Анатомия отчаяния. Первая часть

Автор: Абанамат Как косы любимой
Во сне перепутались –
Ветви у ивы сплелись
Возле пруда Сарусава.
Воспоминанья пришли…
Неизвестный автор, X в. н. э.

1.

Примешалось что-то такое. И стало неспокойно. Нервозность какая-то охватила. Прямо в кадык вцепилось недоброе предчувствие. Усидеть на месте было сверх сил. И я встал и пошел закрывать дверь кабинета. Атмосфера проходного двора всегда меня выводила из себя. А тут - полный бедлам.
И я встал и пошел закрывать дверь кабинета. Уже взялся за ручку - в проеме возникает шеф. С загадочным, нет, не загадочным, а просто хитрым лицом.
- У вас с тумбочками порядок?
Вот он мой любимый сюрреализм. Ходит-бродит оказывается совсем рядом с нами.
- А что с ними может быть не так?
- У некоторых, говорят, замки не работают. А у вас?
- У нас все нормально. И запираются и отпираются.
- Отлично.
Шеф побежал дальше. Видимо, выяснять порядок ли с тумбочками у остальных.
- Очень много работы у нашего шеф-редактора, - гоготнул Гога.
Я ничего не сказал. Нервозности только прибавилось. Сидел, вертелся на кресле и бессмысленно стучал по клавиатуре.
- А вчера Полина ходила по кабинетам и спрашивала, кому что нужно.
- В смысле?
- В смысле, нужна тебе вешалка - говоришь ей и порядок... или, скажем, зеркало... жалюзи. В общем, в таком роде, - пояснил Гога.
- Надеюсь, ты догадался попросить еще одну тумбочку?
- Не догадался. Зато я догадался попросить ящик пива, но Полина не оценила, обозвала меня раздолбаем.
- Ты и есть раздолбай.
- Кто бы говорил...
Раздался тот самый телефонный звонок. Похоже, именно его моя нервозность и поджидала. Она схватила трубку и поднесла к моему уху. Суровый мужской голос назвал мои имя и фамилию.
- Да, это я.
- Я хочу сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
Я сглотнул. Вспомнился "Крестный отец" Копполы: массивный и медлительный Марлон Брандо и порядки Коза Ностры. Вроде ничего такого, что могло бы задеть интересы местных мафиозо, я не писал. Мои заметки были невинны, как какашки младенца.
- Какого рода предложение?
- Думаю, нам лучше встретиться, чтобы обсудить все вопросы. Это не телефонный разговор.
Встречаться мне ни с кем не хотелось. Особенно с незнакомыми мужчинами, которые заявляют, что хотят сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться.
- Боюсь, это невозможно, - я хотел бы, чтобы мой голос звучал твердо и безапелляционно, но он был какой-то вялый.
- Боюсь, вы не понимаете. Мы должны с вами встретиться.
- Мне кажется, это недостаточный аргумент.
- А вы измените свою точку зрения, если я скажу, что это касается вашего друга?
- Какого?
- Близкого. Очень близкого друга. Он находится в крайне опасной ситуации.
Я - нерв. Оголенный и трепещущий. Близкий друг... О ком идет речь? Нет, у меня, конечно, не уйма друзей, но догадаться о ком идет речь не получалось. Озарения женской интуиции мне не свойственны.
- Если это шутка, то очень глупая.
- Уверяю вас, мне самому не до шуток. Дело в том, что ваш друг в некотором роде и мой друг тоже. Мне, а в особенности ему нужна ваша помощь.
- Я ничего не понимаю.
- Простите, но по телефону я точно не смогу вам объяснить.
- Хотя бы скажите, о каком моем друге идет речь!
Я поймал на себе внимательный взгляд Гоги. Ему явно не терпелось узнать, что происходит. Собственно, как и мне самому.
- Вы верите, что это не глупая шутка? - спросил собеседник.
- Не знаю... Вы слишком темните.
Он сказал:
- Карен...
- Что с ним?
- Пока еще вроде бы все поправимо, но это нужно обсудить при личной встрече.
Я зажмурил глаза, до боли придавил ухо телефонной трубкой и спросил:
- Где и когда мы можем встретиться?

Карен утверждал, что в его жилах течет греческая кровь вперемежку с кровью германских дворян. Кроме того, на каком-то этапе к ним присоединились красные тела сибирских крестьян. Иногда такое случается в нашем странном мире.
Бабушка Карена по отцовской линии была удочерена добрым армянином, который пожалел малютку-сироту, потерявшую родителей - бедных эмигрантов из Греции. Правда, бабушка до поры-времени считала армянина своим родным отцом.
Бабушка по маминой линии была латышкой германского происхождения... Когда пришла советская власть лучше всего было забыть о своих дворянских корнях. Причем так, чтобы о них не вспомнили и коммунисты. И бабушку Карена поспешно сосватали потомку сибирских крестьян, который впоследствии стал капитаном первого ранга.

- Что-то случилось?
Прекратив пялиться в окно, перевел взгляд на Гогу. Заметил, что до сих пор держу в руках телефонную трубку, прямо впился в нее белыми пальцами.
- Не знаю.
- Ты странно выглядишь. Растерянный какой-то.
- Тут растеряешься... - я машинально достал из пачки сигарету, сунул в зубы, но вспомнил, что в новом помещении редакции курить нельзя; снова посмотрел за окно, - там продолжал идти снег, - желание курить пропало.
Это к вопросу о том, как бороться с курением. Достаточно запретить человеку курить на рабочем месте и сказать, что с сигаретами добро пожаловать на улицу. Сначала ты еще выходишь каждые полчаса, но вскоре холодает, погода портится и количество выкуренных сигарет резко сокращается. Возможно, оно может таким путем дойти и до нуля.
- Читатель звонил?
- Какой? - не сразу понял я.
- Разъяренный! Что ты написал хреновую заметку.
- Нет. Это не имеет отношения к работе.
- Пойдем покурим?
- Не хочу.
- Тогда вынь сигарету изо рта - это меня нервирует.
Передо мной лежал лист бумаги, на котором я записал время и место встречи. Кафе на Петроградской стороне. Пару раз я в нем бывал - с женой и не только.
Нервозность, кажется, отступила, но ее место поспешила занять какая-то сосущая под ложечкой тоска. Попытался вспомнить, когда мы с Кареном последний раз виделись и о чем говорили... Вроде бы ни о каких проблемах речи не шло. Так мне казалось, потому что я совсем не помнил о чем мы говорили.
- Может, все же объяснишь в чем дело?
- Так... неприятности какие-то у товарища. Я пока точно не знаю.
Гога пожал плечами и разочарованно скривил физиономию. Не отрываясь от раскладывания пасьянса на компьютере, он скосил глаза в мою сторону.
- Зря ты так дергаешься, - сказал он. - Близкий друг?
- Знакомы давно.

Тем летом мне исполнилось семь лет. Я попрощался с беззаботностью детского сада. Осенью я должен был пойти в первый класс.
В оставленном мною детсаде был фонтан. Скромный, пролетарский фонтан. Квадратная бетонная яма с небольшим возвышением, из которого торчал обрезок обычной водопроводной трубы. Сильного напора воды в ней никогда не было. Порой не было даже воды. Утонуть в фонтане смог бы только новорожденный котенок.
Фонтан был любимым местом детворы. В воду можно было бросать камни и кирпичи, топить игрушечные кораблики и пластмассовых ковбоев. А когда родители теряли бдительность, маленькие сорванцы снимали уродливые сандалеты и с наслаждением бродили босиком по воде, рискуя разбить пальцы о брошенные собственной рукой кирпичи и порезать ступни - ребята постарше предпочитали выбрасывать пустые бутылки "Жигулевского" прямо в фонтан.
Это было лето счастья.
До поры до времени.
Мое счастье разрушил Карен. Правда, сначала я не знал, что мальчика зовут именно так. Мне не важно было как его зовут. Единственное, что не давало мне покоя - его подводная лодка.
Не знаю уж каким образом и откуда в серпасто-молоткастой стране, где игрушки соответствовали всему остальному, появились такие подводные лодки. Может, они прибыли из более благополучных стран социалистического лагеря - Польши или ГДР.
...Пластмассовое чудо техники с белым корпусом и красными, как у окуня, плавниками не просто плавало по воде и управлялось дистанционно - оно могло погружаться под воду!
Трудно описать мои чувства, когда я первый раз увидел погружение. И зависть. Не помню точно, но, скорее всего, я вынашивал планы похищения чудо-подлодки.
Оказалось, что мы с Кареном живем в одном подъезде. Выгоднее было подружиться, чем идти на уголовно наказуемое преступление. Войдя в доверие, я смог на вполне законных основаниях несколько раз в неделю получать подлодку в личное управление.
Вряд ли кто-то предполагал тогда, что это знакомство продлится столько лет.
Если на улице было пасмурно, можно было отправлять лодку в плавание по ванной. Конечно, не те просторы, но тоже вариант.
Карен сидел на стиральной машине и качал в воздухе ногами, а я азартно управлял субмариной. Через пятнадцать лет после этого момента, мощная, смертельно опасная и, казалось, непотопляемая атомная подводная лодка "Курск" легла на грунт в Баренцевом море, после того как ее боекомплект взорвался, уничтожив большую часть экипажа за считанные секунды. Те, кто выжили, мучались еще несколько часов, безрезультатно бились в аварийные люки, долго умирали от удушья.
Представив себе их страдания, я возненавидел подводные лодки.

- Кто он?
- Трудно сказать... Потомок эллинов и тевтонов.
- Такое бывает? - Гога был искренне удивлен.
- Случается.
- И как? Помогает такая родословная в жизни?
Я не стал отвечать на его вопрос.
Всякое желание работать пропало. Сосредоточиться и думать было трудно. Монитор светил в лицо, как настольная лампа во время допроса в застенках. Но сказать мне было совершенно нечего. Тем более, что никаких конкретных вопросов никто не задавал. Было бы что ответить - я бы ответил. А так, я молчал и глядел вглубь электронно-лучевой трубки. Оцепенение было настолько сильным, что даже пытаться играть с компьютером в "тысячу" не имело смысла. Мозги будто ватой обложили, мысли вязли и топтались где-то прямо за глазными яблоками. Я, не моргая, глядел в экран, но проникать в суть электронно-лучевой трубки столь же глупо, как искать смысл в броуновском движении.
Гога посмотрел на часы - было начало четвертого.
- Ну что? Время "Ч" настало... Не пойти ли нам?..
Я повернул голову. Гога делал вид, будто взбалтывает невидимую полулитровую кружку пива, а потом с удовольствием осушает. Смешно от этого зрелища не стало.
- Сегодня я воздержусь, - после паузы ответил я. - Мне еще на встречу идти. Нехорошо, если от меня будет перегаром вонять. Разговор, видимо, предстоит серьезный.
- Брось... Ну что такого, если человек примет кружечку пива после рабочего дня?
- Принимай ради бога! Я тебе не мешаю.
- Ну... мне же одному скучно. Я в компании хочу. Для лучшего усвоения.
Выпить пива было соблазнительно. Но совершенно неприемлемо. После первого бокала я вряд ли удержусь от второго, а затем и от третьего. Меня потянет в сон и никакой встречи в итоге не получится. Я, признаюсь, склонен к безответственности, но... все-таки речь шла не о ком-нибудь, а о Карене.

