Физика

Автор: Kappaka Игла прокалывает тонкую кожу, неумолимо движется к стенке вены, набухшей ниже перетянувшего её ремня. Прокалывает её. В игле, между носиком шприца и пластиковым колпачком, которым она к нему крепится, появляется бардовое. Выбрать контроль – игла в вене. Содержимое тубы шприца быстро перекочевывает из одного сосуда – пластикового, в другой – кровеносный. Иглу наружу, кровоточащую точку зажать пальцами, сигарету в рот – всё это очень быстро, чтобы на момент пришествия вещества к опиатным рецепторам в мозгу, дымок уже разливался по легким, доставляя несказанное удовольствие…
Родион Мухин закрыл глаза и выпустил тонкую струйку дыма. Сейчас начнется. Он точно знал, что когда схлынет первая волна наркотической эйфории, бывшей для него приятным, но не обязательным атрибутом, придет оно. То, ради чего, собственно и была затеяна вся эта история с употреблением законом запрещенных веществ. Озарение, прозрение, наитие… Последний шаг в многолетнем поиске.
Родион был физиком. Занимался он теорией квантовых взаимодействий. Многолетние исследования приблизились к долгожданному финалу, но сделать последний шаг всё не удавалось. Он подходил к решению проблемы с одной стороны, с другой, пробовал подлезть под неё или над ней пролететь, но ничего не получалось. Последняя точка, долженствующая объединить в своей четкой, лаконичной и безукоризненной лапидарности результат шестилетних исследований, никак не хотела родиться на свет. Были бесконечные ряды формул, расчетов и вычислений, в которых разобраться мог только сам Родион. Он чувствовал, что самое красивое и правильное выражение витает где-то рядом, в воздухе, в эфире, пропитанном его ментальными эманациями. Стоит только ухватить эту безукоризненность за хвост и всемирная слава, Нобелевская премия, прорыв в области высоких технологий и неоценимый вклад в развитие человечества гарантированны. Однако, вертлявая шельма не спешила идти к тому, кто единственно заслужил её по праву.
Родион не отчаивался. Не пренебрегал он никакими методами. Ложась спать, он клал под голову толстенную рукопись, в которой заключалась вся его работа. Для того, чтобы иметь такую возможность, ему пришлось ночевать в лаборатории, потому что выносить результаты исследований за её пределы было категорически запрещено. Он прочитывал свои формулы и выводы над стаканом с водой и после пил эту заряженную знаниями воду. Чего он только не предпринимал, чтобы к нему снизошло, наконец, озарение.
Помощь пришла неожиданно в лице длинноволосого лаборанта Сереги. Этот хипан серьезно увлекался учением Дона Хуна и творчеством Джима Моррисона. Именно он и предложил попробовать выход в астрал при помощи наркотических средств. От применения галлюциногенов и психостимуляторов Родион отказался сразу после первого применения ввиду полнейшей их бесперспективности. В первом случае, за ним повсюду ездил розовый трамвай с немыми клоунами, во втором, он просто не спал трое суток, после чего неделю не мог встать с постели. Тогда Серега предложил протестировать героин.
Тестирование происходило, вполне естественно, вне лаборатории. Расположившись в холле Родионовой квартиры, патлатый благодетель высыпал в чайную ложку порошок, залил его водой из ампулы, вскипятил на зажигалке, выбрал получившийся раствор в шприц и сделал первый укол. Сначала Родион почувствовал жжение в месте укола. Вслед за этим в голове взорвалась вспышка, разбежавшаяся миллионом колючих искр по всему телу. И, как только искры прогорели, ему открылась истина. Истина настолько простая и красивая, что он аж застонал от наслаждения.
- Что, поперло, красава? – спросил довольный эффектом Серега.
Но Родион не ответил. Он сидел, любуясь открывшейся ему красотой. Это было именно то, что он так долго искал. Именно она – та самая красивая и бесспорная формулировка, которой ему так не хватало. Он сидел, не в силах пошевелиться от охватившего его чувства свершения. Надо было встать и записать увиденное, но подняться из мягких объятий кожаного кресла означало хоть на секунду, но отвести внутренний взор от этой красоты. И тут его посетил страх от осознания возможности того, что если он сконцентрирует внимание на чем-то другом, красота уже никогда не вернется.
