Прокл

Автор: Хазар Хазаров Мир – букашка на цветке
Мир – кровинка в молоке

Зеленый лист

На берегу матюгались русалки. Весенний лед только сошел. Русалки вылезли на берег, чтобы обсудить достоинства зимних утопленников. Синие, распухшие, холодные, они обладали особым обаянием. Русалки болтали бледными грудями и показывали друг другу языки. Их синие слипшиеся волосы лежали на спинах. Огромные влажные глаза хлопали, словно устрицы. Солнышко грело налившиеся за зиму тела.
Прокл сидел в кустах и наблюдал за бесстыдницами. Он облизывал губы, и обняв колени, дрожал всем телом.

Прокл сидел на мосту и удил рыбу. Полночь. В реке отражались звезды, а в стороне шелестел камыш. Висела желтая луна. Тут рыбаку померещилось движение на другом берегу. Прокл прищурился и увидел в зарослях лесного человека. На спине великана росла трава, а глаза его светились красными огоньками. Изо рта Прокла выполз страх, человек вскочил и понесся к дому. Но на полдороге он остановился и решил никому ничего не рассказывать.

В лесу Прокл наткнулся на русалку. Она сидела на ветвях ели. Мутно-зеленый хвост ее болтался в воздухе. Она улыбалась пухлыми розовыми губами и обмахивалась веером из еловых веток, наверно отгоняла наседавших комаров.
- Дай пройти девица – ласково шепнул Прокл, хотя боялся ее до смерти.
- Я не девица вовсе – ответила русалка – давно замуж отдана.
- Жаль мне вас, гиблый народ. Топитесь все, топитесь.
- А ты лучше б не жалел, а ублажил меня, приглушил бы мое горюшко – промяукала русалка и превратилась в рыбу.
Весь день после этого происшествия Прокл лежал дома и не двигался. Однако, родные не заметили в нем перемены.

Чудная ночь. И луна выплыла из-за облаков. Добрый знак. По ночам Прокл бродил нечасто, только если на рыбалку. Сегодня вышел на свежий воздух, когда все уже спали. Тоска и хандра и грусть. Проходя мимо дома швеи, он остановился. Луна освещала дом будто днем. А в окне мерцала свеча. Прокл перелез через забор и заглянул в окошко. Было ясно видно как швея голая лежала на обеденном столе, а четверо чертенят лизали ее алыми язычками во всех местах. Швея зарделась от наслаждения и, открыв рот, пускала пузыри.
Прокл неправильно перекрестился и пошел домой. На душе стало легче. Теперь было ясно, что не один он видит все эти чудеса.

С некоторых пор Прокл стал ходить в лес по четвергам. Он ложился в заранее вырытую могилку и отдыхал так пару часов. После этого в голове появлялась необыкновенная ясность и свобода от всяких мыслей.

Прокл вырезал из тростника дудочку, сел у пруда в глубине леса, и стал играть. Пошел дождик, и вода сразу же покрылась разнообразными кружетками. Чудесная мелодия отскакивала от зеркальной поверхности и улетала в лес. За спиной Прокла стояла женщина, но он не замечал ее и продолжал играть.

Белый лист

Зима шагала по земле, сковывая озера и реки. Белыми стрелками летал снег, а в воздухе пахло свежестью. Прокл шел по лесу, а снежинки летели в лицо, и ноги шагали сами по себе. То и дело в воздухе слышались отзвуки чьих-то слов – «Кто тут», «Кто тут»… Прокл шел быстро и легко, пока не оказался на вершине горы. Там он обнаружил пещеру. В пещере жил Старичок-с-ноготок. Сталактиты и голубые сосульки украшали его жилище. Старичок-с-ноготок грелся у костерка и курил табак. Он жил здесь еще до того, как появились Нохты – селение, в котором родился и вырос Прокл. Старичок-с-ноготок знал множество историй, а Прокл слушал их с открытым ртом и неподдельным удивлением.

Над селением кружила пурга. Ребятня и взрослые сидели по домам. Снежное покрывало вилось и колыхалось над человеческими жилищами, а все окна заросли ледяной порослью. Даже вековая сосна, росшая на краю Нохт, качалась и гудела. В детстве Прокл любил сидеть под ней и вслушиваться в ее говор. Внутри дерева жили звуки. «Как удивительна сущность вещей» - думал Прокл.