В первом классе я научился многому. Но отнюдь не чтению и письму - родители еще в пять лет силой вдолбили в меня эти знания. В первую очередь я научился ругаться матом. Неожиданно для себя я узнал о существовании богатейшего и неизведанного пласта великого и могучего русского языка (происхождение из интеллигентной еврейской семьи до поры до времени оберегало меня от табуированной лексики). С упоением и восторгом я стал вставлять в речь такие слова, как хуй, пизда и ебаться. Причем, что такое "ебаться" я в ту пору еще не знал, но зато знал: пизда - это то, что у девочек вместо хуя. Мальчик я был сообразительный, и в разговорах с родителями запретных слов, конечно, избегал.
Послу уроков, пообедав, я выбирался на улицу. Отправлялся прямиком в свой бывший детский сад. С важным видом подходил к группе детишек на прогулке, среди которых был и Карен. Впервые в жизни почувствовав возрастное превосходство, я объяснял этим несмышленышам, что такое настоящая взрослая жизнь, а также учил некоторым неприличным словам. Если не ошибаюсь, иногда я рассказывал анекдоты. Юмора ребята не понимали, как и я, зато жадно ловили каждое матерное слово и смеялись в конце, потому что так было надо.
Но я понимал ложность своего чувства превосходства. Карен, хоть и ходил еще в детский сад, с легкостью прочитал "Мастера и Маргариту" Булгакова, а, по рассказам родителей, это было очень взрослая и сложная книга. Я же, несмотря на то, что читать умел, книги в руки не брал. Более того, этот смышленый малыш в альбомах для рисования корявыми печатными буквами писал истории собственного сочинения о похождениях Шерлока Холмса и Робин Гуда.
Я завидовал. Как прежде завидовал обладанию управляемой субмариной. Талант - не игрушечная подводная лодка. Его даже в очень специальных магазинах не продают. Рассчитывать, в сущности, было не на что.
Родители ставили Карена мне в пример. Я краснел и молчал. Говорить пока не имело смысла.
Но справедливости ради стоит отметить, что на нашей дружбе эти перипетии никак не отразились. Помню даже, как однажды сидя в его комнате мы вместе мечтали о том времени, когда станем большими и взрослыми, когда нам наконец-то исполнится по двенадцать лет и мы сможем делать, что захотим. Мы планировали, что без родителей отправимся в самостоятельную поездку на поезде - к прабабушке Карена в Курскую область.
Как я уже говорил, спустя пятнадцать лет атомная подводная лодка под названием "Курск" омертвела и легла на грунт в Баренцевом море, похоронив жизни сотен людей, если считать родственников погибших моряков.
А до Курской области мы так никогда и не доехали. Даже обретя полную самостоятельность и независимость.

Первый глоток пива был как симфония. Фейерверк ощущений. Гога с хитрой улыбкой смотрел на мое счастливое лицо.
- Ну вот... а ты сопротивлялся.
Я прикурил сигарету и с удовольствием затянулся.
В кабаке играла негромкая музыка. Отдельных слов уловить не получалось, но догадаться, что это русская попса было легко. Ненавижу.
- Только не думай, что это тебе удалось меня переубедить. Я сам принял решение.
- Конечно-конечно, - замахал руками Гога. - Мне подобные глупости и в голову не приходили.
Было по глазам видно, что как раз подобные глупости ему в голову и лезут. А я сам не понимал, как в итоге получилось, что я сижу с коллегой в уютном кабаке на улице Марата и пью первый бокал свежего пива. Сомнений не оставалось, что последуют и второй, и третий. Я же был полон решимости сохранить трезвость ума до встречи с загадочным анонимным приятелем Карена! Не вышло...
Затренькал мобильный. Жена. Да, я на работе. Работы много. Что? Какая разница - работаю! Да, а потом нужно встретиться с одним человеком. Нет, ты его не знаешь. И я тоже. Да, такая странная встреча. Я не темню! Потом объясню. Хватит сажать деньги! Дома можно поговорить! Еще не знаю когда. Не поздно...
- Жена?
- Она. Дурацкая ситуация. Я бы и сам не поверил на ее месте.
Русская попса кончилась. Послышались голоса сахарных деток. Три девицы под названием "Шугар Бейбз". Действительно сладкие - до приторности. Не люблю. Полагаю, они исчезнут с телеэкранов и из радиоэфира еще до того, как я успею дописать эту книгу.
- Надо было соврать что-нибудь поправдивее.
- Наверное. Всегда так. Говоришь правду, но она звучит неправдоподобнее самой откровенной лжи. Особенно плохо, когда сам это чувствуешь.
- Ладно, не вибрируй. Придешь домой и все по-человечески объяснишь. Жена поймет, ужином покормит.
- Сомневаюсь, - я допил пиво, поднялся, с грохотом подвинув стул.
Бармен за стойкой был профессионально равнодушен. Ожидая, пока он нальет клиенту коктейль с неприличном названием "Сперма бармена", я понял, что не хочу ни с кем сегодня встречаться, а хочу тихо посидеть и спокойно попить пива. Чтобы не надо было думать, спешить... Чтобы было ничего не надо...
К столику я вернулся с двумя кружками пива.
- Блин! - громко выругался я.
- Сухарики забыл взять?
- В жопу сухарики! Телефон я забыл взять! Того человека, с которым договорился встретиться!
- Жаль, конечно, но в чем проблема? Зачем тебе ему звонить?
Я сел, хлебнул пива и прикрыл глаза рукой.
- Как тебе сказать... Если честно, я передумал с ним встречаться сегодня. Не хочу.
- А как же твой друг?
Подергал себя за ус. Как пишут в книгах, перед ним, блин, встала нравственная дилемма. В такие моменты нужна решимость. Нужно быть настоящим мужиком. Вместо принятия решения я подвинул к себе кружку с пивом. Подумал: "Не слишком ли часто я берусь за пиво, когда нужно что-то решить?"
- Ну и чего ты надумал? - Гога икнул.
Не ответив, я поднялся и пошел к бармену - заказывать еще одну кружку пива.

Когда нам было по пятнадцать лет, в страну неожиданно пришла полная демократия. Такая, какой не было ни до, ни после. А именно: какое-то время водка продавалась везде - даже в ларьках - и стоила копейки.
Это было похоже на чудесный сон. Водка продавалась в таких же жестяных банках, как и только что появившиеся в широком ассортименте импортные лимонады. В основном, в ходу были три наименования: патриотическая "Россия", невесомая "Аврора" и зловещая "Черная смерть".
Качество водки было неизменным. Вернее, его не было.
Несколько позже все мы узнали, что никакая это не водка, а суррогат, который изготавливают в полузаброшенных подвалах приезжие кавказцы. Видимо, в те годы злые чеченцы полагали, что можно обойтись и без затачивания кинжалов, если хочешь извести русских. Довольно скоро они осознали свою ошибку, и бритые подростки в военной форме, еще вчера пившие изготовленную кавказцами поддельную водку, отправлялись стройными рядами на штурм взбунтовавшейся республики Ичкерии.
Мы тоже пили поддельную водку, но, слава богу, в осаде Грозного участия не принимали, поскольку были уж слишком юны. Разница между нами и скороспелыми солдатиками была в три года. Сейчас она мне кажется смехотворной. Но мы могли беззаботно пить суррогаты, блевать и мечтать о первом опыте половой жизни, а они могли мечтать только об одном - чтобы хоть какая-нибудь жизнь у них осталась.
Пить баночную водку было отвратительно. Во рту словно происходил взрыв мерзкого горького огненного шара. Дыхание перехватывало. Начинало тошнить. Суррогат нужно было обязательно запивать. "Инвайт". Просто добавь воды. Этот простой слоган звучал из телеэкрана ежеминутно. Юные умы впитывали его как губка.
Если спросить, что приходит мне на память, когда я вспоминаю лето, когда мне исполнилось пятнадцать, то я отвечу: водка "Россия" и малиновый "Инвайт".
"Инвайт" продавался в маленьких пакетиках. Достаточно было высыпать содержимое пакета в кувшин, наполнить водой и размешать. Получался напиток ядовитого цвета. Химия в нем была, видимо, лютая, потому что пятна от пролитого "Инвайта" отмывались с большим трудом.
В общем, наш летний отдых вряд ли можно было бы назвать здоровым. Но нам нравилось, и, наверное, это главное.
Нам было наплевать, что практически после каждой попойки нас нещадно тошнило - молодые организмы остро реагировали на интоксикацию.
Самым трудным было скрыть от родителей факт пьянства. Удивительно, но нам это удавалось.
Карен придумал жевать листья боярышника. И мы жевали, поскольку были уверены, что боярышник помогает избавиться также от запаха изо рта после выкуренной сигареты.
Выпив водки, одурманенные сивушными маслами, мы начинали горланить песни. В репертуаре преобладали произведения "Агаты Кристи" и "Наутилуса Помпилиуса". Нам светила Позорная Звезда. Мы стонали об Америке, в которой никогда не побываем.
Стонал не только Карен. Не только я. Тосковал по никогда не виденной Америке еще и Стас. Но о нем - позже.

Держать равновесие было нелегко. Выпитое пиво давало о себе знать. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, я тупо рассматривал вывеску над входом в кафе. Того самого, в котором договаривался встретиться с анонимным приятелем Карена. С трудом посмотрел на часы. Я опоздал на полтора часа. И даже не знал, каким образом меня принесло сюда, потому что в какой-то момент я твердо решил не ехать на встречу.
Слегка покачиваясь из стороны в сторону, рассматривая вывеску, я подгонял вялотекущие мысли. Имеет ли смысл входить? Я опоздал на полтора часа. Не знаю, как выглядит тот человек. Не знаю его имени. И самое главное - я здорово пьян.
Подул холодный ветер, я поежился и толкнул дверь.
Стойка бара начиналась почти сразу у входа. За ней стояла привлекательная, но уже немного потускневшая барышня. Она смешивала самый тривиальный коктейль на свете - "отвертку". Маленький водопад апельсинового сока обрушился на жалкие пятьдесят граммов водки.
В зале было немного посетителей. Учитывая мое состояние, точно сосчитать я не мог, но мне показалось, что не больше десяти. Догадаться, есть ли среди остальных мой собеседник, было невозможно. Причем, наверняка он уже ушел, не дождавшись.
Все головы разом повернулись в мою сторону. Я почувствовал себя кретином.
Ассортимент не впечатлял изобилием. Три сорта пива, пять видов водки, ликер, виски, мартини, текила. Я вздохнул - моего любимого темного рома не было.
- Рома "Баккарди" нет? - на всякий случай спросил я.
Барменша, не оборачиваясь, сообщила, что рома у них никогда не бывает, потому что спрос на него невелик. Вступать в спор было лень.
- Тогда дайте пива, пожалуйста.
Из означенных в меню трех сортов в наличии имелось только два: одно темное, другое - светлое. Естественно, я взял светлое. С кружкой в руке, огибая столы, забрался в самый дальний угол зала, и стал оттуда изучать посетителей. Компании из трех девушек и такого же количества молодых людей, конечно, до меня не было никакого дела. Они составили несколько столов вместе и шумно что-то отмечали. Двое мрачных типов с пустыми стопками перед собой размахивали руками и приглушенно спорили. Женщина бальзаковского возраста с крашеными белыми волосами отпивала маленькими глотками из бокала шампанское и ждала, когда ее подруга (скорее всего, они вместе учились в школе и теперь встретились, чтобы рассказывать истории о счастливой семейной жизни и удачной карьере - не даром ведь они заказали шампанское) вернется из дамской комнаты.
Никого в баре я не интересовал. Когда я вошел они успели оценить меня, составить мнение и теперь смотреть на меня снова нужды не было.
Блин, как часто я стал понимать, что неинтересен людям. И, если честно, я не смог бы сходу сказать, чем же я могу их вообще заинтересовать.

