Levental : Пауки и клоуны

Я и профессор литературы шли через лес, вооружённые зонтиками и плащами: небо хмурилось с утра. На одном из деревьев я заприметил фигуру человека: это был маленький старичок, вызвавший моё любопытство только тем, что сидел на дереве. "Посмотрите!" - сказал я Боргольцу, указывая пальцем на дерево, - "Человек". Боргольц сослался на близорукость (хотя зрение у него было отменное) и тут же перевёл разговор на свой саквояж. По какой-то причине он не хотел, чтобы я видел этого старичка. "Вот, саквояж" - говорил профессор, - "Это устойчивый образ с изначально высоким коэффициентом полезности". Я не слушал его. Я смотрел на уменьшавшуюся позади меня фигурку человека и неожиданно вспомнил свой давний сон.
В нём Секержицкий упал на асфальт и потерял сознание. А когда он пришёл в себя и разлепил замшу век, то увидел над собой неизвестных, мглистых птиц. Секержицкий с любопыством упёрся в них взглядом; птицы, казалось, сделали то же самое. Именно они, несколько дней спустя, расскажут товарищу следователю и прочим уполномоченным товарищам в форме, что непризнанного короля андерграунда насмерть сбил сиреневый фургон, управляемый, предположительно, сыном широко известного в городе человека, выдающегося политика, мецената, организатора художественных выставок, изобретателя, музыканта etc, etc, etc. По правую руку от пострадавшего, в 2 аршинах от его головы, лежал, широко раскрыв пасть, малогабаритный, с претензией на кожу саквояж. На свет божий, на жухлую траву, из заклинившей пасти успели выползти 13 сиреневых предметов. Вот они:
1.Частый деревянный гребешок без двух зубчиков
2. Плюшевый мишка с заштопанными глазами
3. Сломанный карандаш марки KOHINOOR
4. Облупившийся значок октябрёнка
5. Сваренное всмятку яйцо
6. Паспорт РФ в чехле
7. Мохнатый паучок
8. Неразборчиво...
9. Дохлый гигер
10. Дудка
11. Очки
12. Сон
13. Ре
***
Заболела красивая мама,
Снеговик разложился в ноздре,
В циркокресле французская дама,
Слышит дудки усталое "ре",
Сочиняет в кроватке мамашка,
Отбирая для сказки слова,
Муж, Павлушка, овсяная кашка,
Клоун, дудка, паук, волоса.
***
Это случилось за завтраком. Pater Familias, не отрывая резиновых глаз от рекламного проспекта, на чистом породистом британском заявил: "Boys, today we are going to the circus". Мальчики, два белокурых школьника, радостно переглянулись и почти в унисон отреагировали: "Yes, sir".
Мальчиков звали Паша и Паша. Мать идею поддержала, но на завтрак не явилась, сославшись, сквозь закрытую дверь, на "зверскую головную боль". Больная мама была действительно больной. Накануне она сорвалась в очередной раз. Снова ходила к плешивому Гегечкори, хитрожопому старьевщику, торговавшему снами.
Мама была самой красивой в семье, да и вообще в городе. Всякий раз, когда она шла по сумеречным проулкам, ритмично цокая каблуками, смазливые юнцы, пресыщенные женскими ласками и лёгкими, одноклеточными победами, тотчас же становились идеально несчастными. Отец семейства любил её бешено, амплитудно, наизнос. Как иногда циркуль двоечника любит зрительные органы какого-нибудь жестокого дворового гопника.
Ну так вот, отец любил жену, и не любил детей. Жена, напротив, не любила отца, а детей любила, хотя и не очень сильно. Дети же не любили никого, разве что цирк, доступный раз в год, при большом везении, когда удаётся блестяще закончить учебу или взять призовое место на олимпиаде по-английскому. Домашний устав ограничивал (лимитировал, вычеркнуто) посещение цирка детьми главным образом из-за полуобнажённых танцующих гимнасток, к которым, по мнению главы семейства, сводилась вся цирковая сущность. Папина сущность, в свою очередь, сводилась к самой себе и пила робустовый кофе, а потом взяла да и закурила кубинский "Портагас". Папа курил после завтрака, делал это яростно, скуривая за один присест 6, а то и 7 сигаретных боеголовок.
Паша №1 имел красный прыщик промеж болотных глаз. Паша №2 прыщика не имел, но зато имел жидкие волосики, опадавшие по весне всё обильнее, всё безнадёжнее. Подобное называется ранней алопецией. Один из Паш, неважно какой, глицериновым обмылком в 7:45 утра мыл жирную посуду. А тем временем, больная, несвежая мама обливалась холодным потом, плодя образы, стимулируя их порошком Гегечкори.
Цирк был большим. Белокурые Павлики с любопытством хлопали очами. Цирковая арена, песочный пол, тканевые кресла - всё казалось большим двум низеньким ушастым школьникам. Мама откинулась на цирковом сиденье, направив уставшие глаза на человечка, исполнявшего смертоносный номер (в итоге клоун умрет). На середине каната клоун уронил свою дудку. Дудка упала и произвела утробный звук. Зрители ахнули. Ахнули и Павлики. А затем в аршине от спасительного берега рухнул и сам канатоходец, испугавшись мохнатого подкупольного паучка-высотника. Оба мальчика с гитлерами вместо глаз были восхищены, и ещё четверть часа рефлекторно...