Санитар Федя : ПСИХОВАННЫЙ И ЗОЛОТО ИЛЬИЧА 13.

Глава тринадцатая
Похороны

Как часто бывает во время похорон, шёл дождь. Моросил мелкими и редкими каплями, словно на небесах прохудилась полипропиленовая водопроводная труба, а вызванный из преисподней полупьяный сантехник с газовым ключом ещё не подоспел. Кеше на это было плевать. Его останки лежали в закрытом импозантно-полированном гробу, вода с которого скатывалась шибче, чем с важного деревенского гуся. Собравшиеся на траурную церемонию прятались под печальными чёрными зонтами. Во дворе Кешиного дома было не протолкнуться.
Люд был разный. Урки из довоенной Москвы, и кепочки, натянутые по самый прищур глаз, голенища хромовых сапог гармонеподобно сгофрированные для форсу, шарфик вокруг голой шеи и прислюнявленная к нижней губе папироска «Казбек» или «Герцеговина Флор» наводили на мысль, что собрали эту шпану на киностудийных площадках или же принесла их машина времени. Как и типажей из Москвы начала 90-х – с мобилами размером с кирпич в золотых корпусах, нательными крестами, чуть ли не снятыми с колокольни Иоанна Крестителя, подвешенными чуть ли не на корабельные якорные цепи. Представители века следующего. Стильные парни из середины 10-х – в офигенных костюмах от Paul Smith, в штиблетах «Pravda». И, наконец, спутницы этой разношерстной, дожившей до наших дней криминальной синузии, - дамочки в дольчегабанах-гуччи-прада, сверху небрежно наброшенные шиншилловые манто, на руках горностай, кошка породы Сфинкс, удав, глазастый лемур или какое-нибудь другое экзотическое животное. И то обстоятельство, что весь этот люд был собран в одном месте, усиливало ощущение абсурда и нереальности происходящего.
Одна дамочка, пряча печальные глаза под тёмными стёклами очков «Koza nosrala», держала на руках полуметрового юного аллигатора, пытающегося цапнуть молочными зубками каждого, кто подходил к дамочке слишком близко. Вряд ли кто мог бы узнать в этой гламурной дамочке Аркадия, явившегося на похороны в этом обличье по настоянию Горболепова. Арнольд позаботился, чтобы «дамочку» стильно приодеть, а Жорик вручил своего домашнего питомца по кличке Гена.
На вопрос Аркадия: «Не может ли он укусить?», Жорик легкомысленно ответил:
- Если и укусит, то не больно. Он привит, так что беспокоиться не о чём.
Аркадий потому и не беспокоился. Другие не знали, что Гена, если и укусит, то не больно и то, что привит, и поэтому дамочку с аллигатором на руках сторонились. Аркадий, стоя отшельником, видел и Стаса с его клубными приятелями, была среди них и та фифочка, что читала занудный доклад, посвящённый жизни Фердинанда Порше и его автомобилям. Сейчас она была одета не так вульгарно, как вчера. Красный лифчик из расстёгнутого ворота не выглядывал, кружевные трусики тоже не мелькали, как во время вчерашнего перекладывания ног. Она чинно стояла в чёрной тунике и чёрной траурной шляпке с вуалью, прятавшей глаза, но выставлявшей на обозрение её пухлые чувственные губы. В руках две символичные гвоздички, чтобы потом положить их на свежий могильный холмик.
В сумочке у Аркадия тренькнуло. Он вытащил из неё телефон. Пришло сообщение от Горболепова. Фото Клозетного Герцога.
Аркадий спрятал телефон обратно в сумочку, проделывая это аккуратно, чтобы не растревожить задремавшего Гену. Колготки, туфли на высоком каблуке, килограмм косметики на лице, не меньше пуда ювелирных украшений, вдобавок дремавший на руках юный аллигатор, - Аркадий впервые в жизни чувствовал себя неуверенно и от души пожалел всех современных дамочек, кто ради продвинутого гламурного имиджа готовы терпеть все эти неудобства.