Пришел в себя он уже утром. Он так и заснул в кресле, созерцая и смакуя свое откровение. Порывиста выпраставшись из кожаных объятий, Родион кинулся к рабочему столу, взял бумагу, ручку, занес перо… и понял, что ничего не может вспомнить. Он несколько раз заносил и опускал ручку, но откровение, казалось вот-вот пойманное, опять ускользало от него, подобно пугливой рыбе в мутной воде. Осталось лишь ощущение сопричастности к тайнам вселенной, но что конкретно ему открылось он, как ни старался, вызвать в памяти не смог. Бросив ручку, он принялся тормошить спящего на диване лаборанта.
- Сережа, Серенький, родненький! Подъем! Поднимайся, дорогой мой человек.
Хипан, открыв глаза, не сразу понял, где находиться, но когда понял и увидел перед собой взволнованное лицо начальника, довольно осклабился.
- Чё, проперло?
Родион, не обратив внимание на скотский язык, которого он терпеть не мог, ответил ему:
- Получилось! У нас всё получилось. Я все понял. Всё прозрел.
- Так что, поехали в Швейцарию к господину Нобелю? Ты ж про меня не забудь? Как-никак, без моей помощи не обошлось.
- Не так скоро! – Поспешил разочаровать его талантливый физик, - Как открылось, так и закрылось. Вчера не записал, а сегодня никак не могу вспомнить, что открылось. Помню только, что это именно то, что я так давно ищу. Физически четкое и неоспоримое. Истина в последней инстанции.
- Ну, садись, вспоминай. – Пожал плечами Серега.
- Пробовал уже – не получается ничего. Надо ещё порошка.
Заспанное лицо осветил оскал понимания.
- Надо – будет. К тому же, меня и самого уже подламывать начинает.
Родион дал ему денег, благо, последних у него, ввиду солидного оклада и грантов, а так же отсутствия семьи было в достатке. Через полтора часа томительного ожидания лаборант вернулся с новой порцией смертоносного божественного зелья и все повторилось сначала. Вспышка, озарение, провал в объятия морфея. Через два дня позвонили из лаборатории. Родион, сославшись на нездоровье, попросил недельный отгул и послал Серого, прочно обосновавшегося у него в квартире, за новой дозой. Через полторы недели к нему приехал завлабораторией, попытался вразумить, но был негрубо отослан восвояси. На следующий день явился директор института. Разговаривал с молодым ученым о бесперспективности и тупиковости избранного им пути поиска, но ушел не солоно хлебавши. Родион непоколебимо стоял на том, что открытие уже сделано, осталось только его зафиксировать, после чего – гарантированный триумф. Директор поставил условие: результат в две недели или увольнение. Через полтора месяца Родиону по почте пришла трудовая книжка.
Но это были мелочи, по сравнению с тем, что происходило с недавно жизнерадостным молодым исследователем. Весь он почернел и скукожился не столько от вводимого в лошадиных дозах героина, сколько от осознания собственного перед ним бессилия. Порошок играл с ним злую игру. Приподнимал шторку в неведомый мир, но стоило только выйти из-под его влияния, тут же эту шторку наглухо задергивал. Это был замкнутый круг, разорвать который Родину удалось лишь спустя полгода.
Игла прокалывает тонкую кожу, неумолимо движется к стенке вены, набухшей ниже перетянувшего её ремня. Прокалывает её. В игле, между носиком шприца и пластиковым колпачком, которым она к нему крепится, появляется бардовое. Выбрать контроль – игла в вене. Содержимое тубы шприца быстро перекочевывает из одного сосуда – пластикового, в другой – кровеносный. Иглу наружу, кровоточащую точку зажать пальцами, сигарету в рот – всё это очень быстро, чтобы на момент пришествия вещества к опиатным рецепторам в мозгу, дымок уже разливался по легким, доставляя несказанное удовольствие…
Родион Мухин закрыл глаза и выпустил тонкую струйку дыма. Сейчас начнется. Он точно знал, что когда схлынет первая волна наркотической эйфории, бывшей для него приятным, но не обязательным атрибутом, придет оно. То, ради чего, собственно и была затеяна вся эта история с употреблением законом запрещенных веществ. Озарение, прозрение, наитие… Последний шаг в многолетнем поиске.
