отец Онаний : Олег

С детства Олегом управляли лишь две вещи: похуизм и героизм. Играя с остальными (отсталыми) детьми во дворе, Олег проявлял героизм, несвойственный похуисту. Например, когда все мальчишки учились расчленять труп кошки, найденный в подвале, Олег растолкав юных натуралистов, просто откусывал кошке хвост и героически съебывал.
Конечно же потом Олега долго лечили, кололи болючими уколами, ставили клизму и мазали зелёнкой. Но по-настоящему он был неизлечим.

А вот похуизм приходил к Олегу ещё чаще чем героизм. Поскольку основным лозунгом юного ебобо было:"отсоси, потом проси", то у Олега было очень мало живых друзей. Больше выдуманных. И к тому моменту, как он познакомился с онанизмом, то есть познал свою левую руку, похуизм приобрёл всеобъемлющие масштабы. Кроме тех случаев, когда срабатывал героизм.

Мне похуй, но я герой- говорил сам про себя Олег.

За это его пиздили. Впрочем, не особо сильно. Чтобы было что пиздить в дальнейшем.

Героический похуист, каким-то неподдающимся классификации со стороны Отечественной психиатрии способом, окончил среднюю школу. И поступил в ПТУ. Специальность была как-будто создана под Олега- сучкоруб. И последующие три года героический похуист грыз гранит будущей профессии, которая определила его дальнейшую жЫзнь.

Определить то определила, но ему об этом не сказала. Потому что сучкорубы в стране были нахуй не нужны. Прям вот совсем.
С горя Олег ушёл в армию, но через неделю вернулся, потому что герои армии нужны, а долбоебы- нет. Во время транспортировки в часть, Олег выпал с верхней полки, как птенец дятла из гнезда, и окончания повредился умом. Поэтому его сразу же комиссовали и отправили домой тем же поездом, крепко-накрепко наказав проводнице держать дебила в тамбуре, там он хоть не выпадет.

Обезумев от полученного "ранения" в голову, наш героический похуист устроился мыть стеклотару в один из пунктов приёмки. Про сучки он даже и не думал. Там он проработал от звонка до звонка двадцать лет, хотя последние десять никто уже не приносил никакую стеклотару, Олег всё равно пять раз в неделю приходил на работу и что-то мыл. Иногда писю, но чаще собранные собственноручно бутылки. Зарплату ему перестали платить уже очень давно, но зато платили пенсию по инвалидности. На это он и жил.

К тому моменту, как Олег начал писать гениальные рассказы, ему было уже довольно дохуя лет. Но рассказы получались настолько гениальными, что однажды их решил спиздить и присвоить себе один толстый еврейский пеЙсатель. Он обманом втерся в доверие к гениальному похуисту и опоил его. А на утро Олег не нашёл ни одной своей рукописи. Расстроившись Олег стал потихоньку убивать окрестных старушек, душил их платками, а потом выгребал из карманов обсосанные не единожды леденцы.

В конце концов его поймали и приговорили к расстрелу, который хоть и был отменён, но ради героя вновь возвращён в уголовный кодекс. Следствие и суд были молниеносными, расстрел тоже не заставил себя долго ждать.
А вскоре вышел сборник прозы толстого еврейского пеЙсателя и на него обрушились все литературные премии мира. Он так зазнался, что ему дали пизды менее титулованные пеЙсатели. Но, как водится, переборщили и толстый пеЙсатель дал дуба.

В аду, потихоньку пованивая в одном из котлов, толстый пеЙсатель встретился с Олегом. Олег простил пеЙсателя. И их обоих заебашили на чертовски охуенный плов.