Честный Казах : Семь дней, которые меня потрясли - Часть 5

Семь дней, которые меня потрясли - Часть 5

Вечером Тима сказал, что так больше жить нельзя и начал собираться, чтобы спуститься в поселок, где он рассчитывал найти и притащить Берика, живого или пьяного. Мои слабые протесты он резонно парировал демонстрированием своего тяжелого кулака и, через некоторое время, оседлав коня, ускакал во внезапно окутавшую горы темноту. Бараны отчаянно блеяли за загоном, казалось, даже чихали и кашляли они как-то нарочито громко. Где-то в ущельях завыли волки. Тут же послышался встревоженный храп лошадей, стреноженных и пасшихся неподалеку. Я зарядил оба ружья крупной картечью, опоясался ножом, патронташем, и вышел из кибитки. Я, конечно, довольно слабо представлял себе, что следует делать в случае нападения двуногих или четвероногих воров, но тяжелая сталь ружей придавала некоторую уверенность. Вообще-то волки выли на протяжении всех предыдущих дней, но рядом был Тима, который буквально вырос в этих горах и на мой вопрос о возможности нападения волков авторитетно заявил, что они местные и на «своего» чабана нападать не будут. Тогда мне казались убедительными его объяснения, мол, волки очень умные существа и никогда не будут задирать скотину или людей в районе своего логова, чтобы не вызвать ответные карательные меры, от которых может пострадать их семейство. Даже напротив, убеждал он, «свои» волки будут охранять «свое» стадо от возможных одиночек-беспредельщиков, чтобы не пострадать самим от ответки за кровожадность какого-то больного урода. Мол, казахи издревле знали особенность этого зверя и чуть ли не специально пасли свои стада прямо у волчьих логов.
Но теперь, когда я столкнулся один на один с окутанными мраком чужими горами, грозно нависшими надо мной неприступной стеной в неясном свете блеклого месяца, все эти объяснения и доводы казались банальным стебом, а воображение услужливо рисовало силуэты хищных зверей и огоньки глаз, горящих неутолимым голодом. К тому же следовало также опасаться и двуногих хищников, которые будут даже пострашнее волков – недавний ночной визит подозрительного грузовика был все еще свеж в памяти. Вся надежда была на собак – этих покорных, но страшных зверей, которые, как и волки, привыкли добывать себе пищу в условиях дикой природы и заматеревших в жестокой борьбе за выживание. У Берика была даже парочка чистокровных туркменских алабаев, которые, выросши в горах, были совсем непохожи на тех смешных пушистых медвежат, которых водят на выставки. Они были чуть поменьше в холке своих домашних собратьев, очевидно из-за скудного питания, но значительно крепче и шире; со страшными клыками и мощными челюстями, с грязной и всклокоченной шерстью, с обгрызенными в несчетных схватках мордами, они казались какими-то ужасными оборотнями. Да даже овчарки, выросшие в таких условиях, казалось, могли задать хорошую трепку волку среднего размера.
Я быстро закемарил на свежем воздухе, прямо у входа в кибитку, сидя, с двумя ружьями наперевес. Мне снился город, теплая чистая постелька и мама, заботливо наливающая мне обжигающий ароматный чай. Вдруг ночь разорвал утробный и отчаянно надрывный лай собак. Что-то случилось. Неподалеку, у большого урюкового дерева слышалась какая-то возня – собаки, разбредшиеся вокруг, сбегались к нему, очевидно, на помощь своим собратьям. Я повесил двустволку на спину, проверил карабин и, озираясь, осторожно зашагал в ту сторону. Ночь просто высасывала из меня все силы, окутав мою душу суеверным ужасом, ноги стали ватными, спина вся взмокла, а волосы, казалось, стояли дыбом, по всему телу, и сильно захотелось в туалет. Из головы почему-то все не выходили всякие зомби и оборотни, в обилии виденные мной на пиратских видеокассетах. Все это напоминало мне дешевый фильм ужасов, казалось, я, как второстепенный герой, иду как баран на закланье полчищ нечистой силы. Собаки окружили дерево и, не переставая надрывно лаять, пытались запрыгнуть туда, как-то нелепо кружась на задних лапах.
- Кто там, бля? – козлиным фальцетом вырвалось из моего пересохшего горла. – А ну, отзовись, а то щас как пальну нахуй! – проблеял я, взводя дрожащими руками курок ружья. Страшно хотелось пальнуть в упор прямо по дереву, но остатки разума, загнанные в угол леденящим душу кошмаром, все же подсказали мне, что лучше сначала произвести предупредительный выстрел. Раздался грохот, ночь на миг блеснула огнем, ущелья гулко отдали эхом и зашелестели разбуженными летучими мышами и вороньем. В спешке я как-то неловко приложил приклад и сильно отбил плечо, но, не замечая боли, уже доставал непослушными пальцами из патронташа еще патрон, чтобы побыстрее зарядить карабин, ставший вдруг на долгие секунды бесполезной дубиной. В воздухе, как конфетти, шелестели обрывки газет от стреляного пыжа.
- Дяденька, не стреляйте, дяденька, не стреляйте! – вдруг донес ветер сквозь лай обрывки тонкого детского голоска.
Как в заправском вестерне, несводя прицела с дерева, я подошел поближе и увидел на ветках тщедушное тельце.