Народу было много, и, как уже было сказано, большинство прибывших на похороны прятались под зонтами, и потому отыскать в печально-траурной толпе Клозетного Герцога было не так просто. Хотя внешность у него была колоритная и запоминающаяся: волосы ёжиком, напоминавшие щётку для чистки унитазов, тяжеленная боксёрская челюсть и огромный нос, вызывающий в памяти известную сказку Вильгельма Гауфа. Где по просьбе матушки бедолага Якоб помог колдунье дотащить покупки до её логова, а она за это вместо благодарности превратила его в носастого уродца.
Десять минут двенадцатого крепкие парни, одетые в полосатую робу заключённых особого режима, подхватили гроб и потащили его на вытянутых руках. Промокшие под дождём музыканты, как только гроб вынесли со двора, задули в свои тусклые трубы, забили в барабаны, забряцали тарелками. Они смело импровизировали, и вместо обычных похоронных мелодий наигрывали из репертуара Розембаума, Гулько и даже Аркадия Северного. Один из музыкантов, одетый в залатанный во многих местах пиджак, словно юродивый, гнусаво подпевал.
«Дайте медный грошик, господин хороший…» «Жил один еврей, так он сказал, что всё проходит…» «Поворую-перестану, жду, вот-вот богатым стану…» И другие лагерные шлягеры, которые сегодня можно услышать разве что на «Радио Шансон», да ещё вот на похоронах уголовного авторитета. Похороны проходили строго по арестантской традиции. Но когда музыканты заиграли на мотив старой песни Беляева «По шпалам», всем стало ясно, что это уже перебор. Послышались то тут, то там тихие смешки, потому как слова из песни в исполнении гнусавого юродивого «И вот ведут меня на суд, а судья яйцами трясут…» были совсем не к месту.
Похоронная процессия потащилась по посёлку. Разношёрстная толпа медленно брела под дождём за арестантами с лаковым гробом, следом вереница автомобилей, и сопровождалось всё это отнюдь не похоронными музыкальными зарисовками. Очевидно, в подобном духе хоронят своих людей в диких африканских племенах, где вместо скорби и печали лица у всех выражают неописуемый восторг, потому как по их представлению померший отправился в мир лучший, и все на радостях начинают петь и плясать вокруг мертвеца, как вокруг новогодней ёлки. Хотя сейчас до плясок дело не дошло, жители посёлка высыпали из своих домов, чтобы посмотреть на странную похоронную процессию.
Протащив гроб через весь посёлок, затем его засунули вместо шикарного катафалка в допотопный автозэк – автомобиль для перевозки заключённых на базе ГАЗ-52, и повезли на Ваганьковское кладбище. Вереница из дорогущих авто неторопливо покатила за раздолбанным и нещадно чадившим автозэком. Музыканты шустро попрыгали в автобус. Аркадий ехал на своём «Cayenne» - на этот раз розовом, под стать облику гламурной дамочки с юным аллигатором, и с другими номерными знаками. Гена дремал на заднем сиденье.
Ваганьково встретило гостеприимно, потому как организаторы похорон за то, чтобы уложить Кешу рядом с Николаем Бауманом и другими видными в прошлом деятелями страны, раскошелились на приличную сумму. Впрочем, пару сотен лет назад кладбище не было престижным и о том, чтобы хоронить на нём знаковых людей, никому и в голову не могло прийти. Образовалось оно в 1771 году. Первыми там были захоронены тысячи безымянных москвичей, умерших во время эпидемии чумы. О престиже не могло быть в те времена и речи. Какой уж престиж рядом с чумой и неопознанными бродягами? Невозможно и представить, чтобы поэт или купец той эпохи завещал себя похоронить на кишащем чумными бациллами погосте по соседству с никому не нужной голытьбой. А сегодня – пожалуйста. Это вселяло надежду. На то, что через сотню-другую лет жалкое кладбище где-нибудь на окраине, где сегодня хоронят за муниципальный счёт бомжей и неопознанных бедолаг, будут хоронить важных столичных потомков. Хотя, возможно, по причине переполненности Ваганьково и Новодевичьего, всё произойдет гораздо раньше. И там, где сегодня деревянные и пронумерованные казённой краской колышки, лет через семьдесят-восемьдесят будет бронза и мрамор. Мраморный Дима Билан с мраморным же микрофоном, инкрустированным драгоценными каменьями. Бронзовый Плющенко в бронзовых же коньках и бронзовой расстёгнутой рубахе. Тимати из гранита, и все его татуировки, точно воспроизведённые умелой рукой камнетёса. Анфиса там Чехова с огромными сиськами из чугуна. Гламурный подонок Павел Воля в приспущенных, как при жизни, штанах из алюминия, например. Кто-то там со скрипкой, кто-то с банковской картой. Участникам «Дома 2» отведут значительную часть кладбищенской землицы, и здесь их будет сотни, но, конечно, основной и, так сказать, неизменный состав устроится обособленно, как на «Лобном месте». На табличках даты рождения и кончины, трогательные эпитафии. И цветы в каменных вазах, и безутешные поклонники и поклонницы повсюду, рыдающие прямо на могилках. И никто уже не вспомнит, что до Билана, Павла Воли, Анфисы Чеховой и Ксюши Бородиной хоронили на кладбище исключительно бродяг, ставя им вместо надгробий жалкие деревянные колышки.