Дурной пример заразителен. Позитивный - тоже.
Глядя, как Карен выводит в альбоме для рисования печатными буквами истории о Шерлоке Холмсе и Робин Гуде, я испытывал, скорее, не зависть, а желание доказать, что и я могу не хуже. Специально подчеркиваю, что во главе угла было желание доказать, а не желание писать.
Не удивительно, что первые строчки были посвящены Шерлоку Холмсу и Робин Гуду.
Доказать не получилось. Зато неожиданно оказалось, что писать истории очень интересно. Возможно, тогда же у меня закралось подозрение, что так же интересно читать. И постепенно я начал брать книги с полок. Первые годы я их буквально глотал. Очень скоро вся фантастико-приключенческая литература в доме была прочитана. Я стал завсегдатаем школьной библиотеки. Наверное, самым частым ее гостем, а потому даже книги для читального зала мне давали домой. Первым читателем новых поступлений становился я.
И все это благодаря тому, что мальчик Карен выводил в альбоме для рисования печатными буквами истории о Шерлоке Холмсе и Робин Гуде. Только сейчас я начинаю понимать, насколько серьезно это отразилось на моей жизни.
Первый шаг к тому, чем я сегодня стал.

Это был порыв. Нельзя было удержаться. Мне это было необходимо, чтобы не завыть от жалости к самому себе.
Жена открыла дверь, и я поспешно обнял ее, прижался сильнее и положил голову на плечо. Схватился за нее как утопающий. Вдохнул носом - запах дома. И я, наверное, осквернял его перегаром.
- Как ребенок?
- Опять ты пьяный...
- Как ребенок?!
- Почему ты опять пьяный?
- Блядь! - я отодвинулся. - Почему ты не можешь ответить, как ребенок?!!
- Ты лучше сам ответь, почему ты каждый день приходишь поздно и пьяный?!!
- Я не пьяный!
Пошатываясь от стены до стены, я прошел по коридору до туалета, громко хлопнул дверью и яростно опорожнил мочевой пузырь.

2.

Со Стасом меня познакомил Карен. Во втором классе Карен перешел в соседнюю с моей школу (их разделял спортивный стадион). Там он и встретил Стаса.
Оттопыренные уши, рыжий чуб. Стас был похож на лягушонка. Внешностью он явно проигрывал и аристократичным чертам Карена, и моей голубоглазой блондинистости. Кто ж мог подозревать, что спустя меньше чем десять лет из нас троих наибольшим успехом у девушек будет пользоваться Стас. Он же первым из нас расстался с невинностью. А я тем временем ходил несчастно влюбленный в одноклассницу, а первая любовь Карена со всей любовью вышла замуж за старого приятеля, который иммигрировал в Израиль - как говорится, старая любовь не заржавеет.
Втроем мы ходили в секцию карате. Кидали друг друга на маты и лягались ногами. Нам это нравилось. До поры, до времени.
Мы собирали фотографии с героями боевиков - отлитый из стали Шварценнегер, гроза советских оккупантов Сталлоне, бельгийский врунишка Ван Дамм, проворная обезьянка из Пекинской школы театра и балета Джеки Чан. Черт возьми, мы были из воспитанных интеллигентных семей, но в ту пору фильмы с этими зубодробителями нравились всем, и нам в том числе. Впрочем, многие и сегодня не прочь потратить несколько сотен рублей, чтобы в мажорном кинотеатре, где зрители размещаются на уютных диванчиках, посмотреть новый фильм с небьющимся Джеки в главной роли.
Мы много и часто гуляли вместе. Иногда хулиганили. Играли в прятки.
Блядь! Как же это было давно!
В прошлом веке.

С утра я просыпаюсь рядом с женой.
- Извини за вчерашнее.
Она молча встает, накидывает на похудевшие за последнее время плечи халат и идет на кухню готовить завтрак для нашего сына. Сын сопит заложенным носом на соседнем диванчике. Будучи ребенком, моя жена спала на этом же самом диванчике. А потом мы с ней неоднократно занимались на нем любовью - еще до женитьбы. На свадьбу нам подарили новый, большой двухместный диван, но на нем мы занимались только сексом.
Я повернулся на бок и посмотрел на спящего сына. Он очень красивый. И нужно признать, что похож не только на меня. Очень многим он похож на мать.
Диван скрипнул, и я поднялся. Впереди был еще один мучительный день.
Ванну заняла соседка, поэтому чистить зубы пришлось идти на кухню. Жена жарила на сковороде макароны с яйцом. На меня она не посмотрела. Не будешь со мной разговаривать? Не знаешь о чем? Блин, я тоже не знаю... И что же нам теперь делать? Нет, я и сам не знаю ответа.
Стараясь ни о чем не думать, я ехал на работу. Бесполезно. Угрюмые люди вокруг меня мешали мне дышать. Пожилая женщина рядом читала газету. Мой взгляд упал на статью, подписанную моей фамилией. Еще несколько лет назад от вида любой своей публикации у меня бегали мурашки по спине и вставали дыбом волосы на руках. Теперь я не испытал ничего. Мне даже показалось, что на самом деле я не имею никакого отношения к этой статье. Просто статья в газете. Есть статья, а есть - я. И это совсем разные вещи.
Человек не дождался меня вчера в кафе. Ушел. Он говорил, что с Кареном что-то не так. И мы должны были встретиться. Но я вместо этого со своим соседом по кабинету отправился в кабак, нахлестался пива и опоздал. Человек не дождался. Глупо, но я не только забыл узнать его телефонный номер. Я даже не сообразил спросить его имя.
Я не представлял, что делать дальше. Что происходит с Кареном было неизвестно. Он пропал. Куда - никто не знал. Одни знакомые говорили, будто он уехал на чью-то дачу и там прожигает и пропивает жизнь. Другие видели, как он садится в фирменный поезд «Аврора», уходящий в столицу. Во всяком случае, меня Карен в известность о своих планах не поставил. Немного обидно и немного беспокойно. Нет, сильно беспокойно. Как вчера перед тем, как позвонил тот человек, который не дождался моего прихода.
- Опаздываешь, - сказал вместо приветствия Гога.
Я ничего не сказал, опустился в кресло и включил компьютер.
- Голова - бо-бо? - заботливо поинтересовался Гога.
- Душа.
- Забудь про душу. Шеф уже забегал и оч-ч-чень интересовался, почему это тебя еще нет на рабочем месте. Я сказал, что ты поехал в Смольный. И вот тогда он спросил...
- Он не спрашивал насчет тумбочек?
Гога понял не сразу. Потом криво улыбнулся.
- Я бы на твоем месте не шутил. Потому что он просил тебя сразу же зайти к нему. Для серьезного разговора.
- Вазелином запасаться?
- Зачем же так пессимистично? Может, все обойдется рутинным личным редакторским поручением?
- Я сейчас ничего не хочу. Даже пива. Тем более у меня нет желания идти к шефу.
- А придется.
Шеф был занят серьезным делом. На ноутбуке с немыслимой длины диагональю жидкокристаллического экрана, с производительностью, позволяющей запускать самые последние достижения программистов «Майкрософт», он мудрил со старинной, десятилетней давности, игрой «Лайнс». Дольше пяти минут лично я играть в нее не мог. А шефу удавалось ежедневно часами просиживать брючные штаны от Армани и с азартом расставлять в ряды цветные шарики.
- Вызывали?
Шеф крутанулся на кресле, которое стоит в десять раз больше моего месячного жалованья.
- Да, есть ответственное задание.
- От редактора?
- Почему? Нет, от рекламного отдела.
- Сами они не могли попросить?
- Ты же всегда отказываешься рекламу писать.
- Вообще-то, да. Не люблю это дело.
- Но сейчас тебе придется все-таки ей заняться.
- Неужели в нашем большом коллективе нет другого человека, способного на этот подвиг?!
- Дело не в нашем коллективе. Дело в заказчике.
- А что с заказчиком?
- Он, точнее, она требует, чтобы рекламой занимался ты и никто другой.
Я так сильно задумался, что даже присел на стул.
- Зачем? Я же уже сто лет рекламу не пишу, а значит откуда ей знать, как я пишу?
- Меня не спрашивай. Я ей тоже рекомендовал Смирнова из отдела экономики. Все-таки эта тема ему ближе.
Хотел ли он задеть мое самолюбие?
- В общем, так. Дело очень серьезное, солидный заказ. Как никак, а в городе открывается крупнейший гипермаркет.
- Гипермаркет? - как дурак, переспросил я.
Мысли в похмельной голове плохо передвигаются и часто сталкиваются друг другом. Когда это происходит, невольно морщишься.
- Не кривись. Можешь не дежурить на этой неделе. Только очень прошу вплотную заняться этим заказом.
Растерянность не проходила. Не сознавая, что делаю, я протянул руку и взял визитку. Все, обратного пути не было. Шансов отвертеться от рекламы не осталось. Уже в дверях шеф остановил меня:
- И позвони ей как можно скорее - она очень ждет твоего звонка.

Чем измеряется дружба? Наверное, теми же неосязаемыми единицами, что и любовь. Возникает, похоже, также неуловимо.
Что связало нас с Кареном? Импортная управляемая игрушечная субмарина и каракули в альбоме для рисования. А спустя десять лет, представить жизнь друг без друга было невозможно. Через десять лет нас стало трое. Появился Стас. Уравновешивающий нашу систему. Святая троица. Триединство. Так нам казалось.
Не только игрушечная подводная лодка с красными плавниками связывала нас. Еще были совместные прогулки по тонкому льду.
Однажды мы шли с Кареном в гости к Стасу. Было начало марта. Нужно было перейти через реку. До ближайшего моста было метров триста, а до другого берега - двадцать пять. Ненадежный весенний лед местами переходил в черную воду. Но Карен настаивал, что лучше пройти по нему. Во-первых, интереснее, а во-вторых - быстрее.
Будучи трусливым и осторожным мальчиком, я долго отказывался. Карену удалось меня переубедить только дойдя по льду до противоположного берега и вернувшись обратно. Цепляясь дрожащими руками за гранитный парапет я опустился на лед. Сердце колотилось. Рядом стоял Карен и весело улыбался. Ему было в кайф. Я мечтал только об одном - в мгновение ока оказаться на твердой почве. И поспешно засеменил через реку. Карен демонстративно медленно последовал за мной.
Выбравшись невредимым на другой берег я испытал одно из самых сильных ощущений в жизни.
Без приключений мы дошли до Стаса. Не помню уж чем мы там занимались, а потом пошли с Кареном обратно домой. Ничего удивительного в том, что его снова понесло на реку, не было. Но мне самому очень не хотелось вновь испытывать судьбу. Я шел по парапету и наблюдал, как Карен бегает по льду. Творческие личности склонны к безумствам (сам я на безумства никогда не был способен): просто носиться по льду ему показалось мало и он стал подбегать к полыньям точно посередине реки. И стучать ногой по краю.
Я не успел удивиться. Большой кусок льда вдруг ушел вместе с Кареном под воду. На поверхности осталась только голова в шапке-ушанке. Единственное, что он успел, - схватиться руками за край полыньи.
Раздумывать времени не было. Пугаться - тоже. Тем более, звать на помощь взрослых.
Это не было геройским поступком. Я не просчитывал, что делаю. Я просто спрыгнул на лед и рванул к Карену. Единственным разумным поступком с моей стороны было, не добегая до края полыньи, плюхнуться всем телом на лед, чтобы распределить давление. Большая удача, что я вспомнил азы физики и безопасности жизнедеятельности в такой момент.
Я тянул вперед руку и видел перед собой белое лицо Карена. Откуда взялись силы, не знаю. Но я его вытянул. Как был, он стремглав устремился к берегу. Я медленно, на неосязаемых ногах добрался до парапета. Несколько раз бессильно и безуспешно попытался забраться. Мне помог стоящий наверху Карен. Мы стояли напротив друг друга, ничего не говорили и дрожали. Он - от ледяного холода. Я - от страха, произошедшего минуту назад.
Если не ошибаюсь, в восточной религии считается, что спасший человеку жизнь навсегда берет ответственность за него. А я с большим вниманием и пониманием отношусь к восточной религии.
И еще один штрих. Через неделю после нашей прогулки по тонкому льду на ту же реку вышли трое мальчуганов. И провалились. На помощь им подоспел тридцатилетний мужчина. Ребятишек он спас. Но сам утонул.
До сих пор к фонарному столбу на набережной прикреплена мемориальная доска. К ней всегда возложены живые цветы. Можно прочитать написанное там и узнать, что спаситель был любящим мужем и любящим отцом. Двух детей.

