Владимир Владимиров : Пистолет, семечки и тёща

Где начинается авиация, там кончается порядок. И наш славный отдельный боевой вертолётный полк вполне это подтверждал. Полк к тому же находился в стадии формирования, а это бардак в квадрате.
Прибыл я в него в марте. На аллее к штабу большой плакат – наверное, он остался от тех, кто когда-то размещался в его казармах. Говорят, их строил ещё Котовский, хотя я сомневаюсь, что этот авторитетный большевик что-то строил. На плакате был лаконично нарисован зелёной краской офицер с волевым суровым лицом и красными буквами выведен лозунг: «Офицер! Всё, что создано советским народом, должно быть надёжно защищено!» А ниже, чуть мельче, чёрными буквами приписано: «От советских прапорщиков».
Слева от аллеи была беседка, где на мартовском тёплом уже солнце сидели два офицера – майор и подполковник. Подполковник был очень похож на Суворова, сух и молчалив. Майор же был шустр и весел. Он сразу же представился без обиняков и совершенно не по уставу:
– Здравствуйте, я врач. Моя фамилия Иванус. Я не еврей. Я грек!
Подполковник вызвал прапорщика, который показал, где можно разместиться, служба началась.
Полк наш представлял в тот момент любопытную картину – вертолётов много. К вертолётам всё, что положено, есть – и патроны для пулемётов, и бомбы, и ракеты и топливо. А лётчиков мало – человек десять. Однако надо полетать, иначе лётные льготы не получить. Поэтому иногда какой-нибудь аппарат поднимался в воздух.
На весь полк был всего один пистолет, который был переходящим. Его передавали офицеру, заступающему дежурным по полку, и он носил его в кобуре до следующей смены.
Через неделю после прибытия настала моя очередь заступать помощником дежурного по полку. Дежурным был матёрый лётчик Валя Соловьёв – коренастый черноволосый капитан с очень живыми умными глазами.
В 17 часов надо провести построение и распределить наряды для рядового состава и прапорщиков.
К 17 в полку, и так немноголюдном по причине некомплекта, наступало полное затишье – офицеров автобусы увозили в город, солдаты шли строем в казармы.
В 17 на плацу возле опустевшего штаба Валя и я проводили инструктаж наряда. Вернее, Валя проводил. Служака он был опытный, и потому слишком большого значения уставным формальностям не придавал. Говорил кратко, по делу и с некоторой небрежной ленцой.
Всё заняло не больше пяти минут, и немногочисленный наряд человек из десяти разошёлся по местам. Плац опустел.
– Ну, что, Володя, – сказал Валя, – пойдём!
Мы двинулись по плацу. Валя на ходу начал расстёгивать кобуру, где находился наш единственный на весь полк пистолет. «Интересно, зачем он собирается его доставать?» – подумал я.
Валя запустил руку в кобуру и вытащил горсть семечек. Никакого пистолета там не было. Он отсыпал половину мне и, поплёвывая шелухой на асфальт плаца, двинулся к штабу, в дежурное помещение.
– Володя! – проговорил Валя, приближаясь к штабу. – Ты пока подежурь, а я сейчас отъеду. – Валя сделал паузу.
Выразительное лицо его стало задумчивым, и он продолжил:
– Если будут звонить…, – и он опять замолчал, грызя семечки.
Я ожидал, что Валя скажет, что отвечать, если будут звонить из штаба округа или из Москвы с проверкой, какие-то секретные пароли назовёт.
Валя сплюнул шелуху и продолжил:
– Если будет звонить жена… или тёща, – слово «тёща» он произнёс с тихой злобой, – скажи, что я пошёл проверять караулы.
Он опять полущил семечки и сказал:
– Возьму машину и съезжу в город в шинок, – так на Украине называли забегаловки. – А потом тебя сменю…
Валя сел в полковой Уазик, стоящий у штаба, и укатил…
Я пошёл в дежурку, включил настольную лампу и стал читать «Братьев Карамазовых». Если бы не необходимость убить время, я бы эту нуднейшую вещь так бы никогда и не прочитал.
Часа через три вернулся Валя, очень довольный, уселся на стул и честно отпустил меня отдыхать. Тяготы и лишения армейской службы в авиации были не такими уж тяжёлыми.
Правильно говорят: «Где начинается авиация, там кончается армия!»