НИЖД : Сила Любви

- Да куда же ты собрался, Сашенька! Сто-о-ой! Скотина-а-а!..
Завывая, женщина, немолодая уже, перепачканным слезами лицом уткнулась в штанину подволакивающего ногу мужчины. Ее пальцы – толстые и порозовевшие от частой стирки – надежной хваткой впились в грубую ткань брюк. Рухнувшая на колени, мясистая, выставив напоказ пяточные мозоли и жирные икры, женщина представлялась мужчине комичной гирей – той, которую любят изображать художники-карикатуристы пристегнутой к ноге вертикально-полосатого заключенного.
Мужчина улыбался куда-то в сторону, и, скорее механически, чем упорствуя, продолжал двигаться в сторону двери, волоча за собой по гладкому полу прихожей увесистый груз.
- Да зачем она тебе нужна, зачем?! На кого ты меня бросаешь, детей пожалей, Сашенька, милый!!!
На пути причитаний грязной и некрасивой жены к сердцу мужчины стояла совершенно особая радость, ликование даже. Он впервые осознал себя сильным.

***

Нет, она не старалась выследить стерву. Не ходила к соседке-ведьме, чтобы навести порчу. Зачем? Сашка старый уже – перебесится, куда ему идти уж. Пенсия на носу. Дом прибран, ужин горячий, телевизор – она знала, больше ему ничего не нужно!
Мария, разменяв пятый десяток, считала себя женщиной мудрой, в хитросплетениях жизни разбиравшейся с ловкостью старушки-профессорши, что на заре ее юности преподавала будущим медсестрам основы психологии. От нее Маша и услышала тогда слово-ключ к сердцу, а точнее – к ногам мужчины: чтобы бегал недалеко, всегда возвращался, прощения просил и, в общем, оставался внутри семейного круга, чтобы ни произошло. Слово это было – «дело».
- Не говорите ничего, девочки, - поднимала профессорша над стеклами очков свои добрые голубые глаза, - делайте. Делайте то, что облегчит ему быт, то, что ему хочется, пересильте себя, отдайте ему всю свою заботу, которую впитали от своих любящих родителей. Ухаживайте за ним как за тяжело раненым, и, не забудьте, постоянно улыбайтесь! В этом ваша женская сила!
Машу немного потряхивало, когда профессорша упоминала про «любящих родителей». Вспоминать отца-алкоголика и психически больную мамашу было больно и противно. Но секрет старенькой профессорши бережно вынесла из училища – как из института благородных девиц – на всю оставшуюся жизнь.
Трудно жили они с Сашей, но счастливо – не было в доме пьяных ссор, не дышал он не нее во сне перегаром и папиросным духом. Дети родились здоровенькие. Пусть – поздно, зато немного для себя пожили! Всё как у всех, да не как у всех… За это Мария бога благодарила. Достался ей во всех отношениях положительный муж. И потому поглядывала она на соседок, клянущих судьбу, с тихой гордостью за свой удавшийся брак.

***

Когда Александр Сергеевич впервые почувствовал тоску на душе, ему стукнуло пятьдесят четыре года. Всю свою жизнь скромный инженер Гидропроекта не испытывал ничего подобного. Жизнь текла размеренно, казалось, так будет всегда. Не хорошо – не плохо. Нормально. Так все живут. Только у Александра Сергеевича – без лишней грязи. Любящая жена, подрастающие дочь и сын. Телевизор на ночь, утренняя газета, за которой он любил спускаться в одной майке, еще не умывшись. Работа – не самая плохая, уважение в коллективе. Готовился к пенсии загодя, оторвав по случаю участок в профкоме и выстроив не самый плохой садовый домик.
Все предвещало счастливую старость. Как вдруг возникло нечто, что поселилось в сердце невозмутимого некогда мужчины осколком гранаты. Ранние пробуждения, тихие слезы в уборной после просмотра «Служебного романа» – это было очень странно, и страшно пугало немолодого уже, разного повидавшего на своем веку, человека. ЭТО накатило мощной волной на фоне полного благополучия, что по началу попросту вызвало панику. Как это – на работе, дома – все хорошо, но откуда слезы, откуда эта тоска в сердце, почему солнце не радует, почему хочется скрыться ото всех в углу под лестницей первого этажа – давно примеченное место – только вдруг найдут! – откуда это?
Два месяца Александр Сергеевич подумывал о самоубийстве. Да, прямо так себе честно и определил свой позыв. Со свойственной ему деловитостью подыскивал надежный и, в то же время, не слишком травматичный способ, остановившись, в конце концов, на смеси двух известных лекарств, которые – знал – принимает его жена-сердечница.
- Завтра решусь, - подумалось грустно. – А сегодня позволю себе что-нибудь...