На черной визитке крупным готическим позолоченным шрифтом было написано «ЗАО «Дасис». Ниже стояло: Татьяна Горячева, генеральный директор. И два телефона - офисный и мобильный. Я отложил визитку в сторону.
- Что ты знаешь про закрытое акционерное общество «Дасис»?
Гога ничего не знал.
- Мда... Повезло как утопленнику.
- Тебе поручили журналистское расследование?
- Если бы... мне предстоит сварганить рекламный опус для загадочной фирмы «Дасис», которой присралось открыть крупнейший в городе гипермаркет! А директору «Дасис» некой Татьяне Горячевой лично присралось, чтобы об этом долгожданном событии написал именно я!
Гога выпятил вперед нижнюю челюсть и промычал. То ли в знак сожаления, то ли от удивления.
- Ты и реклама - вещи несовместные, - нашелся он.
- Я-то это знаю. Но госпожа Горячева рассудила по-своему. И наш босс не стал возражать.
- Еще бы... возражает он только подчиненным.
В дверь просунулась голова шефа.
- Уже звонил?
- Само собой, - если работаешь в газете, приучаешься врать чисто автоматически, без умственных и нравственных усилий.
- И?
- Занято.
Шеф проникновенно посмотрел мне в глаза. Похоже, он не сомневался, что я вру.
- Продолжайте звонить.
- Безусловно.
Говорящая голова скрылась, а Гога спросил:
- Как думаешь, он слышал, что я сказал?
- Тебя это беспокоит?
- Вообще-то, да.
Я повернул голову к двери, потом - лицом к Гоге. Он не паниковал, но явно инцидент заставил его немного поволноваться. Меня это немного развеселило, и я решил его успокоить.
- Нет, не слышал.
Гога облегченно вздохнул. Много ли надо человеку для счастья?
Визитка чернела и блестела, раздражая боковое зрение.
Я открыл «Желтые страницы Петербурга» и стал искать «Дасис». Но ни в разделе «Торговля оптово-розничная: сети», ни среди универмагов и супермаркетов подобной организации не обнаружилось.
- Звонить-то будешь?
- Пока нет. Хочу узнать о фирме побольше. Мне непонятно, почему госпожа директор записалась в мои тайные почитатели. А я не люблю, когда мне что-то непонятно.
- Спроси в отделе экономики.
В отделе экономики сидел один Смирнов. Он явно скучал. Иначе чем объяснить, что он искренне обрадовался моему приходу.
- Марат, ты меня не возненавидишь?
- А что такое?
- У тебя был такой шанс... солидный договор... реклама для таких людей...
- О чем ты? Хочешь сигарету?
- Короче. Вызывает меня сегодня шеф и говорит, что поручает мне крупного рекламодателя. Не просто поручает, а этот рекламодатель сам настаивает, чтобы его заказом занимался я. Чтобы ты сказал на моем месте?
- Не знаю. Наверное, сказал бы, что это круто.
- Нет, Марат, я не такой. Я сказал: зачем мне этот долбаный рекламодатель, я ненавижу рекламу, не хочу ей заниматься, и вообще не моя тема, пусть лучше Смирнов займется... но шеф ни в какую.
- Я знаю, что ты никогда не занимаешься рекламой. И также прекрасно понимаю, что ты бы никогда не стал препираться с шефом.
Само хорошее, что после этого Смирнов дружелюбно улыбнулся.
Избегая его взгляда, я прикурил предложенную сигарету.
- Что ты знаешь про «Дасис»?
Смирнов наморщил лоб, почесал образовавшиеся складки.
- Твой заказчик - «Дасис»?
Я кивнул.
- Если честно, про «Дасис» я знаю совсем немного. Контора довольно закрытая, не любит афишировать свою деятельность. А занимаются они, как правило, строительством круизных яхт. С очень серьезными клиентами. По весьма достоверным слухам, последняя их работа - модернизации президентской яхты «Россия». Другие бы на их месте растрезвонили это по всем углам, десять презентаций, пять банкетов... А они наоборот - старательно все скрыли.
Я бы разинул рот от удивления, но боялся, что зажженная сигарета выпадет.
- Ты чего? Конспирация удивляет?
- При чем здесь конспирация! Меня удивляет теперь их заказ.
- ?
- В «Дасисе» планируют отпиарить новый крупнейший в городе гипермаркет, который они же и открывают!
Тут пришла пора Смирнова удивляться. Сначала он нервно покусал ноготь указательного пальца правой руки, одновременно хмуря брови. Потом достал из пачки супероблегченного «Кента» сигарету.
- Боюсь, я не совсем тебя понял. «Дасис» открывает гипермаркет?
- В общих чертах, да, - я с трудом удержался от злорадного удовольствия, созерцая ошарашенного Смирнова.
- Ничего не понимаю...
- И я тоже.
- Это очень странно. Зачем солидной судостроительной компании открывать торговый бизнес - они же в нем профаны?
- Ты чего меня спрашиваешь? Я в данном вопросе вообще не разбираюсь.
- И как им удалось избежать утечки информации? Ведь гипермаркет - это не ларек какой-нибудь... огромный товарооборот... так или иначе, многие должны об этом знать...
- Блин, я думал, приду к тебе и ты все объяснишь, а теперь еще больше запутался. И уж совсем я не могу объяснить, почему гендиректор «Дасис» Татьяна Горячева категорически настаивает, чтобы рекламой занимался я.
- Странно... все это очень странно... Я бы с интересом покопался в этом деле, если бы его мне поручили, - Смирнов даже руки потер. - Но...
- Извини, Марат, тут я ничего не решаю. Они все будто сговорились, чтобы осложнить мне жизнь.
- Я понимаю. Хотя... «Дасис» ворочает огромными деньгами. Я даже не могу точно сказать, во сколько они оценят твою работу. Думаю, останься они довольны, тебя буквально озолотят. Подумай об этом. Так что смотри на вещи позитивно. От заказа ты только выиграешь.
- А если нет?
- Что «нет»?
- Если им не понравится моя статья?

Мир тесен, как ванная в твоей квартире.
После девятого класса Карен и Стас перешли в другую школу. Не без помощи мамы Карена, которая входила в городскую экзаменационную комиссию. Новая школа была очень элитной. Но не такой, как сейчас. Сейчас в ней учатся исключительно дети банкиров, врачей и политиков. Раньше там еще можно было встретить сына Кости Кинчева и отпрыска Юры Шевчука. Говорят, оба юнца, в отличие от довольно дружных родителей, частенько дрались. Злые языки утверждают, что спорили, чей папаша круче.
Не только банкирские детишки учатся там теперь. Например, сын моего шефа.
Новая школа сыграла огромную роль в жизни моих друзей. А раз в их - то и в моей.
В этом здании на Петроградской стороне они узнали, что такое счастливая первая любовь. Правда, счастливая до поры до времени.
Первооткрывателем стал Стас. Как я уже говорил, в те годы среди нас троих именно он стал пользоваться наибольшим успехом у барышень (я интереса у девушек почти не вызывал).
Несмотря на убийственное обаяние и привлекательную внешность, путь к счастью не был легким. Несколько месяцев мне приходилось слушать восторженные рассказы о редких встречах с той, о которой Стас грезил во сне и наяву. Она училась в параллельном классе - вместе с Кареном.
Счастливому союзу сердец препятствовало наличие еще одного молодого человека, появившегося в жизни Кати гораздо раньше.
Конечно, не целую тонну роз, но около того подарил Стас Кате. Не буду врать, мне неизвестно что происходило между ними наедине. Но другому молодому человеку пришлось убираться восвояси.
Прошло еще совсем немного времени, и Стас решился познакомить меня со своей девушкой. Я вызвался сыграть роль гостеприимного хозяина. Даже пирожные, по-моему, прикупил. Странно, но я очень волновался перед их приходом. Волновался, как выяснилось, не зря.
Я открыл дверь и увидел счастливую улыбающуюся пару. И тут же понял, что из них двоих мне знаком не только Стас. Память на людей у меня хорошая - я сразу ее узнал. Конечно, это была Катя. Та самая Катя, с которой мне случилось за полтора года до новой встречи отдыхать в пионерском лагере в одном отряде. Мне сразу вспомнилось, как на одной из последних дискотек пригласил ее на медленный танец - кажется, пел сиплый Брайан Адамс, - но Катя не дотанцевала со мной до конца песни. Она извинилась и выскользнула из темного клубного зала на улицу. Не знаю, что было тому виной. Может быть, какие-то размолвки с ухажером, который жил со мной в одном домике. Однако я больше склоняюсь к мысли, что ее раздражало мое молчание. Дело в том, что я был уверен - когда танцуешь с девушкой, говорить уже излишне. Теперь-то я знаю свою ошибку.
Тем более мне было удивительно, что Катя тоже меня узнала. Все-таки полтора года минуло. Да и я изменился. Состриг настоящую львиную гриву, закрывавшую пол-лица, которую я отрастил в лагере.
Я благодарен ей, что она всегда была со мной крайне доброжелательна.
Каждый раз, встречаясь со Стасом и Катей, я вспоминал тот неоконченный медленный танец.

