Лузер : Дедуля (Ширвинтъ стайл)

В преддверии праздников Дедуля обычно радовался. Будучи светлым стариком, Дедуля вообще радовался большую часть своего инвалидного досуга. А когда Дедуля радовался, ему просто невозможно было находиться в трезвом состоянии духа и поэтому они с соседом Витьком уже намастырили две чекушки беленькой. Витек восседал посреди кухни на ветхой, угрожающе скрипящей табуретке и, нависая над столом, задумчиво разглядывал этикетку чекушки. На лбу Витька красовалась несвежая повязка. Бинт этот происходил от вчерашнего их с Дедулей спора.

«Бей, Дедуля!-- кричал Витек,--Бей! У меня башня бронированная! Бей я сказал, дед! Мне в ВДВ кирпичи об макушку ломали, а ты бутылку разбить ссышь!»
Дедуля трясся от напряжения, кряхтел и старческой артритной рукой, вооруженной пустой бутылкой, ударял Витька по облысевшему черепу.
«Не могу, Витек,--жаловался Дедуля,-- Не разобью, нет силы в руках».
«Бей!, --свирепел Витек,-- или я тебе сам щас по лбу угандошу!».

После пятого Дедулиного удара упрямая бутылка даже не треснула, но вот из витьковой многострадальной головы стала сочиться кровь. Голову кое-как перемотали бинтом, но разве такой пустяк мог остановить Витька. Витька ничего уже не могло остановить. Кое-как вылез он на балкон, и, карабкаясь через перила, заголосил как припадочный: «Братан, снижай вертушку! Десантируемся со мной, Дедуля! ВДВ не сдается! Прикрывай огнем! Больше огня! Поджарьте им сраки! А-а-а-а!»
«Что ты, Витька,-- причитал дед,--вылезай с балкона, ебанат!»
Виктор упирался. Через десять минут путем долгих слезливых уговоров Дедуле удалось-таки образумить Витька и заставить его влезть обратно на балкон.

На самом деле Витек никогда и не был десантником-то. Когда-то он шоферил в штабе, когда по беспросветной глупости своей разбил начальственную волгу, был переведен в стройбат, где и дослужился до почетного дембеля. Только под шафэ Витек вдруг становился то морпехом, то десантником, наливался гордостью, выпячивал грудь, вспоминал былые баталии, афганские пески и джунгли Кабо-Верде. Алкоголь бередил его старые раны. Иногда случалось и кабак штурмом брал, за что бывал бит безжалостно.

Сегодня Витек сидел понурый и вяло слушал разглагольствования Дедули о том, что: «…уж ты, Витя, мне поверь. Я-то в этой жизни имею понятия. Я на любую тему могу поговорить вполне просторно. Если тебе говорят, что черное - это белое – усумнись!» Далее следовал традиционный Дедулин рассказ о том, как в морозную зиму сорок четвертого к ним на передовую приехал сам Жуков.

«Приезжает значит к нам на передовую генерал Жуков. Думаешь на коне? Хуй там! Коня у него тогда не было, на воронке прикатил. Адъютанты - лейтенантики с планшетками вокруг него снуют. Солидный такой мужик. По сторонам: зырк-зырк. И к командиру нашему строго так: «Где у тебя, полковник, сортир дислоцирован?» А полковник растерялся, с лица спал. Бле-е-дный такой стоит, голову в плечи втянул. «Вон, -говорит, и рукой на лес показывает, -Там, дескать». Выругался Жуков матерно и пошел к лесу. Крепко видать ему приспичило: долго не выходил из ельника. Потом кричит: «Петров!» Адъютанту, значит. Тот подбегает. «Бумагу,-- говорит,-- давай.» Тот тоже оробел, лезет в планшетку, а там секретные документы. Выругался Жуков второй раз еще крепче прежнего. А тут я как нарочно мимо марширую. Я, говорю, гвардии рядовой такой-то, чем, говорю, я вам, товарищ генерал, могу помочь? Жуков улыбнулся так по-отцовски. «Снимай,- говорит,- шинель». Я снимаю, конечно. Он подтирается, отдает, и по-доброму так по плечу меня бьет. «Спасибо,- говорит,- боец. Как войну выиграем, заходи до меня, как брата потчевать буду, а может, говорит, награжу». Так и уехал».
*