***

- Я не хочу знать, кто она, - думала Мария, - не хочу. Пусть сам расскажет, если захочет. А я буду стирать ему носки и гладить каждый вечер рубашки, чтобы выглядел с иголочки, чтобы на работе все у него было хорошо, чтобы домой возвращался с радостью – к своему любимому борщу, домашним шлепанцам и – будь он неладен – к телевизору.
Днем Мария тайком утирала слезы, стоя, распарившись, у плиты – смахивала соленые капли не то – пота, не то – горя. Вечером – улыбалась и, едва не падая, все же подползала бочком к мужу, прижимаясь к нему всем своим грузным телом – пыталась уловить хоть намек, но, не дождавшись, засыпала на родном костлявом плече. Халат новый купила – покороче. Хотя, на что там смотреть! Но все же…
Эта девка – разлучница – была явно моложе и привлекательней Марии. Женщина это понимала, хотя никак не могла взять в толк, чем мог ее высушенный Саша привлечь хоть кого-нибудь, кроме алкоголички Светки из продуктового, которая стреляла своими блядскими поросячьими глазками в сторону высокого инженера, деловито отбиравшего луковицы. Мария это наблюдала неоднократно, но ни разу не заметила, чтобы муж хоть чем-то ответил крашеной сучке. Похоть Светкина была хорошо известна в округе, но Саша ни намеком не показал, что такая баба может быть ему интересна.
Так кто же она? Уж точно – не грязная продавщица…

***

Их первая встреча случилась на трамвайной остановке в тот самый «день решения». Ровно три минуты ожидания утреннего транспорта в кругу привычных попутчиков обернулись для него счастливым избавлением от смертного греха. Что ни говори, а кончать собой было страшно. Страшно было оказаться вдруг за гранью по собственно воле. Не будучи человеком религиозным, Александр Сереевич все же опасался последствий, пусть и не очень ему понятных. В общем – «клубок противоречий», выражаясь словами профорга Миши, которому обязательный инженер вез в кармане мятую сторублевку, взятую на прошлой неделе – последний долг, так сказать.

И вот это случилось. Их глаза встретились.

Странно, что до сего момента Александр Сергеевич вообще старался избегать встреч взглядом с кем бы то ни было. Ему не раз хотелось ответить Взглядом Светлане из Гастронома – довольно вульгарной особе, которая всегда излишне назойливо интересовалась его персоной. Но отвечать не позволяла природная робость и врожденное чувство такта, которым тихо восхищались его коллеги.
Теперь же он понял, что отвести взгляд не в силах. Все, на что он оказался способен – уловить боковым зрением невероятную белизну и нежность кожи, тонкий, изящный абрис губ, волшебный водопад вьющихся светлых волос, что обрамляли юное – без единого изъяна – лицо. И ресницы – невероятно длинные… Это было чудо!
Три минуты длился гипнотический транс, и, когда сочувствующая, опаздывающая публика внесла его внутрь трамвая, а двери закрылись, Александр Сергеевич понял, что лицо, которое он только что видел – дар Божий. Спасение. Трамвай медленно тронулся, и за толпой не было никакой возможности увидеть, что стало с этим прекрасным созданием. И было ли оно вообще.