User 167736933 is online.
(Это я. Если номер запомнить сложно, можно просто называть меня Johan)
Stas (Online) - Message Session
Stas: (12:10 PM) начальники задолбали... опять хотят новых изменений в программу((
Johan: (12:12 PM) та же фигня
Johan: (12:12 PM) в смысле задолбали
Stas: (12:34 PM) ну как дела ?
Johan: (12:35 PM) пишу))))
Johan: (12:35 PM) а у тебя чего?
Stas: (12:35 PM) что пишешь ?
Johan: (12:36 PM) я же уже говорил что пишу, когда не дежурю
Stas: (12:36 PM) в понедельник начинаю ремонт ))) !!!
Johan: (12:36 PM) заебца! сколько будет стоить?
Stas: (12:36 PM) выяснил по деньгам ((((
Stas: (12:36 PM) это будет очень много (((
Johan: (12:37 PM) ??? штукарь бачей???
Stas: (12:37 PM) были бабки на ремонт и еще я отдельно для себя копил
ну там на подарки на новый год или на машину (13000 рублей)
все в пизду на ремонт !!!
Johan: (12:38 PM) в пизду такой ремонт)))
Stas: (12:38 PM) всего:
30 000 руб + 10 000 руб - все материалы
1200 бачей за работу
Stas: (12:38 PM) то есть в сумме 2500 бачей
Stas: (12:38 PM) подожди, скоро вернусь
Johan: (12:38 PM) ни хуя себе.......
Stas: (12:46 PM) утомили
Johan: (12:48 PM) чем?
Stas: (12:48 PM) изменениями
Stas: (12:49 PM) казлы
Stas: (12:49 PM) хоть не приходи на работу
Stas: (12:49 PM) суки
Johan: (12:49 PM) так ты не приходи)))
Stas: (12:49 PM) я что им волшебник что ли ?
Stas: (12:49 PM) то - все, а то - еще это и может быть это - и все за день
Johan: (12:50 PM) проси двойную плату за авральную работу
Stas: (12:50 PM) мудаки, нельзя так
Johan: (12:51 PM) мда...
Stas: (12:51 PM) ладно, хуй с ним, зато ванная красивая будет
Johan: (12:51 PM) да.... пусть хлеб и вода на столе, зато финская сантехника в ванне)))
Johan: (12:51 PM) можно погрызть, если что
Johan: (12:52 PM) опять же - кафель)))
Stas: (12:52 PM) и ведь штука уже ушла на закупки))))
так что считай всего надо еще 1500 бачей
Stas: (12:52 PM) да хватит нам на жрачку )))
Stas: (12:52 PM) !!!!!
Johan: (12:52 PM) опять, бля, без сотового остаешься
Stas: (12:53 PM) дошло
Stas: (12:53 PM) знаешь что Карена добило ?!
Johan: (12:53 PM) ???
Stas: (12:53 PM) МОЙ РЕМОНТ
Johan: (12:53 PM) ??? в смысле???
Stas: (12:54 PM) вспомианю его фразу после совместной поездки по магазинам
"мда.... реальный ты чувак..., все в дом несешь"
Stas: (12:54 PM) я про его несостоятельность и ненависть ко мне
Johan: (12:54 PM) понятно
Johan: (12:55 PM) это не ненависть.... это несовместимость.... возможно, временная
Stas: (12:55 PM) хз....
Johan: (12:56 PM) снег идет...
Stas: (12:57 PM) и че ?
Johan: (12:57 PM) иногда понимаешь, что в мире столько красоты... сердце наполняется ей и кажется, что ты не выдержишь... и сердце остановится
Johan: (12:57 PM) это цитата
Stas: (12:58 PM) понимаю, но мне не до цитат - я в шоке и не знаю с чего начать в работе
Johan: (12:58 PM) а ты не начинай
Stas: (12:59 PM) не могу не начинать !!!!
Stas: (12:59 PM) к пятнице все должно работать
Johan: (12:59 PM) попробуй - попытка не пытка
Stas: (12:59 PM) бля, ты ни хуя не понимаешь
Stas: (12:59 PM) они в москву едут
Johan: (1:00 PM) я все понимаю... дай немножко пошутить.... конечно, садись за работу и дрочись, а они потом кучу бабок в Москве загребут... а тебе спасибо скажут
Stas: (1:00 PM) (((
Johan: (1:00 PM) бляди
Johan: (1:00 PM) капиталисты хуевы
Johan: (1:00 PM) эксплуататоры
Johan: (1:01 PM) все - на баррикады!
Stas: (1:01 PM) трепачи ....
Johan: (1:01 PM) настало время революции!
Johan: (1:01 PM) пора брать власть в руки пролетариата!
Stas: (1:01 PM) болтуны....
Johan: (1:01 PM) а всех болтунов и богачей - к стенке!
Johan: (1:02 PM) Особенно тех, которые на ремонт тратят штуки бачей)))
Stas: (1:02 PM) и не дают другим работать
Johan: (1:02 PM) вот именно)))
Stas: (1:02 PM) всех в болото
Johan: (1:02 PM) туды их в качель
Stas: (1:03 PM) тащи гильотину...
Johan: (1:03 PM) один момент...
Johan: (1:03 PM) нужно заточить рабочее полотно
Johan: (1:03 PM) затупилось от частого применения
Stas: (1:04 PM) звонил Кате
Johan: (1:04 PM) ???!!!!!
Stas: (1:04 PM) ))) приедет сегодня вечером
Johan: (1:04 PM) КУДА???
Stas: (1:04 PM) я чуть не обоссался от смеха у телефона
Stas: (1:04 PM) )))) домой
Johan: (1:04 PM) К КОМУ???
Stas: (1:04 PM) прошло два года , мы не вместе, а ни хуя не изменилось
Stas: (1:05 PM) да к себе!!!
Stas: (1:05 PM) ))))
Stas: (1:05 PM) так прикольно
Johan: (1:05 PM) не понял
Stas: (1:05 PM) дурень
Johan: (1:05 PM) объясни, куда и откуда она приезжает
Stas: (1:06 PM) я звоню
-Катю позовите
+ее нет
-сегодня будет дома ночевать ?
+нет, завтра приедет
Stas: (1:06 PM) ты понял! я на автомате спросил будет ли она дома вообще, а не сказал что позже перезвоню!!!!
Stas: (1:07 PM) я раз в год позвонил , а ее дома нет!!!
Stas: (1:07 PM) она вообще не в городе оказалась !!
Stas: (1:07 PM) )))
Stas: (1:07 PM)ПОНЯЛ ?!
Johan: (1:07 PM) что тут удивительного?
Stas: (1:07 PM) дурень
Stas: (1:07 PM) забей

Случилось это в метро. Я ехал в гости к родителям. Выйдя из вагона на «Приморской», я подумал, что сейчас опять встречу кого-нибудь из старых знакомых. Так часто случается. Идешь от станции по мосту через Смоленку и вдруг видишь физиономию человека, с которым когда-то учился в школе. Пожимаете протянутые ладони. Как жизнь? Нормально? У меня тоже. Да, вот к родителям иду. И где работаешь? Неплохо. Много платят?
Выйдя из вагона на «Приморской» я подумал, что сейчас опять встречу кого-нибудь из старых знакомых, и остро вспомнил два года безумия. Два года несчастной влюбленности.
Странно, что я не свернул себе шею. Каждый день, на каждом нудном уроке я старался улучить каждую секунду, чтобы посмотреть на ее прекрасное лицо.
Вспомнил выпускной бал. Затемненный актовый зал. Фигуры танцующих подростков. Из угла я наблюдал, как она весело смеется, танцует с нашим смазливым и длинным, как швабра, отличником, которого я люто ненавидел. Они прижимались друг к другу. Иногда я с ледяным ужасом замечал, что их губы на мгновение соединяются. Я понимал, что со следующего дня у меня не останется ни одного шанса. Она навсегда уйдет из моей жизни. Но предпринимать какие-то шаги было, на мой взгляд, поздно. Два года прохлопал.
Я упустил их из виду, а потом она оказалась рядом со мной. Заиграла медленная музыка и она пригласила меня на танец. Непослушными руками я обхватил ее талию, а она соединила свои у меня на затылке. Ее лицо было так близко, что я чувствовал на щеке разгоряченное алкоголем и открывающимися перспективами дыхание. Стоит ли уточнять, что я не проронил ни звука?
Зато она говорила. Но лучше бы она молчала. Все кончилось бы просто и быстро.
- Знаешь, почему я тебя пригласила?
Смысла отвечать я не видел.
- Мы с Юркой танцевали и смотрели на тебя. Ты сидел такой одинокий... несчастный...
Я заиграл желваками, но в темноте, замкнувшей мир вокруг нас, она, конечно, этого не увидела.
- Все сегодня развлекаются, веселятся, а ты сидишь и смотришь волком. Только пьешь, как лось.
Я - лось. Просто лось.
- И мы тебя пожалели. Я решила пригласить тебя, чтобы ты хоть немного развеселился напоследок. А то вечно серьезный такой...
Дождавшись окончания песни, я выскочил из зала. Вечерняя прохлада обжигала лицо. Думаю, это был первый случай в моей жизни, когда мне ясно дали понять: ты неудачник, парень!
Так вот. Выйдя из вагона на «Приморской» я подумал, что сейчас опять встречу кого-нибудь из старых знакомых, и остро вспомнил все это безумие. И также остро захотел, чтобы старым знакомым оказалась она. Как жизнь? Нормально? У меня тоже. Да, вот к родителям иду. И где работаешь? Неплохо. Много платят? Ясно. А я женился. Да, уже почти семь. Сыну - шесть. Угу, не по годам умный. Кем работаю я? Если честно, журналистом. Да, представляешь? В солидной, ежедневной городской газете. Конечно, нравится...
Откуда взялось маниакальное желание доказать, что я вовсе не неудачник, а даже наоборот?
По дороге к родителям я не встретил ни одного знакомого.

На сей раз сюрреализм подкрался факсом. Мне его принесла наша телефонистка и тихонько положила передо мной на стол.
- Чего там? Куда зовут? - оживился Гога, любитель презентаций и банкетов.
Генеральное консульство Польши приглашало на вечер фортепианной музыки. Наверху от руки было написано кому предназначается приглашение. Льву Лурье. Частично правильно - я действительно Лурье. Но отнюдь не Лев, а Евгений. Журналист по имени Лев Лурье в городе есть и работает он в совсем другом издании. Конкурент, так сказать. Я невольно задумался в чем ошибся человек, пославший факс. Или перепутал имя и приглашает на самом деле меня, Евгения Лурье. Или же хочет видеть Льва Лурье, но случайно отправил факс не по тому номеру.
- Бред, - сказал я, скомкал бумагу и бросил в мусорную корзину.
Надоело. Каждый раз, узнав мою фамилию, люди непременно спрашивают не родственник ли я того самого Лурье. Блин, как назло, практически в любой сфере есть знаменитые Лурье. Физики, филологи, историки, математики, лингвисты и, конечно, журналисты. И всякий раз у меня интересуются, не их ли я родственник. Ненавижу.
Когда-то я решил для себя, что пройдет совсем немного времени и их, все это сборище евреев с фамилией на французский манер, будут спрашивать не состоят ли они в родстве с тем самым Евгением Лурье.
Прошло уже довольно много времени с того момента. Но мне по-прежнему задают вечный вопрос:
- А вы случайно не родственник того самого Лурье?

3.