Ночью мы почти не спали. Я разговаривал до рассвета со своим ночным гостем и кошмар, убивающий своей обыденностью и реальностью, ползал мурашками по моей спине. Тот, кого я принял за ребенка, оказался парнем, моим ровесником, когда-то служившим в воинской части, находящейся неподалеку, и полгода проведшим в рабстве у местных турков-месхетов, в горах, на плантациях анаши. Сначала он был не очень разговорчив, смотрел затравленным взглядом исподлобья, искоса, куда-то ниже уровня глаз, и пугался каждого шороха или моего резкого движения. Страшно худой, с тельцем подростка, высохшими губами, грязными нестрижеными русыми волосами, одетый в какое-то рубище, с избитыми в кровь ступнями и висящей клочьями обгоревшей от палящего горного солнца кожей, он не вызывал у меня опасений, даже ночью, в горах. Он попросил поесть, было видно, что он не ел несколько дней, но, к моему величайшему стыду, у меня не было ни крошки съестного. Я чуть не заплакал от обиды, от собственной беспомощности, оттого, что я не могу помочь так нуждающемуся в моей помощи человеку. Я предложил подождать до утра, а потом, с приездом Тимы, отправиться в поселок, к бабушке, которая накормит, туда, где есть баня и чистое белье, где есть все для простого человеческого счастья. Мы развели костер и вскипятили чайник. Жадно хлебая дешевый чай, от которого буквально еще вчера я воротил нос, мы потихоньку разговорились.
Его звали Васей, родом он был из Джамбула, из семьи оставались только мать и престарелая бабка, проводившие с год назад в армию своего единственного сына и писавшие ему каждую неделю. Где-то полгода назад он вышел в увольнительную в поселок, где познакомился с какими-то девицами, которые опоили его спиртным. Очнулся он уже в грязном грузовике, раздетый и грубо связанный. Его привезли в горы, держали в какой-то яме, кормили помоями, избивали безо всякого повода, всячески издевались, заставляли целыми днями выполнять непосильную работу – носить воду из реки в ущелье, поливать под палящим солнцем бесконечные плантации анаши, чистить и вспахивать непокорную каменистую горную землю. И лишь недавно, чудом, ему удалось сбежать из рабства – несколько дней он бродил по горам, питаясь ягодами и кореньями, пока не наткнулся на нашу кибитку.
Украли его турки-месхеты, в простонародье носороги, из поселка у воинской части, в те времена беспредельничавшие по всей области. Они жили кучно, большими семьями, были очень гонорными, занимались в основном мелким бизнесом – барыги и мелкий криминал, сплошь ездили на очень подержанных иномарках и считали себя местными царьками, взяли в кабалу почти все обедневшее местное население. Они почему-то называли себя турками, хотя были больше цыганами, даже язык был у них совсем не похож ни на один из тюркских диалектов, а настоящие турки, из Турции, презрительно называли их месхетами и не считали за людей. Казахи, гостеприимный и незлобивый народ, какое-то время терпели беспардонных чужаков на своей земле. Но любому терпению приходит конец – вскоре начались «организованные беспорядки», в результате которых самых одиозных месхетских бандитов попросту замочили, а более мелкое жулье пересажали. После чего, буквально за пару месяцев, месхеты преобразились в скромный и трудолюбивый народец, один из многих, в обилии населяющих гостеприимную казахскую землю, и, до настоящего времени, остаются, в массе своей, достойными гражданами. Впрочем, рядовой обыватель не почувствовал ни беспорядков, ни громких тайных спецопераций, а пытливые умы подозревают вмешательство Комитета национальной безопасности – местной спецслужбы.

