Гриша Стройный (продолжение)

Автор: Немец Начало.

Вернувшись из армии, Григорий решил, во что бы то ни стало, воплотить в жизнь свою заветную мечту, которую до армии, да и в самой армии, ему осуществить не удалось — сходить на зону.
В городе он застал последнюю вялую волну рекета и, не задумываясь, нырнул в нее с головой. А что ему оставалось делать? Кроме, как пить и драться, этот несчастный отросток общества, ничего не умел. И даже не собирался.
Григорий выбрил наголо череп и за целых триста рублей купил спортивные штаны.
Целый год он с друзьями-подельниками таскался по рынкам и ларькам, объясняя армянам, что они позорные суки, и что за право торговать в этом городе помидорами и арбузами, должны платить ему — Грише Стройному, бабло. Милиция и армяне с Гришей согласны не были, и Стройного все чаще вязали под белые рученьки прямо на торговых площадках вооруженные хранители правопорядка.
Но, как вселенское издевательство — на зону Григория не отправляли. Те копейки, которые он выдаивал с честных работников рынка, были настолько смешны и жалки, что милиция попросту не хотела за ту мелочь браться. Обработают Гришу дубинками и выкинут к чертовой матери.
В конце концов, даже верные товарищи по бизнесу начали подозревать, что подобным путем нормально на жизнь не заработать. «Бригада» Григория Стройного начала тараканами расползаться в разные стороны.
—Все меня бросили, нах! — возмущенно и зло цедил Григорий, словно и в правду существовал кто-то, кто мог его бросить. — Суки позорные, нах!
Сам Григорий оставался верен своему тяжелому и непростому делу — он продолжал в одиночестве таскаться по рынку и сшибать мелочь. А больше ему было и не надо — вот в чем крылся секрет упорства. Лишь бы хватало на пузырь, потому как с алкоголем Гриша продолжал дружить крепко.
Вся бандитская братия города откровенно потешалась на Стройным. Те самые авторитеты, на которых он ровнялся и за кем тянулся. Они были обеспеченны и уважаемы — вот что он видел, и чего якобы добивался. А то, что эти самые люди давно перешли на легальный бизнес, потому как это выгоднее и для здоровья и для достатка, и никто из них не собирался лезть на нож за пару жалких купюр — эта метафизика для Григория была выше понимания.