И оно, конечно же, как всегда, пришло. Но вместо того, чтобы ласкать его и гладить, любоваться и радоваться собственной гениальности, Родион, неимоверным усилием воли прервав этот транс, взял в руку заранее приготовленный писчий прибор и быстро начертал на белоснежном листе явленное ему откровение. Едва он вывел последнюю черточку последней буквы, как безжалостный сон окутал его своим плащом и потащил в темноту. Однако, на этот раз, кошмары об ускользающих рыбах его не мучили и проснулся он с легким сердцем. В первый раз за последние полгода, он действительно проснулся. Не пришел в себя, не очнулся, а именно проснулся. Отдохнувшим, с чувством выполненного долга и радостью большого свершения.
Заснул он прямо так, как сидел – в рабочем кресле, повалившись головой на стол. Открыв глаза и подняв голову, он увидел вместо пологающегося стола и прочего интерьера, лишь серое марево. Испугавшись, что все напрасно и опять придеться начинать сначала, он дернулся руками к глазам, но наткнулся на преграду. Это лист бумаги с записанным откровением прилип ко лбу. Облегченно выдохнув, он оторвал его от чела и не спеша прочитал написанное. Потом ещё раз и ещё. С каждым разом всё быстрее. На помятом листе формата А4, было записано именно то, что всё это время открывалось за той сам шторкой во вселенную. Фраза, которую не смог бы оспорить ни один самый ученый физик планеты. Фраза, которая звучала бы истиной на любом языке планеты. Фраза понятная каждому. Такая, какую не надо доказывать и подкреплять многочисленными формулами. Такая, с которой не сможет поспорить ни одно существо во вселенной. Имена та фраза, которую он видел все эти полгода своего наркотического безумия.
Прочитав её ещё раз, Родион возвел очи горе. Со стороны можно бы было подумать, что в этот момент он возносит хвалу небесам, явившим ему откровение. Настолько лицо его было светло и ясно. Тем более необычен был его следующий поступок. Он заревел в голос и с размаху ударился голой о стол. От удара о край стола, кожа на брови лопнула и из рассеченной раны хлынула кровь. Но это не остановило его. Он продолжал орать как скаженный и биться не переставая головой о деревянную столешницу. Пурпурные капли летели на стол, забрызгивая бумагу, с начертанным на ней откровением:
«ОБЪЕМ БАНАНА БЕЗ КОЖУРЫ ГОРАЗДО МЕНЬШЕ ОБЪЕМА БАНАНА С КОЖУРОЙ».

Поднявшись из-за стола, Родион как был – в давно не стиранном спортивном костюме и тапочках, капая на пол кровью, пошел вон из постылого жилища. Поднявшись на крышу своего девятиэтажного дома, он, ничего не видя за сплошной пеленой горьких слез, смешивающихся с отравленной кровью, пошел вперед. Прогулка эта должна была закончиться за парапетом крыши. Была ранняя весна. На улице было прохладно. Легкий ветерок обдувал приятной свежестью заросшее бородой лицо. Подойдя к краю крыши, Родион рукавом стер с лица влагу, чтобы последний раз посмотреть на этот ненавистный, так жестоко обманувший его мир.
