Giggs : Закрученное дело

- Суровые времена, брат, суровые, - говорил пристав своему помощнику, лакейского вида молодому человеку с густо напомаженными волосами, зачесанными на прямой пробор, - второе смертоубийство уж за год. Брат на брата идет, слуга на господина, супруга на благоверного…
- Оно так, Матвей Карлович, однако, ежели посмотреть на вопрос практически… - помощник не договорил о том, что же будет видно, если посмотреть практически, так как мимо брички прошла красивая селянка, беспечно сняв платок с головы и распустив черные, как смоль, волосы и красуясь большими медными серьгами в виде колец. Молодой человек проводил взглядом упругие бедра женщины и, щелкнув пальцами, воскликнул:
- Фемина!
- Молодо-зелено, - усмехнулся пристав, - вот как-то на званом вечере у князя Болтаюшкина присутствовала одна англичаночка. Глазищи – во! (При этих словах пристав высоко поднял густые брови и сильно округлил серенькие глаза свои, став похожим на перепуганного филина) Волос рыжий, как у лисицы, зубищи, как у лошади, кость широкая, талия, как у комара - меня аж в жар бросило. Я еще стреляться собрался с одним карнетишкой, да Антон Матвеич упросили…
- Вы уж рассказывали, - скучая и оглядывая одинокую мельницу, заметил помощник.
- Да слушай ты, песья морда! «Рассказывали!» Я к чему веду: баба твоя супротив англичаночки моей…
- Так уж и Вашей, - с сомнением перевел взгляд на пристава помощник.
- Свинья ты, Ванюша, - обозлился пристав, - никакого уважения в тебе нету к старшим.
Пристав достал табакерку и понюхал табаку. Помощник залез во внутренности своего нового сюртука и извлек медальончик с личиком некоей чахоточной барышни, которое тут же принялся изучать через пенсне. Кроме личика, можно было еще разглядеть верх довольно открытого платья, не скрывавшего начала несколько, судя по всему, приукрашенной художником груди. Матвей Карлович некоторое время дулся и давал советы извозчику, стараясь не глядеть на помощника:
- Что ты спишь, леший?! Ты не видишь, что правая пристяжная у тебя ничего не везет?!
- Не первый год замужем, не извольте беспокоиться, барин, - огрызался извозчик.
- А ну не рассуждать, болван! Всыпь ей! Еще! А ну дай сюда, чтоб тебя на том свете самого в бричку запрягали!
С этими словами Матвей Карлович выхватил хлыст у извозчика и, воинственно раздувая щеки и шевеля усами, несколько раз наискось прошелся хлыстом по конскому крупу. После чего, совершенно притомившись, бросил хлыст в руки извозчику и привалился к спинке сидения, глотая воздух и держась за сердце. Действия пристава привели к тому, что бричка только чудом не повалилась в кювет, что вызвало еще большее его негодование.
- Анафема! Убить нас хочешь?! Чтоб тебе ни дна ни покрышки, чтоб тебе самый отвратный черт на том свете в морду наплевал, чтоб ты провалился!…
- Сами лезут… Я же не лезу их учить, как жуликов ловить… - обиделся извозчик и недовольно выгнул спину, будто изображал шахматного коня.
- Нет, ну каков мерзавец! Этот питекантроп сейчас еще чертежи паровозов разбирать примется! Мааааалчать!!!
У помощника зазвенело в ушах от крика пристава, и он спрятал медальончик обратно.
- Долго ль еще до Дубков-то? – осведомился он у извозчика, давая понять своим тоном, как неприятна ему эта поездка.
- Верст с восемь, Вашбродь…
- Что там, милок, за медальон у тебя был? – елейным голосом спросил пристав, давший выход своему гневу и подобревший, - дама сердца?
- Какой там черт дама сердца? Пакость чахоточная, в карты выиграл в офицерском клубе, - грубо отозвался помощник и, вытащив медальон, выкинул его в траву.