И все же, где-то на середине своей недолгой бандитской карьеры, Григорий достиг некоторых результатов. Он приоделся и мог в кабаке даже угостить знакомого пивом. Как раз на этом этапе своей жизни он… женился!
Я окончил второй курс и приехал домой на летние каникулы.
И вот как-то собрался я пойти прогуляться, вышел на лестничную площадку и обалдел. По ступеням величаво поднимался Стройный, ведя под руку молодую невесту.
Гриша был в черном костюме и белой рубашке. Его морда, избавленная от щетины, блестела и воняла дешевым одеколоном, а короткий ежик волос лоснились от геля. Спутница, вполне симпатичная и привлекательная особа, уверено вышагивала рядом с Григорием. Я смотрел на нее ошалелыми глазами и не мог понять, какой дуре может прийти в голову мысль связать свою жизнь с подобным уродом! Я искал в ее глазах страх, растерянность или неуверенность, я искал подтверждение своих опасений, что Стройный ее заставил, или вынудил пойти на весь этот ужас, и не находил. Личико невесты выражало глупое удовлетворение от происходящего и не более…
—Евген! — поравнявшись со мной, важно произнес Григорий. — Ну ты, бля это… свадьба у меня, нах!
Это так Гриша пригласил меня на торжество. Я в оцепенении проводил процессию взглядом и поспешно ретировался. Я прямо физически ощущал, как только что жизнь тыкнула мне тяжелым кулаком в солнечное сплетение.
Первый страх, он такой же, как и первая любовь — от него невозможно избавиться. Он сидит в сердце острой занозой, и если случайное воспоминание коснется его, по спине тут же пробегает волна холода и начинает чесаться затылок.
Со временем я начал понимать, что возможно, мне вообще не удастся избавиться от этого страха. То было жуткое понимание, но я постепенно стал к нему привыкать. И страх трансформировался в ненависть (когда я крушил соперников на ринге, и подвыпивших друзей в общаге), а теперь в ужас презрения.
Я неоднократно возвращался к мысли о психическом здоровье молодой жены Стройного. Я не мог понять, как девушка с нормальными данными по собственной воле и желанию ложится под пьяного питекантропа и раздвигает ноги.
—Соси, коза ебаная!
Эти сцены очень живо рисовались в моем воображении.
И что, это любовь?! Типа женское чутье всегда найдет под огрубевшим мужицким панцирем большое и доброе сердце?! И ее не волнует, что этот панцирь — суть тупое насилие, алкоголизм и невежество?! Ее не заботит, что слово «душа» никогда не присутствовало в лексиконе избранника?! Эдакая современная интерпретация Красавицы и Чудовища! Черта с два — я не верил в это тогда, и не верю теперь.
—Я кончаю! Кончаю, нах!
В барах, на дискотеках, да просто на улицах — в этом городе полно нормальных парней и девчонок. Они находят друг друга, влюбляются, строят семьи. Они хотят чего-то доброго и светлого, и даже если что-то не получается, ищут и пытаются снова. Не надо мне говорить о разбитых сердцах, о несложившихся судьбах — я не верил в это тогда, и не поверю завтра! Жизнь существует, и ее делают люди. Обычные хорошие люди!..
А она раздвигает ноги и отдает ему самое святое, что у нее есть, а он вливает туда свое проспиртованное семя. Так сколько же стоит ее святое?! Ну почему нет закона о полной стерилизации идиотов в исключительных случаях?!
Моя ненависть была направлена на Григория. Мое презрение — к его жене.
В ту ночь простыня намокла от моего пота — мне снилось, что я хочу до смерти забить кулаками обоих, но не могу пошевелить даже пальцем…
Спустя какое-то время буря в моей душе улеглась. Я смирился с мыслью, что в этом мире наравне с полными уродами, таки рождаются и круглые дуры. Было грустно оттого, что эти дуры имеют симпатичные мордашки и стройные фигурки. И совсем не было грустно по поводу диких побоев, с которыми молодую жену спустя два месяца увозили в больницу. Как говорится, что хотела, то и поимела.
Как любил повторять мой институтский товарищ: глупость наказуема.

Я закончил институт и вернулся домой. Быстро и без проблем устроился мастером в дорожно-строительную компанию. Я хорошо знал теорию, на ходу впитывал практику, и умел доказать подчиненным свою правоту, потому уже через пол года вырос до начальника участка.
Родители оставили мне эту квартиру, а сами перебрались в пригород — там у нас был клаптик земли, и за время моей учебы они построили себе домик. Мать всегда тяготела к огороду, а отец любил заниматься садом, так что они были вполне довольны новым жильем.
Ну а сосед мой… Жена таки с ним развелась. Чуть больше года вытерпела. Ну что ж, даже последней дурехе Григорий смог втолковать, кто он есть на самом деле, и чего от него можно ожидать.
—Все меня бросили, нах! — печально и зло цедил Григорий, словно и в правду существовал кто-то, кто мог его бросить. — Суки позорные, нах!
Спасаясь от пьяного мужа и презрения окружающих, жена Стройного покинула наш город, и увезла в своем чреве змеиный зародыш. Замешанный на спирту и злой глупости, этот малыш родится и продолжит папино дело популяризации человеческого уродства. Думаете, глупость не передается по наследству? Передается. Еще как передается!..
Все идет по спирали. Глупость и зло — это живучие твари. Так было всегда, так будет и впредь.