Светило солнце, но земля была устлана посеревшим снегом, местами протаявшим до черной земли. И эти черные прогалины, вкупе с безлистыми ветвями деревьев, убедили его, что он сделал единственно правильный выбор. Он взобрался на парапет и собрался уже сделать последний шаг, как вдруг что-то сильно ударило его в грудь. Да ударило с такой силой, что Родион, находящийся в шатком равновесии, не удержался и неуклюже рухнул обратно на черный битум нагретой крыши. Поднявшись, он посмотрел на белого голубя, вышагивающего по краю парапета. Он никогда бы не подумал, что это тщедушное, по сравнению с ним существо, обладает таким кинетическим зарядом. Разочаровавшийся в жизни наркоман ещё раз посмотрел вниз и полез уже было снова, но тут его ушей коснулся едва слышный перезвон. И что-то незримое изменилось. Толи порыв пахнущего просыпающейся землей ветра, толи воркование голубя, толи яркое весенние солнце, толи что-то ещё, но расстаться с жизнью перехотелось. Колокольный звон разливался в весеннем воздухе все отчетливее. Сюда, на крышу, почти не долетал шум снующих по проспекту машин, но колокола пели хоть и не громко, но ясно. Они звали его. Это он понял сразу.
Спустившись с крыши, он пошел на зов и пришел к крохотной церквушке, разместившейся в железнодорожном вагоне. Роль колоколов исполняли подвешенные на веревках обрезанные кислородные и пропановый баллоны. Единственным настоящим колоколом была корабельная рында. Звонил в них жидкоусый юнец, посмотревший на Родиона как-то очень не по-детски. Войдя в пахнущий свечами и ладаном полумрак, Родион сразу подошел к иконе Богородицы. Он стоял и смотрел на изображение женщины с ребенком на руках. То, как она смотрела на своё чадо, любовь, какой были полны материнские глаза, вдруг подняла в Родионе какую-то теплую волну. Волна, родившаяся в груди, стала подниматься выше и разливаться ниже. Наконец она растеклась по всему телу, выплеснулась за его пределы и Родиона стало так много, что он заполнил собой сначала вагон, а потом и всю вселенную. И вдруг, черты Царицы-Матушки осиялись внутренним светом, дрогнули и поплыли. Подбородок, брови, оклад, покрывающий чело и волосы слились в одно. Остались только глаза, смотрящие на Родиона с такой любовью и материнской лаской, что слезы невольно хлынули из глаз. Но это были слезы не отчаяния, а раскаяния и радости. Радости от только что явившегося ему откровения.
В свой институт он прибежал в тапочках и с одной лишь бумажкой. Директор принял его грязного, побитого, но сияющего сразу. Не сразу поверил он услышанному. Потом были восторженные слушатели в институте и за его пределами. Было международное признание и невиданный прежде технологический рывок. Были многотысячные овации и вручение Нобелевской премии. Не было только споров. Потому что с истиной, открывшейся Родиону перед иконой поспорить не смог никто.

После вручения Премии, была пресс-конференция, на которой все хотели задать лишь один вопрос. Общие чаяния выразил главный редактор старейшего в мире научного журнала.
- Господин Мухин, своим открытием вы перевернули все представление о мироздании. Мало того, вы открыли такие двери, сквозь которые человечество не шагнуло, а прыгнуло в новою эру. Откройте же нам, наконец тайну. Как Вам удалось совершить это революционное во всех отношениях открытие?
- Я обращался за помощью к Господу и дьяволу. Каждый из них помог мне в меру своих способностей. Каждый подарил мне то, о чем я просил: нечто бесспорное и однозначное. Мне оставалось лишь сделать выбор, чей подарок явить миру.
- В чью пользу вы сделали выбор, явствует из названия открытого Вами феномена: «Дар Господен». Что же подарил вам его противник?
- Очень важно понимать, что феномен этот открыт не мной, а мне. Ну а то, что открыли мне с другой стороны, я, пожалуй, оставлю при себе, чтобы не выглядеть глупо ввиду бесцельно потраченного времени и здоровья.

Через три года, на месте железнодорожного вагончика, в который привел Родиона колокольный звон, возвышался прекрасный белокаменный храм Казанской Иконы Божьей Матери. Его колокола, полнозвучно оглашающие округу, звали к себе всех заблудших, страждущих очищения и просветления.
© Kappaka