***

Дом становился все чище, еда – еще вкуснее, а мужчина в доме появлялся все реже. Дети – двенадцатилетняя Ирочка и десятилетний Павлик – играя, частенько затихали, и мать видела краем глаза, как наблюдают они за ней – тяжелой неподвижной фигурой, притулившейся на краю кухонного табурета. Старалась хоть как-то на время хотя бы забыть. Любовалась своими ласточками, через улыбку сквозь слезы приглашала к играм, но тем без матери было веселее – дети взрослеют быстро.
Изнуряла себя работой, чтобы хоть ночью не испытывать того щемящего чувства тоски, которое даже в идеально ухоженном доме селит призрак беды и разрухи. Понимала, что не сможет, даже поднатужившись, прожить одна – ее работа – дом. Больше она ничего не умела, хоть и держала для порядка диплом медицинской сестры в коробке с документами. Пробовала посмотреть вокруг – найти хоть какую отдушину, но, как только поднимала глаза от пола, мысли начинали покидать ее, голова становилась пустой-пустой.
Так неприятно делалось, что даже невозможно было вспомнить, зачем это она оторвалась от привычной стирки или готовки. В эти дни она стала называть себя «роботом». Странно, но это немного заглушало тоску.

***

В тот же день после обеденного перерыва Александр Сергеевич навсегда покинул стены родного Института. Долг профоргу он так и не отдал, шестым чувством понимая, что деньги в ближайшее время ему понадобятся.
Странно, но ноги сами привели его на берег реки, где, еще не различив в толпе отдыхающих свой утренний морок, Александр Сергеевич почувствовал близость самого дорогого и самого желанного, что только есть на земле. Сердце его уже учащенно билось, когда он, прищурившись, увидел вдали знакомый силуэт, размытый дымкой ниспадающих на обнаженные плечи прядей волос.
Он покачнулся, но все же заставил себя приблизиться, и сел невдалеке, расстелив под собой пиджак и ослабив тугой узел галстука. Они были рядом – на расстоянии двух вытянутых рук. Александр Сергеевич отчаянно пытался призвать на помощь свою врожденную деликатность, но так и не смог оторвать взгляд от сомкнутых длинных ресниц, от вздымающейся при каждом вдохе прекрасной обнаженной груди.
Юноша медитировал, сидя в позе лотоса, прямой и неподвижный. Он улыбался, и у Александра Сергеевича возникло отчетливое чувство, что молодой человек знает о его присутствии. Нужно было встать и уйти, но прекрасное видение парализовало члены стареющего инженера. Пот стекал по его худому лицу, шее, обильно смачивая воротник белой рубашки. Еще немного и можно было бы вызывать «скорую», но вдруг юноша пружинно поднялся и, перекинув через плечо полотенце, двинулся прочь. Сделав пару шагов, он остановился и ласково посмотрел на непристойно взиравшего на него старика.
- Если хочешь, пойдем со мной…
Больше ни слова. На секунду их взгляды снова нашли друг друга. Вспышка света, и вот уже гибкая фигура удаляется по тропинке, бегущей вдоль берега.
В этот день и в эту ночь Александр Сергеевич осознал, для чего он родился на этот свет.

***

- Ты говорил ей обо мне?
- Нет.
Они сидели на коленях друг против друга, любуясь друг другом. Теплые лучи заката покрыли стены аскетичного жилья Георгия.
- Не говори – она не поймет. За эти дни ты достаточно рассказал о своей жизни и о своей жене, чтобы я понял. Тебе придется просто уйти, если ты меня любишь.
- Я готов, - Александр Сергеевич улыбнулся и тут же сощурился, то ли от луча солнца, пробившегося сквозь локоны Георгия, то ли от его ответной улыбки.
- И еще. Если ты любишь меня, ты должен помочь.
Юноша смотрел прямо в глаза старику. Александр Сергеевич прикрылся костлявой ладонью от света:
- Я сегодня продаю дом. К обеду оформлю все бумаги и получу деньги.
- Хорошо, я жду тебя вечером. Помни, что я люблю тебя…
- Как же я люблю тебя, Господи, - подумалось старику, - Как же я раньше жил без тебя? – смаковал вопрос Александр Сергеевич, не имея сил оторвать взгляд от самого красивого на свете лица.