Ну а сам Григорий плотно застрял на пике своей никчемности.
Бегство жены совпало по времени с закатом его бандитской карьеры. Это дало ему полное моральное право впасть в настоящий запой. Эта алкогольная релаксация тянулась без перерыва больше двух лет, но сколько бы природа не дала тебе дури, оказывается можно выбрать до дна любые запасы.
Два года Гришин организм питался только тем, что содержит высокий процент алкоголя. И не выдержала система, все опоры полопались — год назад у Григория отказали ноги, и на половину упало зрение.
Сейчас Стройный передвигается на костылях. Я поражаюсь нашему государству, но оно дало ему инвалидность и пенсию. Человеку, который не работал на общество ни одной минуты своей жизни, теперь это общество выплачивает какие-то деньги! Вот уж поистине ужас гуманизма!
Сейчас Гришу я вижу чаще, чем когда-либо. Он стал завсегдатаем лавочки у подъезда. Меня он узнает через раз. И когда таки узнает, я слышу:
—Э-э! Евген! Ну дай на пиво инвалиду, нах!
Даю. Пригоршню мелочи, а то и пару червонцев.
Неторопливо так я вытаскиваю деньги из кармана штанов и не спешу выпустить купюры из пальцев. Я смотрю ему в лицо. Смотрю на синие губы, на мешки под глазами, на мясистый отекший нос… Я не смотрю в глаза — они все равно не смогут сконцентрировать на мне взгляд и понять, что и зачем я делаю. Не могли тогда, не могут сейчас, не смогут и завтра.
—Ты чо, нах?! — возмущается Стройный, пытаясь поймать деньги.
Его костыли валяются рядом, и я знаю, что цена им полтинник, потому как перекочевали они к Григорию через десять поколений инвалидов.
Если голову не сильно, но часто постукивать, то рано или поздно, с этой головой случится кровоизлияние. Спасибо Леониду Петровичу — он объяснил. Любой орган рано или поздно откажет, если в него регулярно постукивать. Тем более, если бить со всей силы.
Я знаю, что на деньги, которые я даю Стройному, он купит самой дешевой барматухи и без промедления вольет себе в организм. Он сам, своими руками с размаху еще раз врежет себе в печень. И в сердце. А ему ведь не долго осталось…
—Спасибо тебе, Гриша, — говорю я ему.
—Чо, нах? — не слышит он.
Спасибо тебе, тупой ублюдок! Спасибо за то, что я такой, и никакой иначе! Спасибо за весь тот ужас, в который ты превратил мою жизнь! Спасибо за то, что я ненавижу мужчин и презираю женщин! Спасибо за то, что я научился срывать на них зло, которое должно было быть адресовано тебе!.. Что, не понимаешь, о чем я?! Ну так, чтобы понимать нужны ведь мозги, верно?!
А впрочем, чего это я разволновался? Тебе осталось совсем чуть-чуть. Я не мог тебе дать отпор девять лет назад, сейчас я могу прекратить твои мучения в две минуты, но я по-прежнему не в состоянии этого сделать. Если я до смерти забью инвалида, мои кошмары только усилятся. Ты, не пошевелив ни одной извилиной, нашел решение этой проблемы — ты сбежал в инвалидность! Тебя самого такое бы не остановило, верно? Ты бил и детей, и женщин — подумаешь, треснуть убогого!..
Так что давай, покупай свое пойло, глотай его быстрее! Уж очень охота увидеть твои конвульсии, посмотреть на выпученные глаза и раздутый живот! Так хочется посмотреть, как испускает последний дух твое никчемное тело, копошась в луже собственных испражнений! Подыхай уже, тварь! Проваливай из моей жизни! Сгинь! Исчезни!!!
И может тогда, мне не будут сниться сны, в которых я должен тебя ударить. Сны, в которых я должен избить тебя до смерти, но не могу пошевелить и пальцем. Может тогда я смогу умереть и в туже секунду родиться — новым, чистым и сильным? Может тогда, наконец, я пятнадцатилетний, все же сдамся себе настоящему? Ведь, сдамся же? Ну скажите, что да!..

© Евгений Немец