Ночная Чебуречная (1990)

Автор: Вася Пупкин Опус № 1

Ночная чебуречная
Истинный соцреализм времен перестройки

Киу вбежал взволнованный…
Он тяжело дышал, а на лице его отобразилось какое-то Страдание.
«Что случилось??» - спросил я его, поддерживая за локоть, чтобы он не упал.
«Че-е-е…» - жалобно зашипел он, но неожиданно голос его осекся и перешел в какой-то хриплый булькающий звук. Киу блевал… «Че-е-е…» - периодически доносилось из его чрева, - «че-е-е-еее…». Я недоумевал: чебурашка? чебоксары? чемоданы? чебуреки???… Вдруг меня осенило: «Ты был в чебуречной?» - спросил я его.
«Бу-у-у-ууу…» - утвердительно донеслось из туалета, куда мой Киу пошел блевать.
«Собирайся, идем!» - я накинул пальто.

…В половине одиннадцатого мы вошли в павильон чебуречной. Это была ночная чебуречная. Сопливые дядьки-бомжи буквально обожествляли ее. Они собирались здесь тесной компанией и убивали чебуреки, периодически блюя в разные углы павильона. Чебуреки не нравились им, но они их упорно потребляли, потому что знали, что они – бомжи, и должны жрать то, что дают. Им давали чебуреки с мясом. Вместо мяса в них было дерьмо. Оно падало в бомжей и растворялось, бомжи раскисали и блевали блаженные и чувствительные к жизни. Они блевали не на строй и не на жизнь – на стены и на пол. Блевотина разливалась ручьями и трудно было найти уже место, куда можно было бы ступить, не испачкав башмаки.
Мы вошли вместе с Киу, стараясь не дышать испарениями блевоты. Испарения были в два слоя. Нижний был розовато-коричневым, а верхушка голубой. Было красиво, но неприятно. Я завидовал Киу: он был невысоким и до верхушки не доставал. Верхушка была гораздо противнее нижнего слоя. Но Киу был слаб: через минуту он уже блевал, упираясь руками в спину стоящему на четвереньках бомжу. Бомж блевал как-то жалобно и бессильно. Мой Киу преуспевал: он вошел в ритм и опережал бомжа. Блевота Киу стекала бомжу за воротник и ему было липко и неприятно.
Пока Киу блевал, я взял порцию чебуреков и быстро ее съел. Через минуту мне стало тошно. Капли оседавшего на лице пара стекали со лба в рот обильными и подвижными ручейками. Я пил. Потом я уперся одной рукой в плечо Киу, а другой – в голову бомжа, и осуществил первоначальный блёв. Получилось у меня неплохо, я вошел в ритм с бомжом и Киу, и у нас теперь было ладное трио. Мы втроем значительно превосходили по душевной силе и глубине, эмоциональности нашего блёва остальных бомжей, которые блевали в других закутках обширного павильона. Многие по-доброму завидовали нам. По обмену Опытом к нам направился один из представителей соседней команды. Не доходя всего пяти шагов, он рухнул, как раненый, в глубокую лужу блевотины, обрызгав нас с головы до ног. Мне стало еще противнее, я достал носовой платок и вытер блевоту с лица. Напряжение спало. Я положил платок в карман. Через несколько минут я был достаточно адаптирован к окружающей среде.
Киу сидел, прислонившись к стене и раскорячив ноги. Он смотрел в Никуда, удивленно и не моргая. Иногда, казалось, разум возвращался к нему. В эти минуты он наклонялся и пытался блевать, но у него не получалось. Запас чебуреков явно иссяк. Он загрустил…

…Я постепенно приходил в себя. Но без чебуреков жизнь казалась бесполезной, серой и неинтересной. Я пошарил в карманах, но денег не нашел. Мне показалось, что мне наплевали в душу. И тогда, собрав в комок оставшиеся силы, я вскочил на ноги и раскачиваясь, в раскорячку, побежал домой за деньгами, с отвращением вдыхая ночной городской воздух. Я бежал, и сладкая мысль приятно теребила мои опухшие мозги: скоро! очень скоро я вернусь в мою ночную чебуречную!


1990