- Что сказал Смирнов? – Гога даже не повернул головы в мою сторону.
- Увы, не так уж много. Желания звонить, во всяком случае, у меня не прибавилось.
В двух словах объяснил, чем до сих пор занималась фирма «Дасис».
- И чего вы так удивляетесь с Маратом? Должны бы уже привыкнуть, что бизнес в нашей стране пока дикий и непредсказуемый. Например, сегодня ты сортирную бумагу клепаешь, а завтра – ракеты «земля – воздух».
- Ты утрируешь.
- Конечно, утрирую. Но лично меня не удивляет, что судостроительная фирма решила открыть торговое дело – с ним никогда не прогадаешь, если грамотно организуешь. И сможешь в критических ситуациях делать инвестиции в изготовление яхт.
С некоторыми оговорками следовало признать, что определенная логика в рассуждениях Гоги есть. Но лишь отчасти. Конечно, торговля при грамотном менеджменте приносит стабильную прибыль. Однако, открытие гипермаркета совсем иное дело. В первую очередь, это огромные начальные вложения. То есть получалось, что, скорее всего, «Дасису» пришлось в ущерб строительству яхт перенаправить денежные потоки на развитие нового проекта, тем самым подвергая себя риску лишиться уже поставленного на поток производства. На мой взгляд, для такого решения нужны очень веские причины.
Зазвонил телефон. От неожиданности невольно дернулся. Посмотрел на аппарат. Его треньканье смутило меня не на шутку. Наверное, я смотрел на телефон, как на мину замедленного действия.
- Ты чего? – удивился Гога.
Телефон продолжал звонить.
- А вдруг это она? – прошептал я.
- Кто?
- Директриса «Дасиса».
- И что? Тебе же все равно нужно с ней поговорить.
- Не хочу. Что-то меня пугает.
Пока мы препирались, телефон замолчал. А потом затрезвонил вновь.
- Ты не сможешь вечно ее избегать. Трубочку придется взять. Прекрати ребячество, - в голосе Гоги скрывалась определенная степень злорадства.
Черт тебя побери, Гога, думал я, ты, зараза, прав, трубку придется взять, от этой проклятой рекламы не отвертеться, но я ничего не могу с собой поделать, потому что когда я думаю об этом деле мне становится страшно – на животном уровне, я не понимаю в чем дело, но в «Дасисе» кроется какая-то опасность.
Звонил мужчина, суровый голос которого я узнал не сразу.
- Мы договаривались с вами вчера встретиться…
- Вчера?.. Ах, да. Простите, я опоздал, но не знал как с вами связаться. Извините, я даже имени вашего не знаю.
Мой собеседник замешкался.
- Можете звать меня Федором.
- А отчество?
- Обойдемся без отчества. У нас не очень большая разница в возрасте.
- Тогда, может быть, нам перейти на «ты»? – я постарался придать своему голосу всю возможную доброжелательность.
Он вновь задумался.
- Нет, думаю, это лишнее.
Ему не было видно, но я растерянно пожал плечами:
- Дело ваше.
- Положение Карена ухудшается с каждым днем. Нельзя терять время впустую. Поэтому чем раньше мы с вами встретимся, тем лучше. Сегодня вы сумеете?
- Да, конечно, сумею. Сегодня – точно сумею. Когда и где?
- Вы сможете к шести часам добраться то того кафе?
- Полагаю, что да. Да. Скорее всего. На всякий случай, Федор, все же скажите, как можно с вами связаться?
- Нет. Я сам с вами свяжусь. Если понадобится.

В ту же пору, когда в страну пришел разгул демократии, а в мою жизнь – период самозабвенного пьянства, я достиг первого творческого успеха. Как раз где-то между пятнадцатью и шестнадцатью годами мне удалось написать первый полноценный рассказ. Да, точно, это случилось со мной весной 1995 года. Та весна была примечательна еще и тем, что я также впервые впал в черную депрессию. Собственно, именно из-за нее проклятой у меня и получился тот славный рассказ под идиллическим названием «Сны». Поэтому сначала о ней, о депрессии.
Отравленный паленой водкой разум стал неожиданно задаваться безответными вопросами. Зачем я родился? Почему я именно такой? В чем смысл жизни? Вообще, в чем смысл этого сумасшедшего, жестокого, неправильного мира, где всем насрать на то, какой я замечательный?!!
Разум терзался этими вопросами, но ответа найти мог. Я мрачнел. Мог часами лежать на диване, уставившись в одну точку на потолке, и размышлять над смыслом жизни, разумеется, приходя к единственно возможному ответу – смысла нет. Дополнительным черным мазком к тому периоду была несчастная и безответная влюбленность в одноклассницу. Короче, мир казался ужасным местом, жить не хотелось и я всерьез прикидывал, какой способ уйти в мир иной наименее болезненный.
Я честно пытался делиться своими размышлениями с друзьями. Но Карен и Стас не смогли мне помочь. Стас ответить на мои вопросы не мог или еще не умел (позднее я выяснил, что он с этими дурацкими вопросами к тому моменту уже успел разобраться). Карен, видимо, все-таки по молодости лет, их вообще не понимал. Брось, говорил он, не парься. Давай лучше выпьем. И мы пили.
Но долго так продолжаться не могло. Сколько водки ни пей - смысла жизни от этого не прибавиться. Более того, стоило действию алкоголя ослабнуть, становилось еще хуже. Нужно было срочно найти способ избавиться от боли бессмысленного существования. Нашел я его совершенно случайно.
В школе у меня был очень интересный приятель. Иначе как Мазолем (ударение на первом слоге) его никто не называл, кроме учителей. Пожалуй, он был самым маргинальным из моих знакомых. Имел приводы в милицию, состоял на учете в наркологическом диспансере, приторговывал марихуаной. Он научил меня пить портвейн и закусывать его хлебом.
Отец Мазоля был старшим помощником капитана на торговом судне, которое ходило за границу. Дома его не бывало по полгода. Отправляясь в очередное плавание, заботливый папаша так напутствовал своего сына: «Водки много не пей, баб еби осторожно».
Несчастная мать Мазоля, болевшая сердечной астмой, оставила всякую надежду исправить сына. Поэтому была просто счастлива, что среди его знакомых есть я – тихий, интеллигентный мальчик из воспитанной семьи - так она считала, потому что я здорово умею пустить пыль в глаза. Она с удовольствием подыскивала для меня книги из их домашней библиотеки.
Но несмотря на дворовое воспитание, Мазоль был очень умным и образованным. Во всяком случае, я уверен, что тогда он знал значительно больше меня. Обо всем. Я еще баловался всякой фантастической мишурой вроде Гарри Гаррисона, а он уже читал Оноре де Бальзака. Меня пленило это сочетание – торговец наркотой, читающий «Шагреневую кожу».
Однажды мы сидели на лестничной площадке в его подъезде. Что-то пили. Сильно затягиваясь сигаретой, Мазоль стал мне рассказывать, какие сны снятся ему этой весной. Снилось ему, что он идет в школу, а там никого нет, пустые коридоры, но слышны голоса учеников. Было страшно. Он шел в кабинет, где собрались его однокашники и классная руководительница. Глупая, спесивая, ненавистная. Он доставал из рюкзака пистолет и стрелял ей прямо в лоб, туда, где между бровей разместилась некрасивая бородавка. А потом брал в руки УЗИ и нашпиговывал свинцом самую глупую в их классе девицу. Что-то в этом роде. Затем Мазоль срывал чеку с гранаты Ф-1, бросал ее на пол и выскакивал вон. Благодарная красавица смерть в свадебном белом наряде приходила к нему и благодарила за примерную жатву, а он просил ее поцеловать себя. Вместе с долгожданным поцелуем наступал спасительный мрак…
В общем, зацепила меня эта его история. Так или иначе, но она чудесно подходила к моей черной депрессии. Почти сразу во мне родилось желание записать сон Мазоля. Разумеется, с некоторыми авторскими изменениями.
Написать рассказ оказалось не так-то легко, хотя весь он от начала и до конца существовал в моем сознании. Два месяца. Целых два месяца я писал две машинописные странички, ставшие квинтэссенцией моей депрессии. Никогда больше я не писал настолько мрачных вещей.
«Сны» стали моим первым детищем. И берег я его соответственно – как старая еврейская бабушка. Я боялся. Если бы кто-нибудь сказал мне, что говно твой рассказ, парень, фигню ты налабал, я бы не вынес этого.
Первым человеком, которому я доверился, стал, конечно же, Карен. Ему понравилось. И даже очень. Так он сказал.
Потом «Сны» прочитал прототип героя – Мазоль. Ему тоже понравилось. И даже очень. В благодарность он посвятил мне рассказ, собственного сочинения.
И тут наступило облегчение. Депрессия убралась прочь. Мне стало легко дышать. Меня больше не волновали прежние неразрешимые вопросы. Я твердо знал, для чего я рожден – чтобы писать рассказы.
Через год я дал почитать «Сны» отцу. Он здорово испугался и спросил, не стоит ли нам сходить к психиатру.

Никогда не любил быть вызванным в кабинет начальства. Аудиенции с боссом совсем не благотворно сказываются на моем душевном равновесии. В его кабинете неизбежно начинаешь ощущать тревогу. А боссу только этого и надо. И вот он снова смотрит на меня, слегка прищурившись. Этакий Иосиф Виссарионович. Лукавый взгляд.
- Женя, вы знаете, что наша газета одна из самых влиятельных в городе?
Руководители редакции очень любят об этом повторять. Это тешит их самолюбие. Хотя о каком влиянии может идти речь при упавшем в пять раз за два года тираже. Просто на фоне остальных газет, положение которых еще хуже, наша выглядит еще не так плохо. Но со столичными изданиями нам тягаться бессмысленно. О чем боссы стараются не вспоминать.
А еще мой босс любит переходить с «вы» на «ты» и обратно. Причем, не всегда логику этого перехода можно объяснить. Но в данном случае он перешел на «вы», видимо, потому, что был недоволен мной.
- Конечно.
- А вы знаете, что очень многие талантливые журналисты мечтают о том, чтобы здесь работать?
- Догадываюсь.
- Вам повезло получить здесь место. Вы работаете уже не первый год. И, разумеется, вам прекрасно известны определенные требования, которые мы предъявляем к сотрудникам.
Я так понял, что на последнюю реплику моего ответа не требуется. По представлениям шефа, я должен был бы краснеть, обещать исправиться самому и исправить все допущенные ошибки. Простите, Анатолий Васильевич. Я понял свою ошибку. Никогда больше не повторится. Обещаю. Все будет сделано, как вы и сказали… Приблизительно такого он от меня ждал, наверное. Но я сидел, рассматривал исчирканную редакторскими правками гранку Гоги и только молча кивал.
- Тогда почему вы позволяете себе не обращать внимания на полученные задания?
- Что вы, Анатолий Васильевич! Я даже не совсем понимаю, о каком именно задании вы говорите.
- Я тебе говорил, чтобы ты срочно позвонил в «Дасис»?!
Про себя я отметил очередной переход на «ты» и кивнул.
- Тогда почему же ты не позвонил?
- Так я же звонил, Анатолий Васильевич! Но Горячевой не было у телефона!
Поскольку говорил неправду, я искренне посмотрел шефу прямо в глаза. И встретил немигающий, уничтожающий взгляд.
- Не надо врать, Женя.
- Зачем мне врать? - врать причины были.
- Не надо врать, Женя, - изображая усталость, повторил шеф. – Татьяна только что мне сама звонила. Интересовалась, почему от тебя ни слуху, ни духу. Она весь день сидит в офисе у телефона. Очень хотела поговорить о статье. И мне пришлось за тебя краснеть, Женя.
Настало самое время мне краснеть, обещать исправиться самому и исправить все допущенные ошибки. То есть, хватать ноги в руки и мчаться к телефону, чтобы немедленно связаться с директрисой «Дасиса». Но чем больше меня заставляли это делать, тем меньше мне этого хотелось. Часы за спиной босса показывали начало четвертого. Не так уж много времени осталось до встречи с таинственным Федором, знакомым Карена.
- Женя, мне казалось, что я могу на вас рассчитывать, - с укором сказал Анатолий Васильевич.
- Вы вполне можете и впредь рассчитывать на меня, - мое лицо должно было олицетворять открытость и искренность; с переменным успехом я демонстрировал такое выражение своей жене, когда утверждал, что люблю ее.