- Ну не сердись, брат на старика-то. Понимание иметь надо. Все от поблажек. Нас-то не так воспитывали…
- Вот если посмотреть на вопрос практически, Матвей Карлович, долго мне еще в помощниках валандаться, да кур краденых выискивать в бурьяне?
- Эк хватил-то: «кур»! А и что? Да хоть бы и кур! Хоть блох на псиной заднице! Потому как – присяга!
- Это все так, да только настоящего дела хочется. Вот давеча печник удавился, дурак. Да хоть бы сотнями давились спьяну, мне что за печаль? Мне дело закрученное подай, да такое, чтоб с нахрапу его не разрешить, да чтоб в кругах благородных. Отравление, скажем, с целью захвата наследства, а сам чтоб горе безутешное изображал. Мысль чтобы работала!
- А у нас, брат, примерно такое дело и будет. Не хотел говорить, потому, как ведешь ты себя скверно, ну да кто старое помянет…
- Милый! Милый Матвей Карлович! Вы мне просто елей на сердце разлили, клянусь своим пенсне! Рассказывайте же скорее, что там за дело!
- Ты это брось, брат. Уж как ты себе хочешь, а только я этих глупостев-фамильярностей не потерплю!
- Полноте, Матвей Карлович! Где же Вы фамильярность усмотрели, ежели практически подойти?
- Ну хорошо, хорошо, просто на будущее имейте в виду. А по делу сразу же хочу заметить, что весьма оно деликатное и требует джентльменского подхода, тонкого. В общем, такая мерзость, что и сказать тошно…

Через некоторое время коллеги сидели в прохладном мезонине, окруженном акациями, и пили чай с корицей, облокотившись на спинки узорчатых старинных стульев немецкой работы.
- Нда-с, так я поприсутствую, Леночка? – без особой надежды в голосе спросил напоследок пожилой граф свою хорошенькую дочь.
- Papa! Это совершенно невозможно! Сколько можно повторять?
- C’est etonnant! – изумился граф. – Впрочем, ты можешь полностью довериться моему confrere, как я уже говорил. Я давно знаю Матвея Карловича, и уверяю тебя…
- Papa!
- Ухожу, ухожу, tout-a-fait, ma chere… - поспешил граф. Пристав с помощником встали и почтительно поклонились.
- La patrie avant tout! – крикнул первое, что вспомнил по-французски пристав и смущенно закашлялся. Граф, наконец, ушел.
Некоторое время царило неловкое молчание. Гости усердно разглядывали носки своих туфель, а девушка нашла уместным пустить слезу.
- Простите, я отнимаю у вас столько времени, - опомнилась она, наконец, - вот одно из этих писем.
Дочь графа с явной гадливостью пододвинула к приставу кончиком ногтя немного смятый конверт. Матвей Карлович порывисто извлек листок бумаги из конверта, и, держа его так, чтобы помощнику было видно, принялся читать про себя его содержание.
«Любезная Annette!
Вы продолжаете молчать, разрушая мое сердце до основания! Смею полагать, Вы уже презираете меня! Да, это я похитил Вашу собачку. Она пахнет Вами, хранит незримые следы Вашей ласки на своей шерсти… Сначала я входил в нее нежно, но потом вспомнил, насколько больше внимания Вы уделяете этому неудачнику Мишелю, чем Вашему покорному слуге, во время приемов у Вас, и я порвал своей вздыбившейся от негодования плотью зад этого избалованного существа! Я вертел на своем колу Вашу собачку, как Вы вертите судьбами Ваших поклонников, о жестокая! Как моя любовь к Вам, уже болезненная от своей безнадежности, льется через край, так и мое семя выплеснулось из ее пасти…
Это я украл Ваши панталоны с едва заметным желтым пятнышком и черным волоском спереди и спал семь ночей кряду с ними на голове, вдыхая аромат Ваш! И был втройне вознагражден, когда заметил и малюсенькое коричневое пятнышко сзади! Это отпечаток Вашего заднего размера, сударыня, который значительно увеличится, когда я доберусь уже и до Вас самой!…»
Помощник читал, и плоть его вздымалась таким же колом, как у автора письма, хотя он и не все понимал, о чем шла речь в письме. Само письмо уже довольно заметно подрагивало в руках пристава, на лбу которого выступил холодный пот.
