракета.
Такой же дом как у них - двадцатипятиэтажный.
Взрыв произошёл на уровне шестнадцатого-семнадцатого этажей.
Сначала бахнуло со страшной силой, и тут же повалил огромный чёрный дым. Через клубы которого начали пробиваться здоровенные языки яркого, жаркого пламени.
В месте попадания дом мгновенно обнажился. Бесстыдно раскрыв горящие внутренности разрушенных квартир. И став похожим на распотрошенную рыбу. Или кита.
Страшно запричитали дети. Младшенький, пятилетний Данька подбежал, обхватил её ноги и громко заплакал.
Остальные, четырнадцатилетний Антон, десятилетний Сергей и восьмилетняя Аня тоже мгновенно прибежали к ней на кухню. С побелевшими лицами стали спрашивать, - Мама, мама, что это?!
Она только и смогла выдавить, - Дети - это война…
Зато в голове стало ясно-ясно, чисто-чисто.
Прозрачно.
И выкристаллизовалось, что нужно делать, - Валить! Причём, - срочно!
Что творится на центральном железнодорожном вокзале, она уже знала.
С четырьмя детьми прорваться через эти озверевшие толпы она не сможет.
Договорилась с таксистом. Дорого, за шестьсот зелёных. До Львова.
Во Львове жила двоюродная тётка по отцу, Лида. Понятно, что седьмая вода на киселе, но всё-таки.
Таксист Толик, высокий, крепкий, обстоятельный мужик лет пятидесяти, внушал доверие. Опять же - мужчина. С мужиком как-то спокойнее, надёжнее себя чувствуешь. Когда тебе еще и сорока нет, а на руках куча мала.
Быстро собрались - каждому рюкзачок с самым необходимым. В сумку бросила пару-тройку своих шмоток, трусы, колготы, лекарства, бутерброды на дорогу.
Заперла квартиру - и поехали.
Уже на выезде из Киева началась тянучка.
Вот так - еле двигаясь, или стоя в пробках, или непрерывно дёргаясь, они и ехали.
Очень раздражал Толик.
На поверку оказался совсем не таким мачо, как выглядел поначалу.
Если она в основном сидела молча, не разговаривая, лишь иногда одёргивая детей, то тот заливался соловьём.
Будто на него напал словесный понос.
Причём самое противное было в том, что он неприкрыто радовался войне.
- Так вам и надо, националисты херовы! Грозились дать по зубам? Получите теперь. Мало не покажется. И за мову, и за НАТО, и за АТО, и за разрушенный Донецк, и за частушки дебильные! Допрыгались! Сдохните все!
Юля* понимала, что дорога дальняя, и ругаться с водителем ей не с руки.
Но с каждым километром пути тот заводил себя всё больше и больше.
И примерно посредине дороги, когда они уже проехали Житомир, спросил напрямую, - Так а вы за кого? Что-то подозрительно молчите.
Юля ответила, - Я тут родилась. Это моя земля, моя страна, мои дети - за кого же мне быть? За того, кто бомбит, что-ли?!
В машине повисла тяжёлая пауза.
Вдруг съехали на обочину.
Машина остановилась.
Толик повернулся к Юле, - Дальше не поеду!
- Но мы же с вами договорились!
- Ну и что? То было в Киеве!
- И что изменилось?
- А то!
И бросил на Юлю взгляд, из которого без слов всё стало ясно.
- Ох и сволочь! Тварь, мразь, падло конченое! – пронеслось в голове Юли.
Вслух спросила, - И куда я с четырьмя детьми?
- А меня не волнует! Твои дети, не мои! – почти весело, даже с какой-то бравадой ответил Толик.
- Герой… - горько подумала Юля.
- Сука! Сукасукасука… - молоточками забилось в её голове.
Если б только можно было, она бы зубами вцепилась ему в горло и перегрызла бы.
Но это не решало проблему.
С трудом пересилив себя, начала Толика уговаривать.
Пообещала добавить денег.
Тот, через губу, но наконец согласился довезти.
За дополнительные триста баксов.

Лида встретила радушно.
На скорую руку помылись, поужинали и свалились спать.
Со Львова выехали рано утром. С ночи было так зябко, что даже пар со рта шёл.
Дети недовольно ёжились. Данька вообще спал на ходу, - никак не мог проснуться.
Сразу за Львовом упёрлись в конец огромной, тянущейся к горизонту пробки из сотен, а может, и тысяч машин. За час продвинулись вперёд метров на триста.
- В такой тянучке можно и трое, и пять суток простоять! – с горечью и досадой сказала Лида.
- Жопа! – резюмировала Юля одним, но ёмким словом.
- А сколько отсюда до пункта пропуска? – спросила она.
- Тридцать шесть километров! – ответила Лида.
- Дети, выходим! – бросила Юля малышне, дремавшей на заднем сиденье.
- Юля! Это почти сорок километров! – встревоженно кинула ей Лида.
- Я понимаю, - твёрдым, спокойным голосом ответила Юля.
Обняла Лиду, смахнула слезу, шепнула «спасибо».
Взяла на руки Даньку, и по обочине дороги, вытянувшись гусеницей, они пошли вперёд.
В неизвестность.
…Через час Юля с гордостью подумала, - Дойдём!
Через два энтузиазм упал. Но было терпимо. Нести Даньку помогал Антон, - старший.
Через три часа Юля уже начала сомневаться, - правильно ли она поступила.
Через четыре часа начало страшно ломить в ногах. Отваливались руки.
От голодных спазм, - бутерброды съели в начале пути, Даньку и Аню начало выворачивать наизнанку. Хотя наружу из детей выходила лишь липкая, тягучая слюна. Больше нечему было.
Через пять часов они дошли до заправки. Закрытой, неработающей.
Упали под стенами.
Как мёртвые.
После того, как Юля немного пришла в себя, спросила у кого-то из местных, - сколько еще до пункта пропуска?
Когда услышала ответ - восемнадцать километров, чуть не заплакала.
Поняла - с детьми не дойдёт.
Вдруг увидела остановившуюся у заправки полицейскую машину.
В ней сидел лишь один человек.
Всего лишь один!
Юля бросилась к машине.
- Помогите! Помогите, умоляю! У меня четверо малых детей! Мы не пройдём еще восемнадцать километров! Подвезите…Пожалуйста…Бога буду за вас молить!
И еще много других слов говорила.
Которые потом не могла вспомнить.
Полицейский, молодой хлопец лет тридцати, сжалился.
Не выдержал - видно сердце дрогнуло.
Когда Юля выстроила перед машиной шеренгу своих.
А Данька и Аня начали плакать.
Сказал только, что его зона ответственности в сторону границы семь километров. Только на которые он и готов их подвезти.
Подвёз на десять.
А дальше они опять пошли пешком.
Сцепив зубы.
Через «не могу».
Согревала мысль, что оставалось уже немного.
Совсем немного.
Если мерять не километрами.

…Только когда они прошли наконец польский пункт пропуска и ступили на чужую, но обетованную землю, Юля смогла дать себе волю.
Силы мгновенно оставили её.
Тело медленно опустилось - ноги уже не держали.
Она села, скорее упала на асфальт, припала к нему.
Нет - не заплакала.
А страшно завыла.
Как волчица.
А сквозь хлынувшие вдруг потоком слёзы лишь одна радостная, светлая мысль буравила мозг, - Они дошли.
Она смогла.





*Все совпадения имён, мест, событий преднамерены и не случайны.