***
Я породил в себе жестокость, мы с ней слились воедино. Жестокость породила насилие, насилие, в свою очередь, породило Смерть. Всеопустошающая смерть стоит перед моими глазами. Она ухмыляется. Она благодарна. Ведь я привел ее в свой мир.
Жестокость. Она родилась во снах, потому что в реальности во мне и на каплю не было предвестницы насилия и смерти. Но она появилась, всколыхнула зыбучие пески разума и поднялась из них во весь рост. Тогда мои сны покрылись сначала тонкой призрачной паутиной смерти, а потом все закрыл черный занавес небытия.
Моя жизнь стала нагромождением снов, явь скрыл туман неопределенности, зато сны обрели жуткий реализм.
Не знаю почему, но сюжеты снов бросают меня в школу. Там, в сером задрипанном здании, родилась Смерть…
Идет урок.
Ученики безлики, неузнаваемы; лишь только учитель, я и девица у доски реально обличены плотью. Класс напоминает единый серый организм. Ни одной личности, ни одного Человека.
Девица у доски как-то выделяется из стада, но от этого не становится лучше. Ее свиные непонимающие глазки шарят по стенам, пытаются уцепиться за детали, но я нарочно создал гладкие текучие стены. Она растеряна, губы дрожат.
Учитель – Любовь Семеновна – наполнена глупостью до ушей. Изо рта у нее несет смрадом высокопарных фраз. Она злится на девицу.
От страха ноги девицы становятся еще более кривыми, она пытается закрыться руками от слов-пощечин учителя. Ее жалкие губы изгибаются в мышином писке.
Во мне проснулось физическое отвращение к ничтожеству у доски. Почему я должен терпеть, сносить издевательство надо мной?
У меня в парте лежит пистолет-пулемет УЗИ. Рядом с ним – обойма на сорок патронов. - Сладкая, волнующая мысль.
Рывком достаю УЗИ и обойму. Встаю во весь свой рост (моя макушка касается люминесцентной лампы под потолком). Рожок легко входит в магазин и закрепляется там с громким щелчком, радующим ухо. Второй щелчок – я взвел затвор.
Девица уже догадывается о своей судьбе. Лицо корчится, напоминая свиную морду. Это придает мне решимости, и голос учителя тонет в грохоте выстрелов. Я всаживаю одну пулю за другой, все один идут точно в цель. Я хочу нашпиговать это тело свинцом. Пусть все внутренности заменятся металлом, так будет лучше всего.
Тело отброшено к доске. Но оно не может упасть, пули приколачивают его к стене. Кровь забрызгивает сидящих на первых партах, они продолжают слушать голос Любви Семеновны.
УЗИ захлебнулся собственными ругательствами, верный друг и помощник исчерпал свой запас.
Тело девицы, слегка покачиваясь, опускается на пол, царапая зеркальную поверхность доски лопатками. Остаются глубокие борозды. Лицо свинцовой топ-модели теперь подчеркнуто бело и обрамлено потоками крови. Оно прекрасно. Алая река разделяет свой поток на два рукава у подбородка и плавными линиями уноситься в бесконечность.
Источник красного не может остановиться, море крови уже прикрыло щиколотки. Учитель, брезгливо морща старческие губы, подгибает под себя узловатые ступни; ругается на девицу, приказывает прекратить хулиганство.
Тело огорчено своим поступком, кровавая слеза проскальзывает по белоснежному лику, оставляя безмолвный след.
Мне все уже порядком надоело. Пора заканчивать преподавательскую мессу.
Крови по колено, я с трудом пробираюсь к двери, разгоняя волны алой смерти; как только я выхожу, кровь устремляется в коридор, бежит к лестничным пролетам, обрушивается душем на головы прогульщиков.
Я все еще стою у кабинета. Из-за голенища сапога достаю «лимонку», зубами вырываю чеку, кидаю гранату в класс, захлопываю дверь и бросаюсь на пол.
Сперва стоит гробовая тишина.
Грохот взрыва.
Все трясется, меня подбрасывает, как на батуте. На спину и голову сыплются горячие осколки кирпича и стекла.
Все умолкает.
Снова гробовая тишина.
Я поднимаюсь, отряхиваю со штанов пыль. Дверь стоит целехонькая. Я подхожу и открываю ее.
Кабинет пуст от мебели. На потолке, на стенах, на полу – всюду – лежат шматы плоти, окутанные розовым облаком крови. Окна равномерно заштрихованы алым мелом, поэтому кабинет наполнен красными бликами. У меня за спиной оказывается рация, и по чьему-то приказу я передаю по ней, что враг уничтожен, что задание выполнено.
Боковым зрением я замечаю смутное колыхание. Слева от меня стоит моя подруга, моя родственница – бабушка Смерть. Хотя на бабушку она совсем не похожа: по человечески ей можно дать лет двадцать. Одета она в белый саван, через который проглядывает вполне реальное тело. Лицо у нее привлекательное, глядя на нее, мне хочется броситься в ее объятия, но я останавливаю смертельную страсть.
- Здравствуй, - прекрасно улыбается Смерть.
- Привет, - сердце у меня готово выпрыгнуть из груди.
- Ты сегодня собрал для меня большой урожай. Спасибо.
- Не за что.
- Ты такой самоотверженный. Если бы ты не был мне так близок, я бы тебя схватила и расцеловала!
Я скромно тру носком глаз, зорко взирающий на меня из пола. Но сколько я его не бью, он продолжает смотреть. Тогда я оставляю пустое занятие и поднимаю голову, но, увы, бабушка уже ушла. Из глубин поднялась скорбь. Как мучительно видеть свою единственную любовь и знать, что соприкосновение с ней окончится гибелью. Хотя, может скоро, я обязательно кинусь в адский омут смертельной любви.
Я ухожу из кровавого кабинета.
Коридор чист, бел. Никого не видно. Слышны только говор невидимых учеников и визгливые крики учителей.
Мелькает легкое воспоминание. Неожиданно я соображаю, что забыл в кабинете литературы дневник. Одним духом добегаю до нужного класса.
Войдя, я вижу за массивным столом, напоминающим долговременную огневую точку, учительницу. В ее цепких руках мой дневник. Лицо, желтоватое от природы, кривится в ухмылке.
- Ну что? – спрашивает она с надеждой в голосе.
- Извините, можно я возьму свой дневник?
- Дневник?
- Да.
- Нет.
- Почему?
- Я хочу показать его твоим родителям.
- Но я и сам могу это сделать! – меня охватывает испуг.
В душе я уже все решил. Из заднего кармана достаю громадную «беретту», снимаю с предохранителя: «Я настаиваю!»
- Мне очень жаль…
- Вы сами решили свою участь! – срываюсь я на крик.
Лишь на какое-то мгновение женщина выглядит растерянной, но потом, увидев мой пистолет, кивает головой и достает из глубин своего необъятного стола пулемет. Я медлю с выстрелом. Она же уверенно вставляет пулеметную ленту и нажимает курок.
Мое тело начинает сотрясаться, мощные удары бьют в грудь, отбрасывают назад. Мне не больно. Кровь толчками вырывается из многочисленных ран. Единственной целью моего существования становится желание найти точку опоры. И сделать один выстрел. Учительница не дает мне такой возможности.
Меня все еще откидывает назад, на мне нет ни одного живого места. Вместо кожи свисают какие-то жалкие лохмотья. Интересно, почему она не стреляет в голову? – думаю я, и тут же жгучая пуля прорывается сквозь мой череп, оставляя темный след в мозгу и лишая левого глаза. Вторая – прорвала щеку, и я захлебываюсь кровью.
Наконец я упираюсь спиной в стену. В остатках моего мозга зреет триумф. Я вытягиваю руку с пистолетом, ловлю на «мушку» родинку между бровями преподавателя. На миг я улыбаюсь, на миг учительница пугается. А потом я жму на курок, отдача больно бьет в израненное плечо.
В один момент полчерепа моего врага слетает на окно, расползаясь серо-красным пятном. Руки трупа слепо шарят по столу, роняют пулемет, тело заваливается на пол с хрустом в костях.
В моем горле клокочет грязными ругательствами кровь.
Передо мной встает Смерть. Она прекраснее, чем всегда, но огорчена.
- Как же так? – только и спрашивает она.
- Вот ты и можешь меня поцеловать, - булькаю я. – Ты сейчас мне самая родная на свете!..
Она наклоняется и целует меня в лоб холодными губами. Радость хлещет из меня красным потоком.
Я погружаюсь в волны небытия.
Спасибо тебе, Господи!
(апрель 1995 года)
***

Я вернулся на рабочее место. Гога с интересом разглядывал меня.
- Ну как ? Сильно шеф задницу надрал?
Посмотрел на него, но не ответил.
- Неужели, все настолько ужасно?
- Вот послушай, - начал я. – Недавно со мной беда приключилась. Извини за подробности, но я сидел на унитазе…
- И тебя посетила гениальная идея?
- Не смешно. Так вот, сидел я на унитазе и вдруг снизу поперло… Как бы это сказать… ну, в общем, ты понимаешь, что может попереть из унитаза.
Гога поморщился и даже зажал нос, будто то, о чем я рассказывал, происходило прямо в нашем кабинете.
- Да, ты прав. Вонь действительно стояла невыносимая. Сантехники мне потом сказали, что просто фановая труба засорилась. Но меня интересует другое: как ты думаешь, что бы это значило?
- Ну... Вряд ли имеет смысл пытаться понять, что означают неполадки в канализации.
- Дурак! Я про другое. Дело ведь не в неисправностях фановой трубы, а в том, что мое, пардон, дерьмо поперло обратно. Что это символизирует?
- По Фрейду? – глумливо улыбнулся Гога.
- К черту Фрейда. У этого поганого австрийца все сводится к дремучим половым инстинктам. А фекалии - это, знаешь ли, попахивает жуткими сексуальными извращениями.
- Фекалии попахивают совсем другим.
- Осел, мне не до шуток! Может быть, все это означает, что я слишком много нагадил в жизни, а теперь все это нехорошее дерьмо всплывает?
- Не исключено. А что?
- Последние дни мне все больше кажется, что наступил в моей жизни не самый удачный период. Это подозрительное задание с рекламой для «Дасиса» доконает меня. И наш шеф тоже.
Гога почесал затылок.
- Вообще-то, какашки снятся, например, к деньгам, - неуверенно сказал он.
- Обидно, что это был не сон. Тогда теперь бы я просто купался в деньгах, а не получал идиотские задания.