Аркадий, держа на руках Гену, шагал в толпе других людей по кладбищенским аллеям. Причём, на стороне, где находилась морда Гены с хитро прищуренными глазами, образовалось в толпе подобие воздушного пузыря, этакая интимная бабл-зона.
Вот и могила. Зияет чёрным прямоугольником, словно пастью в земле, готовой сожрать покойника вместе с гробом и по подземным лабиринтам отправить перевариваться во вселенский Желудок, на Суд, то есть. А уж оттуда благородной отрыжкой – на небеса, или зловонными экскрементами в чистилище.
Плевать, на все правила. Деньги заплачены немалые. Можно было бы похоронить прямо в автомобиле, если бы покойный указал это в завещании.
Гроб поставили у могилы на две хлипкие табуретки. Притащили микрофон. Первым вызвался толкнуть речь старый уголовник Вася Изумруд. Вася был не просто старым, он был легендой уголовного мира, он был древним, как его потёртый клетчатый шарф на шее. Васе, по слухам, было не меньше ста десяти лет, и примечательно, что всего лишь лет десять-двенадцать из них он провёл на свободе, и потому ничего удивительного не было в том, что он плохо ориентировался в политической обстановке и вообще плохо соображал. Ещё беспризорным мальцом скитался он по дореволюционной России, и потому речь его была полна клятв и заверений в отмщении подлому царскому режиму.
- Мы, молодёжь! Совецкая! – проникновенно начал он, очевидно, думая, что находится где-нибудь в Марьиной роще на сборище полуголодных и оборванных беспризорников, а дело происходит накануне или во время великих революционных преобразований. – Охранка! Нас не запугать! Буржуи! Кровопийцы! В шубах, а мы босые!
Васю взяли под руки и потащили прочь от микрофона.
- Вши заели! – успел выкрикнуть он. – Выручите, кто могёт, керосинчиком!
Вторым к микрофону вышел человек, наряженный прокурором, как того требовала арестантская традиция. Обращаясь то ли к толпе, то ли к Всевышнему, он решительно потребовал наказать покойного в соответствии со статьями 186, 327, 45, 7.12 УК и КоАП. В числе прочего покойный обвинялся в неуплате налогов, изготовлении и сбыте фальсифицированной алкогольной продукции, нарушении авторских прав, подделке товарных знаков, торговле поддельными произведениями искусства. За ним выступил «адвокат» покойного и в соответствии с вселенским милосердием попросил для своего клиента не просто снисхождения, но и оправдательного приговора. У кого он это просил и для чего – опять же было непонятно. Мертвецов суд присяжных не судил, да и не похож был весь этот мрачный пейзаж из надгробных камней, поливаемых дождём, на обычный зал судебных заседаний. Если говорить о суде ином, то взывать к милосердию и требовать смягчения приговора входит в компетенцию священника, но никак не шута, пытающегося сыграть роль адвоката. И становилось ясно, что похороны в соответствии со старой арестантской традицией давно изжили себя, превратились в фарс и обычное посмешище.