***

Последнее усилие, и он уже на пороге. Оттолкнув рыдающую женщину как бесполезный тюк, набитый ненужным хламом, Александр Сергеевич быстро спустился на первый этаж. Легкая, пружинистая походка молодого человека, небывалый подъем и радость – теперь – вечные спутники. Прохлада летней ночи встретила его как хорошо знакомая подружка, смыв жар с лица и обласкав тело несильным порывом ветра. Высокий сухощавый мужчина, расправив плечи, двинулся через темный пустырь к поджидавшим его огням на той стороне усыпанного звездами неба.
Все, что он взял с собой – это небольшой дачный участок с уютным садовым домиком посредине, поместившийся в небольшой черной кожи портфель. Аккуратно завернутый в газеты, четырьмя равными пачками он покоился на дне отделения для документов, недоумевая, наверное, почему заботливый хозяин трансформировал его в стопку хрусткой бумаги.
- Надо было Маше, все-таки, сказать, - подумалось. Но потом Александр Сергеевич понял, что никогда больше не вспомнит о своей жене, никогда. Настолько далека была теперь от него эта женщина – это безобразное существо. Настолько далека, что никаких эмоций по поводу еще не постигшего ее разочарования от продажи дачного участка он не испытывал. Он был теперь другим человеком. Разве только детей было немного жаль, но Александр Сергеевич пообещал себе, что присмотрит за ними издалека. Если Он позволит… Если Он позволит, можно будет даже вытащить их из-под крыла этой безумной курицы. Посмотрим…
- Эй, мужик, дай закурить!
Прозвучавший над ухом хриплый голос заставил одинокого прохожего вздрогнуть. Александр Сергеевич крепче сжал ручку портфеля, со страхом различая в свете одних только звезд детали угрожающей вида тени. Вторая надвигалась откуда-то сбоку.
Вдруг все переменилось. Застигнутый врасплох одинокий путник вспомнил что-то, что заставило его голос звучать твердо:
- Я тебе не мужик! Не курю. Позвольте…
Отодвинув в сторону обладателя зловещего молчания – спутника хриплого голоса – Александр Сергеевич уверенно зашагал прежним путем. Удивленный свист был ему ответом и удаляющиеся в темноту шаги.
Лишь спустя пару сотен шагов идущий навстречу своему счастью бывший инженер Гидропроекта ощутил холодный пот, струйками сбегавший по спине, и присел на кусок торчавшего из земли бетонного блока, почувствовав невероятную слабость.
- Господи, это Ты дал мне силу! Благодарю Тебя, Господи!
Он истово трижды перекрестился, сполз на колени и повторил еще трижды, кланяясь.

***

Замерев ненадолго в глубоком поклоне, мужчина размеренно встал, отряхнул колени и быстро пошел прочь. Он шел навстречу новому миру, новой жизни – туда, где ждал его Он, где ждали его братья и сестры – такие же как он апостолы Нового Живого Бога, явившегося миру в облике юного Георгия, сподвижники Церкви Второго Пришествия, Церкви, которая спасет мир от греха в канун Страшного суда. Мужчина знал, что они молятся за него, ждут его скромного пожертвования, которое поможет уберечь мессию от недругов, надежно укрыть его от гнева Антихриста. Псы ада, переодетые в милицейскую форму, уже наведывались в скромное Его жилище. И теперь нужно было уезжать в другой город – на восток – туда, где встает солнце.