Мой друг Арон-2

Автор: Фелимон Немного из истории Арона.
Ни одна из религий или философий не объясняет по большому счету самого главного вопроса, которым мы задавались с Ароном, потягивая из трубочки пепси-колу без газа. Да, кстати. Есть вот вода без газа и с газом, а вот пепси-колы без газа в бутылках не продают. Ее можно сделать самому, оставив на пару дней открытой бутылочку. Да не в том суть. А вопрос, который, как жесткая туалетная бумага с вкраплениями картонных ошметков натирает жопу, скребет мое давно не ассенизированное сознание, прост. А вопрос такой. Где блять все-таки тасуется эта гребанная колода карт. Тех самых карт, которых мы единожды получив при рождении уже поменять, не сможем. Нет блять, бесполезно. Можно конечно пририсовать хуй пиковой даме и получит сносное изображение короля, или шестерку преобразить в девяточку, но это не спасет. До хуя таких рисовальщиков видали. Да…
И мы с Ароном когда-то тоже пытались.. нет, не хуй нарисовать пиковой даме, а просто представить один день нашей жизни, в котором мы бы жили с тузами в кармане, ну или на крайний случай с королями, но вот блять не с этими замызганными шестерками и семерками.…
Я никогда не видел родителей Арона, да и спросить о них у меня как-то все не получалось. Иногда мне казалось, что у Арона не могло быть родителей. Мне сложно было представить себе Арона маленьким ребенком, срущим, орущими и делающим первые шаги на забрызганном свиным холодцом линолеуме. Меня не покидало ощущение, что Арон родился уже таким, каким я его знал в его сорок лет. Я не представляю себе взросление Арона. Как может взрослеть уже мертвый человек? Не может же человек за сорок лет своей жизни просто вот так вот стать символом неизлечимой и безысходной печали, вечным февралем. И поэтому, мать Арона – печаль, а отец Февраль. Блять стихи пошли уже, а я не люблю стихов вообще. Арон когда-то закончил архитектурный институт, увлекался фотографией, рисовал (видел я одну из сохранившихся после пожара картин). Картина хуевая надо признаться. Ну что может означать швабра с фатой невесты? Не понимаю. Как можно мыть полы фатой невесты? Равно как и не понимаю, как можно вообще мыть полы шваброй.
Ну, так вот, не отвлекаясь на быт, иду дальше. Арон рисовал. Рисовал самозабвенно. После домашней тематики (ну я имею, вижу его пассажи с шваброй) его понесло на натуру. Да еще как понесло. Нет, бля, пиписьки и сиськи он не любил рисовать, да и желающих было мало, но вот лица женские он обожал. Я не видел ни одной картины, но Семен Анатольевич, старый лечащий врач Арона, как-то рассказывал мне об общей направленности живописной мысли Арона. Любил он рисовать женские лица. Рисовал он всегда одну и ту же женщину, свою мать Печаль. Разные лики она приобретала. По словам Семена Анатольевича, летом, лицо матери Арона приобретало беззаботно-веселое выражение, Арон даже веснушками холст покрывал. Осенью, серая гуашь обильно стекала по холсту, или как там блять называется эта тряпочка, на которой пишут. Да блять вот художники пишут, говорил Арон, а рисуют фальшивомонетчики. Гуашь эта текла по щекам матери Арона, то ли от тепла батарей центрального отопления, то ли дранная кошка соседки по коммуналке, писала на холст, но лицо Печали было покрыто разводами серой омерзительной гуаши. Зимой, когда Арон забывал закрыть окна, гуашь застывала, и лицо Печали покрывалось какими-то неестественной формы волдырями и паппиломами. Словно саркома кожи выглядывала сквозь мягкие ткани, давно пустив метастазы в легкие и печень. Тогда Арон часами ретушировал лицо матери, старался замазать папилломы на лице, но наутро холст опять покрывался замерзшими сгустками краски. Но..зима блять не вечная. Соседская кошка огласив окрестности радостным криком, предвкушая весеннюю еблю, анонсировала наступление первого дня марта. И лицо Печали преобразилось, исчезли папилломы, и глаза стали похожи на глаза, и нанесенная в январе ярко красная гуашь проступила здоровым румянцем на месте саркомы. Арон любовался картиной день и ночь, радуясь каждому сантиметру холста. Каждому сантиметру. В середине апреля, соседи Арона сдали его в психиатрическую больницу. После того, как милиция взломала дверь в квартиру Арона, она обнаружила Арона, сидящего на табурете, с чашкой чая в руках. А в мая того же года, соседка с кошкой вселилась в комнату Арона. Еще через полгода Арона признали недееспособным и Арон нашел под подушкой в больничной палате карту. Карта была новой, из колоды атласных карт коих 54 в пачке. Карта была двусторонняя, да, без рубашки. Не спрятать, ни забыть нельзя. Все время смотрят на тебя шесть квадратиков. Всю твою жизнь.
Не могу больше писать, хочу выпить. Завтра еще вспомню про Арона…