День 5
На рассвете приехал Тима, чистенький, посвежевший, естественно, без Берика. Он с удивлением посмотрел на моего ночного гостя и, выслушав мой краткий пересказ ночного повествования, достал из притороченной к седлу торбы кучу еды, привезенной из поселка – бабушка заботливо и щедро собрала своему внуку разнообразной провизии. Мы с Васей жадно накинулись на неожиданно свалившееся на нас счастье. Еще Тима привез несколько бутылок водки и по моей просьбе чистое белье и мыло. После завтрака мы с Васей помылись в обжигающе холодной горной речушке; я предвкушал, было, одеть новые чистые трусы, но Тима привез лишь одну пару, которую пришлось отдать своему гостю, т.к. у него не было вообще никакой одежды, не считая замасленного вонючего истертого куска материи, заменяющего ему штаны. Я помню, это были совсем новые трусы, которые подарила мне мама, сатиновые, моего любимого покроя – от пупка до колена, белые, в вертикальную синюю полоску, но мне было стыдно зажать их и отдать свои старые. Их мне пришлось постирать и ходить в них дальше, хотя, по хорошему, их можно было только выкинуть.
После того, как бараны были выгнаны на выпас, мы присели в тенечке под деревом, накрыли нехитрую закуску – большие куски вареного бараньего мяса с луком и солью, и Тима достал из ручья холодную бутылку.
- Бля, че с Васей делать, щас носороги будут его искать, понаедут, хуй отстреляемся! – волновался я. Посвежевший Вася заметно нервничал при упоминании своих недавних хозяев.
- Да хуй с ними, сунуться, парвем нахуй, - успокаивал меня Тима. В городе он был большим авторитетом, но здесь в горах, где ни одной живой души много километров вокруг, меня его вес в криминальной среде не очень успокаивал, - пусть пока с нами побудет, завтра поедем в поселок, отведем его в часть.
- Кстати, где Берик-то, че, нашел его? – спросил я.
- Да он пиздец готовый на Боранбая валяется. Я его за жабры взял, типа, ты где шарахаешься, йоптваю, на день нас оставил и чуть ли не на неделю пропал – а он чуть не плачет, типа месяц с гор не спускался, а нам, типа, пару дней посидеть западло. Ну мне его жалко стало, тем более он хлестанулся, что все, завтра по любому придет.

Сытый и опьяневший я подобрел и согласился с Тимой. Вася вроде тоже особо не возражал потусить с нами еще денек – в одиночку его легко поймали бы по дороге в поселок и увезли бы обратно в рабство. Жизнь налаживалась и мы, выпив еще поллитра, весело пиздели о всякой хуйне и рассказывали анекдоты. Заканчивался очередной день в горах.