Прокла утащил гигантский сом, житель подводного мира. В то морозное тихое утро Прокл пришел на речку раньше обычного. И оттого, что рыба совсем не клевал, придремал у лунки. Очнулся он уже под водой. Огромная фиолетовая спина рыбы медленно колыхалась прямо перед его носом, неудержимо унося горе-рыбака на дно. Под впечатлением Прокл даже позабыл дышать. Он проносился мимо голубых раковин, размером с рыбацкую лодку, мимо живых, даже зимой, серебристых растений, мимо гротов, наполненных светящимися огоньками, мимо спящих рыб и рыбешек. Тут в голове Прокла закружились сверкающие снежинки, и он отпустил свою удочку.
Дрожа и падая Прокл вернулся в Нохты, но места, в которых он родился и вырос показались ему малознакомыми.

Прокл полюбил кататься на коньках с кикиморами. Их бледные, покрытые инеем тела, сверкали на солнце, а длинные смоляные волосы развевались словно ленты. Прокл катался небыстро, болотные деки же носились как оголтелые, то исчезали, то вновь появлялись в бурунах искристого снега. Прокл любил гладить их трегрудые тела, обдавать паром изо рта стеклянные глазищи, слушать их воркование и читать по губам. Проклу казалось, что он живет другой жизнью.

В лесу Прокл видел долговязую тень. Она стояла спиной к человеку. Но даже в таком положении была ему как будто знакома, но от этого не становилась менее ужасна. Осторожно пятясь и шепча про себя волшебные слова, Прокл скрылся от ее взгляда под лапами ели, и еще долго лежал в снегу с закрытыми глазами. Он не мог вспомнить что-то очень важное, и от этого на душе становилось жутко и холодно.

Красный лист

Прокл сидел на вершине красного холма, что располагался неподалеку от его родного селения. Он снял с себя рубаху и боты и наблюдал за жизнью, неспешно текшей у подножья холма. Зной и тяжесть навалились на деревья, дома, на людей, работающих в полях. А в небе парили жаркие ленивые ветра. Их горячие лица вились в воздухе, словно призраки эротических сновидений. Проклу казалось, что и сам он, скорее призрак, чем человек.

С каждым новым днем лета Прокла все сильнее начинала мучить неутолимая жажда. Невыносимая жара, а в небе ни единого облачка. Все дни Прокл проводил в тени, лежал в траве под кронами деревьев и обмахивался листьями папоротника. В один такой день он все-таки решил прогуляться к колодцу. Вода внутри лежала так ровно и спокойно, словно приглашала побыть вместе с ней, раствориться в ней. Прокл зачерпнул ведро воды и тут же залпом выпил его. Потом еще одно, и еще. И так он пил, пока не показались камушки на дне колодца. Тут из глубины раздался голос:
- Не утруждайся бедолага, все равно не напьешься. Ступай-ка лучше домой…
Так Прокл и поступил. Он вдруг вспомнил, что забыл дома свою старую деревянную фляжечку. Из нее он всегда напивался.
Прокл нашел ее на прежнем месте, в красном углу, но только потянулся к ней, как его окликнули со спины.
- Отец, это ты?
Это был сын Прокла.
- Я, сынок. Вот, за фляжкой пришел – пролепетал Прокл и пошел к выходу, но сын заговорил снова:
- Отец, хотел спросить тебя…
- Спрашивай, что хотел – пробубнил оторопевший Прокол.
- Ты зачем утопился?
Но Прокла уже не было ни в доме, ни за порогом.

Прокл брел по пшеничному полю. Только теперь он почувствовал себя освобожденным от всех вопросов, но на душе по-прежнему лежал камень, как будто он ушел не попрощавшись.
Вдруг какой-то звук прервал его мысли. Как будто звон колокольчика. Это плакал ребенок. Подойдя ближе, он увидел росомаху, склонившуюся над рыдающим мальчиком. Прокл видел ее качающийся из стороны в сторону рыжий хвост, волосатые лапы со страшными когтями, золотистое вытянутое тело с обвисшими грудями, чарующее своей жестокой красотой, женское лицо. Росомаха взглянула на утопленника и улыбнулась. Облизнувшись, чудовище хотело приступить к трапезе, но Прокл помешал ей съесть ребенка. Он сорвал пшеничный колосок и швырнул его в росомаху. Чудовище испустило страшный вопль и вспыхнуло словно пучок соломы. Прокл подхватил ребенка и побежал к Нохтам. Он отвел мальчика домой, попрощался с родным селением и с легкой душой отправился в путь.

Желтый лист

Прокл сидел на берегу пруда, затерянного в лесу. Он достал дудочку и стал играть. Рыжий осенний лист упал в воду. Стало спокойно и прохладно. Мелодия вытекала из дудочки и поднималась в небо. Из влажного воздуха возникла женщина с длинными мягкими волосами. Она села рядом с Проклом и положила голову ему на плечо. А мелодия продолжала литься, даже тогда, когда на месте сидевших не осталось ничего, кроме капельки воды.