Далее в письме шло длительное и подробное описание технической стороны процесса воровства кала девушки и не менее подробное описание его поедания. Чуть ниже было приведено несколько рецептов приготовления холодных закусок из того же сырья, и даже пара мазков, еще сохранивших запах, в качестве доказательства.
- Это же какой-то говноед, - разочарованно прошипел помощник на ухо приставу, за что тут же почувствовал на большом пальце ноги его тяжелую пяту. Помощник чуть не заплакал от боли, его голову затмил кисловатый туман мести, который передался ему в наследство от матушки татарского происхождения. – И как отвратительно воняет ее дерьмо, - заметил он еще громче, уже не очень отдавая себе отчет в своих действиях. (Новый удар по пальцу) – Матвей Карлович, Ваш палец аккурат на ее говне сейчас, - явственно разнесся по мезонину голос помощника.
- Извините, мы должны посовещаться, - подскочив, сказал красный, как свекла, пристав, пряча письмо в конверт, - а сие – важнейшая улика.
- Конечно, - наклонила голову девушка, чуть не плача от обиды.
- Подумать только – поедать такое исключительно вонючее говнище! Чем ее кормят? У меня пес, так и тот… - слушала дочь графа удаляющийся голос помощника.
- Маааалчать! Щенок! Все под суд пойдем! Пригрел змею, старый дурень! – орал в ярости пристав, когда они с помощником дошли до брички.
- Не сметь! Я из благородной семьи! Будет еще каждый отставной унтер-офицеришка себе крик позволять!
- Чтооооо?!!!
- Сами извольте копаться в ее говне, я умываю руки, вот что, - спокойно ответил помощник и полез на бричку. Однако, пристав, с неожиданной для помощника силой, стащил его за шиворот на землю. Как во сне, помощник ощутил слабый тычок в левое ухо.
- Драться?! – вскричал он и, схватив пристава за волосы, несколько раз ударил его головой о крыло брички. Пристав, охнув, кулем повалился на грунт. Озверевший помощник достал из брюк член и с наслаждением помочился на коллегу…
- Это он, я узнала его силуэт! – донесся вдруг голос девушки-жертвы необычного поклонника. Послышался разрозненный топот ног графских слуг. Помощник взмахнул на бричку:
- Гони, Гришка! Жарь!
- Не можно.
- Гони, говорю, а не то расшибу тебе голову, как гнилую тыкву! – хрипел надорванным голосом помощник.
- Не можно, Вашбродь. Никак не можно…
- Тридцать рублей даю, гони, сволочь!
- А нууу, залеоооотныяяя!!! – закричал вдруг страшным голосом Григорий и взмахнул хлыстом. Помощник ткнул кулаком в кирпичное лицо какому-то пьянице из графских дворовых, который уже вцепился в бричку своими стертыми пальцами, походившими на грязные колбаски. Бричка оторвалась от земли и понеслась. Помощник хрипло захохотал, отчего вороны и прочая летучая дрянь падала замертво…
- Ты чего орешь-то, бесноватый?! – спросонья каркнул Матвей Карлович извозчику.
- Спят, окаянные, мочи нет уж солнцепек этот терпеть… Нехай ходу добавят… - пояснил Григорий.
Помощник осоловело огляделся и, потирая ноющую шею, спросил извозчика:
- Долго еще что ль до Дубков-то?
- Мы уж обратно едем. Нашлись графские куры-то… Порода…
- Да? – тупо переспросил помощник и слезы быстро и позорно потекли по его распухшему заспанному лицу.