Вася Изумруд снова прорвался к микрофону.
- Ушёл наш арестант! – крикнул он, и его оставили, потому как слова были в тему. – Знатный был когда-то фармазонщик! Но! Сгубил его режим! Травля! Антанта! Проклятые империалисты!
Васю утащили снова.
Следом из толпы выбрался человек в чёрном плаще «Dolci Banana». Это и был Клозетный Герцог.
Он обвёл толпу скорбным взглядом, засунув руки в карманы плаща, и прижался, словно профессиональный рок-исполнитель, губами к микрофону.
Речь его была многословной и пустой, как шарик, наполненный воздухом. Вроде бы и вес визуальный, и объём, но по сути – ничего. Так любят изъясняться большинство публичных людей и политиков. Бизнесмен, президент благотворительного фонда «Бойкий ручеёк» и бывший уголовный авторитет по прозвищу Клозетный Герцог, видимо, был из той же породы пустобрёхов.
Закончил своё пустословие Клозетный Герцог немного лаконично, но опять же в соответствии с арестантской традицией:
- Парься, брат, спокойно в свой последний срок! Пусть земля тебе будет нарами, а пребывание твоё в мире ином комфортным, как в сыром карцере!
Несколько древних уголовников, одетых, как Вася Изумруд, по моде нэпманского периода, словно с площадок киностудийных собранных или принесённых из прошлого машиной времени, в сапогах своих начищенных гофрированных, с небрежно повязанными шарфиками, с папиросками, приклеенными к нижней губе, также пожелали почившему комфортной, как в карцере, загробной жизни.
Вася Изумруд рвался к микрофону с собственными пожеланиями, но они так и остались не озвученными, - дабы не допустить очередного эксцесса, к микрофону его больше не подпустили.
Гроб опустили в могилу. За ним в могилу полетели сигареты, горбушки хлеба и пачки мелкого, пригодного для изготовления чифиря чёрного чая, - очередная дань арестантской традиции. Могильщики с испитыми лицами алкоголиков стали заваливать гроб сырой от дождя землёй.
Аркадий с Геной на руках стал пробираться к Клозетному Герцогу, который стоял у самого края могилы рядом с могильщиками.
Повод для знакомства выпал благоприятный. Оглянувшись и увидев перед своим носом хитрую морду юного аллигатора с частоколом жёлтых, нечищеных зубов, Клозетный Герцог от испуга потерял равновесие и чуть было не свалился в могилу. Инстинктивно щёлкнув пастью, Гена ухватил президента благотворительного фонда за его модный плащ, а в следующую секунду Аркадий пришёл Гене на помощь.
Вдвоём они не дали Клозетному Герцогу упасть в могилу, но острые зубки аллигатора безнадёжно испортили его плащ.
- Извините, - жеманно, но с достоинством сказал Аркадий, вживаясь в образ гламурной дамочки. – Мой питомец такой дурашка. Ещё совсем юнец, но кого угодно может напугать своим свирепым видом.
- Представляю, что будет, когда он достигнет совершеннолетия, - усмехнулся Клозетный Герцог, разглядывая дыры в плаще.
- Зато безопасно прогуливаться вечерами. Сами знаете, что творится в каждой тёмной подворотне. Беззащитной даме зачастую приходится полагаться только на себя и своего четвероногого друга.
- Лично у меня четвероногий друг ассоциируется с собакой или ласковой кошечкой, но никак не с крокодилом.
- Это аллигатор.
- Мой плащ.
- Да, я вижу. Извините ещё раз.
- Вам не за что извиняться. Я испугался, но вашей вины в этом нет. И это я должен благодарить вас за то, что вы пришли мне на помощь. Упасть в могилу – плохая примета.
- Вы суеверный?
- Очень.
- Вы не упали.
- Благодаря вам. Как я могу вас отблагодарить?
«Открыть тайну золота Ильича, - подумал Аркадий. – Этого будет более чем достаточно».
Вслух сказал:
- Спасибо, ничего не нужно.
Клозетный Герцог продолжал настаивать.
