Rassvetoff : ЧЕРТОВ РЕВОЛЮЦИОНЕР

-1-
Ивану Васильеву нравилось считать себя бунтарем. Он любил протестовать, неважно, против чего. Его несогласие могло касаться как текущего политического порядка, так и обеда, который он получил в столовой Землекаменского Сталелитейного Завода, где он работал старшим кассиром. Он был очень идейный. Еще со студенческих времен он обожал Коупленда, Воннегута, Керуака, Рембо и призывные тексты «Sex Pistols».
- Мы – поколение, выращенное на советской коммунистической идеологии, - любил он говорить своим друзьям за бутылкой пива в пятницу вечером. – Нас заставили верить в то, что на проверку оказалось неправдой. У нас отобрали нашу веру и ничего не дали взамен. У нас не было выбора. Нас, не спрашивая нашего мнения, вытолкнули в мир, к которому многие из нас оказались не готовы. Без жизненного опыта, без определенных знаний и идей мы тыкались и тычемся в углы как слепые котята. Но даже будь у нас зрение, мы все равно не видели бы пути. Из того, что происходит сейчас, мы знаем, что то, что было раньше, неправильно. Из того же мы знаем, что все, происходящее сейчас, тоже не правильно. А что правильно? За кем следовать? За дискредитированными коммунистами или дискредитирующими себя капиталистами и обокравшими страну олигархами? Есть ли другой путь? Мы не знаем. Мы ничего не знаем, потому что не видели ничего другого. Те, кому удалось пробиться, те, кого протащили богатые папа и мама, смотрят на менее талантливых, менее везучих, отказавшихся или просто бедных, на тех, кто остался внизу, с превосходством и презрением. Вся современная культура направлена на превращение нас в идейных кастратов. У нее это получается, и нам это нравится…
- Сугубо материалистическая цивилизация, навязываемая нам Западом, убивает в нас людей. Что будет дальше? Станем как зажравшаяся Европа, мозги которой давно заплыли жиром? Ей остро не хватает того, чего у нас в избытке – ощутимого потрясения…
- Мы, нищий средний класс, беззащитны. И наши дети так же беззащитны, как мы сами. Нам не по пути с буржуями. В этой стране нам вообще ни с кем не по пути…
- Чтобы создать новое, нужно разрушить старое…
И прочее в том же духе. Это было его манифестом. Он спал и видел, как разрушает устои нового мира, устаревшего еще до его рождения. но все это ему виделось как-то смутно и неопределенно. Он не видел никаких конкретных образов или путей действия, и это убивало его. Васильев не знал, с чего следует начать разрушать и, что более важно, как это сделать. Его протест уже долго накапливался, но никак не мог найти выхода. Васильев очень злился. Ему хотелось разрушить все и всех (он почему-то причислял себя к анархистам, хотя на самом деле почти не имел о них никакого представления). Он понимал, что мышление людей – одна из основных целей. Но как к ней подобраться?
Друзья знали о его революционных настроениях и, будучи образованными прагматиками, про себя снисходительно посмеивались над ним. Они тоже замечали, что в жизни вокруг что-то не так, но были убеждены, что это их не касается. У них были собственные планы на дальнейшую жизнь. Они достаточно здраво оценивали себя и знали, как добиться своего. Остальное их не интересовало. Они считали более разумным не ломать что-то, чтобы не сломаться самим, а приспосабливаться, быть более гибкими и ни о чем не беспокоиться. Но Васильев им нравился. Он был умным, обаятельным, начитанным (иногда им казалось, что чересчур) и хорошим человеком, который мог дать взаймы денег и редко просил сам. Удобный друг.
Васильев не мог не замечать иронического отношения друзей, поэтому чувствовал себя одиноким. Ему остро не хватало единомышленников. Был, правда у него не очень близкий знакомый, чьи взгляды почти полностью совпадали с его собственными (правда скорее имели философско-религиозную основу). Но они оба не могли находиться в обществе друг друга больше пяти минут. Когда-то Иван предпринимал попытки достучаться до людей, но никто не услышал тихое пукание его мыслей. Он умел играть на гитаре, поэтому однажды создал панк-группу, чтобы сотрясти мир обывателей. И все, что получалось, - пьяные дебоши и разврат среди молодых маргиналов в зале. Он пробовал писать стихи и рассказы, рассылал их по журналам и интернетовским сайтам, но никто не удостоил его произведения даже взглядом. Как-то раз он отослал на литературный конкурс в Сети один свой опус, который должен был, по его мнению, потрясти судей. Он был уверен в себе, хоть и ходил все время в ожидании результатов на взводе. А когда их объявили, он понял, что больше никогда не будет заниматься литературой. Победительницей оказалась какая-то Baba-Igla с повестью о проститутках, полной чернухи и матов. О его сочинении даже не упомянули.
Он подумывал о том, чтобы саботировать работу родного предприятия, сборище капиталистов, стяжателей и просто волков, но как-то побоялся. Ему нужно было содержать мать-пенсионерку с третьей степенью инвалидности, выплачивать алименты бывшей жене, платить за квартиру, которая не принадлежала ему. Потерять работу легко, найти новую сложно. К тому же зарплата вполне удовлетворяла его. Он мог потакать своим маленьким слабостям: музыка, книги, кино, Интернет (плебейский наборчик, думал он, но ничего не мог с собой поделать; и он слабо представлял, на что должен быть похож неплебейский набор). Тоска, евшая Васильева, была смертной. Не помогало даже заботливое внимание женского пола, которым он пользовался в избытке.
Так было до тех пор, пока Иван не познакомился с Дьяволом. Как все великие вещи, это произошло буднично с легким налетом обывальщины.

(Ту би континиед)