Как вернулся Витек из стройбата, женился он сразу же на Татьяне и зажили Татьяна с Витьком в его старенькой квартирке с подселением (подселением был, естественно, тот самый добрейший Дедуля). Зажили и стали у них детишки один за одним появляться, потому, как рождаемость Татьяна контролировать не умела. Да и Витек был парень в этом деле проворный, даром что дурак и выпивоха. Как взглянет на свою Татьянку, так и хочется ему нашпиговать ее до самой макушки розовыми крикливыми младенцами. Вначале старший сынишка появился. Отсидел как положено свои девять месяцев. Вылез, осмотрелся и давай озорничать, да кота деградировавшего Ваську-аморала мучить (пояс шахида из куска хозяйственного мыла да пальчиковой батарейки ему на пузо привязывать да повязку зеленую с арабской заумью «Сделано в ОАЭ» ). Разбитной получился пацан-весь в папашу. Потом девочка у них вышла. Раньше срока на белый свет вылезла на два месяца (скучно ей в животе у Татьяны было). Эта любознательная получилась, хоть и косенькая. Сядет бывало, возьмет в ручонки книжонку «Анекдоты на китайском» и тихонько так хихикает. Или картинку разглядывает «Найдите 8000 отличий», да тихонько об угол стола головкой –шмяк, и дальше разглядывать. Ну а потом и младшее чадо появилось. Как раз под новый год, в ноябре (новый год у Витька всегда в ноябре начинался).

А потом пропал куда-то Дедуля. Целую неделю не вылезал он из своей комнатушки. Вспомнила Татьяна, что давно деда на общей кухне не видела, решила в дверь постучаться. Никто не отзывается. Открыла дверь запасным ключом -пусто в комнате. Только бутылки кругом из-под беленькой. Пропал Дедуля- как в воду канул. Ни Витек, ни кто из соседей его не видел. «Да-а…Дела…», -вздыхал участковый, лейтенант Киреев пожимал потными подмышками, загадочно поблескивал очками, потел и писал протокол. От Киреева пахло спиртом, изъятым в качестве вещественной улики у завхоза местной похоронной конторы (со склада той конторы на прошлой неделе пропали пятнадцать метров красного сукна, предназначавшегося для обивки гробов третьего сорта).

Погоревали соседи по светлому старику и стали потихоньку забывать Дедулю. И уж было совсем забыли, как вдруг вечером в дверь кто-то легонько постучался. На пороге стоял Дедуля, нисколько за годы отсутствия не постаревший, а даже совсем наоборот как будто скинувший десяток лет.
«Ну как вы тут без меня? Скучаете?- с порога крикнул дедуля. Вот! Выселяюсь я значит от вас. Персональную квартиру получил в многоэтажке. Сам Жуков за меня похлопотал! Сдержал-таки слово, не забыл старика. Ордерок туточки!»- хлопал себя по груди.

«Как я в пятьдесят пятый год попал -сам не пойму»--рассказывал на кухне Дедуля. «Очнулся: глядь а я в Москве, на Красной площади стою в своей фронтовой шинельке. Подхожу к караульному, где мне, говорю, сынок, маршала Жукова искать. Он мне там-то и там-то, только, говорит, не примет он тебя отец. Болеет маршал, мигрени у него. Это мы, говорю, еще посмотрим. Должен, думаю, принять. Не таков он, Жуков, чтобы слово данное забыть. Прихожу к нему в штаб, а там тоже караульный мне: не может тебя, дед, маршал принять. А я ему: А почему это? А он: А потому. Ступай, говорит, напрочь отсюда. Ну тут я взвелся не на шутку. Ах ты, говорю, сукин сын, сопляк мать твою –перемать! Да я за тебя от Праги до Шпицбергена вот в этой самой шинели прошагал! Пусти, говорю, к маршалу, а то тут всех в капусту щас порубаю! Кричу я на него, а сам думаю: ну пиздец, сейчас заметут. Не замели. Смотрю: Ба! Навстречу сам Жуков идет. В кителе, за голову держится, платок влажный ко лбу прикладывает. А я ему: товарищ Жуков не признаете? Нет, говорит, не припомню тебя дед. Кто таков и что тут разгорланился? А я ему край шинели-то возьми да и покажи. Специально с той самой зимы перестал шинельку чистить. Неужто ты, говорит? Узнаю теперь! Что так постарел, боец? Ну пойдем- пойдем в мой кабинет, потолкуем. Дело у тебя ко мне, да?

Вот так вот. К вечеру уж готов был ордерок! Распили мы с маршалом на радостях армянского коньячку. У него мигрень сразу как рукой сняло. Я от счастья уж и так на ногах не стоял, да как мы с ним по пятьсот тяпнули, что дальше было не помню. Очнулся перед своей дверью. А ордерок-то вот он, -Дедуля разглаживал желтым пальцем дорогую сердцу бумажку. Да насрать что сорок седьмым годом датирован, я фронтовик, я до самого верха дойду, а квартирку отдельную выбью! Так что прощайте соседи. Вещички помогите собрать да и съеду я от вас. Не поминайте лихом.

Вот такой он был, Дедуля.