«Эге, - подумал Аркадий. – Да ты, похоже, запал на девичью красу. С таким клювом у тебя, наверно, сплошные проблемы с женским полом».
Это было на руку. Аркадий незаметно бросил в рот очередную пилюлю, жеманно пытаясь уйти от назойливых приставаний, но в то же время понимая, что эти отказы раздраконят Клозетного Герцога ещё больше.
Гроб с телом Императора подделок скоро был завален землёй. Вырос небольшой холмик, в который не был воткнут ни крест православный, ни памятник с мусульманским полумесяцем или с Давидовой звездой. В уголовной среде, к которой Кеша принадлежал большую часть жизни, границы вероисповеданий размыты и обозначены не чётко. Бандит он и есть бандит. Воровское братство – вместо религии. Понятия – заповеди. Законники, бродяги, фраера – вот иерархическая цепочка их священнослужителей. Когда земля осядет, на могилу установят камень, на котором не будет ни дат, ни имени – лишь прозвище, кличка, как на кладбище домашних животных. Бобик. Тузик. Белый. Чёрный. Карабас. Квентин. Кабан. Хряк. И так далее. Такова традиция.
Можно было расходиться. Оркестр печально наигрывал на мотив древней песни Романа Владимирского «Уходят урки, как на зону…»
Аркадий видел, как Стас взял под ручку занудную фифочку, помешанную на автомобилях марки «Porsche». Перед этим она, откинув вуаль, будто она могла помешать, трагически и эффектно преклонив сексуальное колено, положила на сырую землю две гвоздики. Они пошли к выходу, и Стас то и дело оглядывался, - видимо, пытаясь отыскать в толпе Аркадия.
Аркадий шёл невдалеке в неузнаваемом облике брутальной брюнетки. Следом тащился Клозетный Герцог, держась подальше от зубастой пасти дремавшего Гены.
- И всё-таки? - не унимался он. – Чем я могу вас отблагодарить?
- За что? – спросил Аркадий. – За то, что мой питомец испортил вам плащ? Наверно, это я должна просить у вас разрешения заштопать его.
- Плащ – пустяки. Я не перестаю настаивать, что мне необходимо отблагодарить вас за то, что не дали свалиться мне в эту ужасную яму. Да и вашего питомца тоже. Что он предпочитает? Кролика? Курочку? Или, может, «педи-гри»?
- Он вегетарианец.
- Ваш аллигатор – вегетарианец? В жизни не поверю! И что, каждый день вы варите ему манную кашку? Держу пари, она застревает у него между зубов!
- Он любит фрукты, - сказал Аркадий.
- Могу я его угостить? Мы можем подружиться.
- С ним или со мной? – очаровательно улыбнувшись, спросил Аркадий.
Клозетный Герцог внезапно смутился, и Аркадий решил взять инициативу в свои руки.
- Самое занудное на похоронах – это поминки, - сказал он томно. – Нужно много есть и пить. Неудивительно, что на поминках часто затягивают застольные песни.
- Ничего не поделаешь, таков обычай поминать усопших. Но могу успокоить, по арестантской традиции водки на столах не будет. Лишь чифирь. Так что всё будет прилично, без мордобоя и застольных песен.
- Где будут поминки?
- В Кешином доме. Вы хорошо его знали?
- Не очень. Встречались в Клубе владельцев «Porsche», где он был частым гостем. Милый человек. Мог по дешёвке достать практически любое полотно. В Клубе его ценили. Книгу написал, мечтал её опубликовать, но так и не успел. Жаль. На мой взгляд, это был глубокий и неординарный человек.
- Я хорошо его знал. Мог бы рассказать о нём много интересного. Мы могли бы мило побеседовать по дороге в моём лимузине.
- Я не могу бросить здесь, на кладбище, свой автомобиль, - сказал Аркадий. – У вас шофёр?
- Да, и охрана.
- А что скажет охрана, если я вас подвезу?
Клозетный Герцог быстро сделал по мобильнику распоряжение, и скоро сидел в автомобиле Аркадия на пассажирском сиденье, радуясь, что ему удалось подцепить на похоронах сногсшибательную красотку.