Карен и Стас только перешли в новую школу и отрабатывали это здоровым физическим трудом – мыли стены и полы, таскали парты и стулья. В таком роде. Я же перешел в последний выпускной класс. Было лето и вся жизнь еще была впереди. Это радостное положение вещей мы решили втроем отметить поездкой за город, на Щучье озеро в Комарово, где незадолго до того я побывал вместе с одноклассниками. Однако тут случилась неприятность – я поссорился с Кареном. Увы, я совершенно не помню по какой причине, скорее всего из-за какой-то ерунды, но в ту пору мы оба были слишком принципиальны и не желали разговаривать друг с другом. Поездка оказалась под вопросом.
Думаю, Стас крайне неуютно чувствовал себя в этом положении. С утра вместе с Кареном ехал отдраивать здание новой школы, потом – встречался со мной. Предпринимал попытки помирить нас. Но и я, и я Карен оставались неприступны. Как-то я сказал, что за город не поеду. Стас обозвал меня ослом. Разъяснил мне, чтобы я лишний раз не выпендривался, не хочу общаться с Кареном – ради бога, но с ним, со Стасом, я обязан поехать. Если честно, ссора с Кареном меня угнетала, но проклятые гордость и принципиальность не давали сделать первый шаг к примирению. Поэтому с плохо скрываемым облегчением я согласился поехать. Полагаю, что Карена Стас убедил точно таким же образом. Уже тогда он неплохо разбирался в нашей психологии.
Прекрасно помню, как мы сели в электричку на Финляндском вокзале. Наши рюкзаки разбухли от свернутых подстилок, запасов лимонада, пива и двух жестяных банок водки с патриотическим названием «Russia». Само собой получилось, что я сел на одну скамейку, а ребята - напротив меня. Со стороны, наверное, мы с Кареном вели себя так, словно нас буквально только что познакомили и мы еще не знаем о чем собственно нам говорить. Но главное – мы не вели себя так, будто мы в ссоре. Спасибо за это стоило бы сказать Стасу.
Мы выпили бутылку пива. Или мира – кто там разберет? А потом еще одну. И не было сказано ни слова о нашей с Кареном размолвке, ее словно никогда не было и мы были рады. Выходя на платформу станции Комарово, нас вновь было трое. Блуждая по лесным тропам, глядя на спину Карена впереди и слыша за спиной шаги Стаса, я был счастлив. Я не был одинок, у меня были два друга, с двух сторон.
Мы устроились на берегу теплого Щучьего озера. Помню, Стас надул матрас, но тот был испорчен и на плаву держался только подголовник. Перед тем, как пить водку, мы успели поиграть в бадминтон. Впрочем, выпив водку, мы тоже играли в бадминтон.
В ту пору только-только вышел в свет новый альбом «Агаты Кристи» под одурманивающим и лаконичным названием «Опиум». (В тот день мы с Кареном еще не знали, что через месяц окажемся на концерте этой екатеринбургской группы). Находясь в состоянии уже изрядного подпития, втроем мы спели все песни с «Опиума» – одну за другой. Наши подростковые инфальтильные голоса разносились над водой. Отдыхающие старались держаться подальше от нашего тесного круга. Мы были здорово пьяны.
Я не сразу заметил, что Карена нету рядом с нами. Заплетающимся языком я поинтересовался у Стаса, где наш друг. Стас махнул рукой в сторону водной глади и сказал, что Карен пошел плавать. Я напомнил товарищу, что Карен плавает, как топор, а он ответил, что тот взял с собой надувной матрас. Я напомнил Стасу, что матрас не в порядке. Стас пожал плечами.
Пошатываясь, я подошел к краю берега. Озеро было рябым от пляшущих по волнам солнечных зайчиков. Приложив ладонь к глазам, я разглядел далеко над водой, метрах в ста, черную голову Карена. Я крикнул ему, чтобы он, мудак чертов, плыл обратно к берегу. До меня долетел короткий ответ: кажется, меня послали на три буквы. Он же пьяный, думал я, да еще и плавать совершенно не умеет. Он может утонуть в любой момент – вот какой я сделал вывод. И с шумом и брызгами бросился в воду.
Сейчас я бы так делать не стал.
Вода была теплой, поэтому я моментально не то что не протрезвел, но стал еще пьянее. Каким-то диким зигзагом, загребая сильнее то правой, то левой рукой, я устремился к Карену. Отплевываясь от попадавших в рот брызг, я продолжал кричать какую-то чепуху, чтобы он возвращался на берег. Я услышал сзади громкий всплеск, обернулся и увидел, что Стас тоже решил отправиться за Кареном. Меня уколола ревность – это же я хотел спасти Карена от неминуемой гибели в мутных водах Щучьего озера. Поэтому я еще сильнее заколотил по воде.
Короче, повторить подвиг у меня не получилось. Подплыв к Карену, я стал уговаривать его вернуться со мной. Такой же пьяный, как и я, он вяло отругивался и не желал меня слушать. Я ухватился одной рукой за край подушки, а другой стал грести в сторону берега. Грести было тяжело и, смирившись с ревностью, я крикнул приближавшемуся Стасу, чтобы он поторопился – помог мне. Как только он ухватился с другого края за матрац, Карен, похожий на тюленя в цирке, лениво сполз с подушки и промямлил: «А пошли вы на хуй!..» И, пусть неумело, но поплыл прочь от нас. Он сказал, чтобы мы не мешали ему наслаждаться водными процедурами.
Мной овладела апатия, я расстроился, почувствовал усталость. Отпустил угол подушки и поплыл к берегу. Тяжело дыша, сидя на песке, я смотрел на барахтающегося в сторону берега Карена. Стас стоял на отмели и что-то кричал ему. Солнце нещадно палило пьяную голову. В глазах поплыли темные пятна. Я лег на спину и заснул.

Здание было заметно еще издали. Четырехэтажное, облицованное темным, матовым стеклопластиком. На торце возвышалось подобие башни с полукруглым куполом. На ум невольно пришло сравнение с закоптившейся печью. Гигантской закоптившейся печью. Сочетание со стоящими поблизости истертыми, пожелтевшими от времени сталинскими домами было вполне в духе Петербурга, где смешались народы и эпохи. Только под небом, которое почти каждый день насаживает безвольные облака на шпиль Адмиралтейства, может царствовать эклектика.
- Ни пуха, тебе, ни пера, - напутствовал меня Гога, когда я наматывал на шею серый шарф.
- К черту, - с чувством сказал я.
Все-таки собравшись с духом я набрал телефонный номер «Дасиса» и даже переговорил с секретаршей Горячевой. Сама Горячева отбыла по срочным делам, но обещала в ближайшее время вернуться. И просила, Евгений Михайлович, чтобы вы обязательно приехали к нам. Да, она очень вас ждет. Да, она хочет встретиться лично с вами. Думаю, к вашему приезду она уже будет на месте.
Секретарша объяснила, как добраться до гипермаркета. Надо было отправляться. На душе было тоскливо, муторно. Это задание все-таки засосало меня, как трясина. Выбраться из него не осталось ни одного шанса.
И вот передо мной это странное здание, похожее на закоптившуюся печь. На гигантскую закоптившуюся печь. Вспомнил, что еще нужно встретится с Федором, приятелем Карена. Я посмотрел на часы – была половина пятого. Если быстро решить все вопросы с Горячевой, то вполне можно успеть. Но уверенности, что все вопросы с Горячевой удастся решить быстро, у меня совсем не было. Эх, Карен, Карен… Что же с тобой случилось? Так не кстати все…
У стен гипермаркета еще валялся всякий строительный мусор. Обрывки бело-красной полосатой оградительной ленты. Весь этот хлам смешался с грязным и рыхлым снегом. Пройти по это вязкой каше было так же трудно, как идти по песку. Зыбучему.
Решив покурить прежде, чем входить, я встал спиной к ветру и зажег сигарету. Над темными непрозрачными створками дверей блестел зрачок видеокамеры. Я отвернулся. По противоположной стороне улицы брели горожане. На здание гипермаркета и на меня они не обращали никакого внимания. Но, подумал я, пройдет совсем немного времени, на огромных щитах развесят настырные рекламные призывы, а в теле- и радиоэфире будут уговаривать обаятельные голоса, и сотни, нет, наверное, тысячи петербуржцев потекут сюда, на еще одну барахолку, чтобы потратить заработанные гроши.
- Молодой человек, вы что-то хотели?
Я обернулся. В дверях стоял коротко стриженый детина в черной униформе. На левой стороне груди был пришит шеврон со словом «охрана». Совершенно непроизвольно я отметил, что костяшки на его руках крупные, красные и со ссадинами – от частого употребления в дело.
- Я из газеты. Пришел к Татьяне Горячевой.
Выражение лица охранника не изменилось.
- Так ее нету.
- Может быть, вы все-таки пустите меня внутрь и позволите там подождать ее – она обещала скоро вернуться.
Охранник нахмурил белесые брови. Представители этой почетной профессии, как правило, именно так думают.
- Спросите у секретарши Горячевой, она подтвердит, что мы договаривались о встрече.
- Это Наташка что ли?
Я тяжело вздохнул. Мало того, что меня вынудили тащиться сюда, но вдобавок еще и охранник попался деревянный. Странно, что в такой солидной фирме с серьезными намерениями место охранника занимает гориллоподобный кулачный боец. По моим представлениям, на его месте должен был быть отставной сотрудник ФСБ.
- Если честно, я не знаю, как ее зовут.
- Ага. Точно. Наташка. У нас других секретарш вроде бы и нету…
Было холодно, дул пронзительный ветер и я переступил с ноги на ногу. Многозначительно взглянул на охранника.
- Ладно, проходите, - он посторонился, пропуская меня внутрь.
В холле было сумрачно. Везде были набросаны полотнища полиэтилена, понять что под ними скрывалось было невозможно. Где-то в здании работали электродрелью.
- Пошли, - сказал охранник.
Я последовал за ним. Мы поднялись на второй этаж. Всюду горел яркий свет, угадывались очертания прилавков и мебели. Пока мы шли к следующей лестнице, я заметил двух рабочих в синих спецовках – один держал стремянку, а другой – устанавливал люминесцентную лампу. Мы поднялись еще на несколько этажей. Я понял, что мы попали как раз в ту башенку, которая выглядит как труба закоптившейся гигантской печи. Охранник толкнул дверь и мы оказались в обычном, чисто прибранном офисе. За компьютером спряталась обесцвеченная перекисью водорода девица.
- Тут к Татьяне Максимовне пришли.
Секретарша поднялась.
- Я из газеты. Мы с вами по телефону разговаривали.
- Ой, я и забыла совсем. Извините, Татьяна Максимовна еще не подъехала. Но, наверное, вернется с минуты на минуту.
- Вообще-то времени у меня не очень много.
- Думаю, долго ждать не придется. Можете пока устроиться в ее кабинете. Там есть телевизор.
Из окна кабинета Горячевой была видна улица. Уже почти совсем стемнело. Едкий желтый свет фонарей лизал снег. Кроме большого письменного стола в кабинете были диван, два кресла и журнальный столик. И телевизор – такие большие я видел только в магазинах бытовой техники. Не меньше метра по диагонали. Секретарша Наташа щелкнула пультом дистанционного управления и на экране из темноты выплыли мордашки трех смазливых нимфеток – опять «Шуга бейбз», сахарные детки. Я поморщился.
- Тут у Татьяны Максимовны есть бар, - секретарша показала на сервант у дальней стены. – Она не обидится, если вы что-нибудь выпьете. Пока ждете ее.
- Это очень гостеприимно, но я не пью на работе.
По-моему, она мне не поверила. У людей давно и надолго сформировался стойкий стереотип, что журналисты – самые пьющие люди. Разумеется, после портовых грузчиков. Что ж, в принципе, люди правы.
- Честное слово, - секретарша Наташа молитвенно сложила руки на груди и, кажется, даже подалась немного вперед, - Татьяна Максимовна должна вот-вот приехать.
- Хорошо бы.
- Курить здесь - можно.
Она вышла, а я снял куртку и опустился на диван. Сахарных деток сменила латиноамериканская барышня Дженни с фамилией, которую, благодаря достоинствам ее фигуры, вполне можно было бы перефразировать в Жопес.
Пять часов. Горячевой все еще нет, а возможность успеть к шести часам на встречу с Федором тает как дым.
Я прошелся по кабинету. На письменном столе не было ничего кроме стандартного канцелярского набора и телефона. Ящики были заперты. Посомневавшись немного, направился к серванту, открыл бар и замер. Зря я его открыл. Пестрота этикеток свела меня с ума. Виски от пузатого Джонни Уолкера – и ред, и блэк и даже блю лэйбл. Джин «Бифитер». Золотая текила. Греческий коньяк «Метакса». Мартини. Не было там только пива, но как раз пива сейчас не хотелось.
Какого черта, подумал я. Вынудили приехать и заставляют ждать. Я им не мальчик какой-нибудь! Я представитель солидной городской газеты. Стаканчик виски вполне сможет компенсировать моральный ущерб. Так я рассудил.
Свинтив колпачок с ред лэйбла, сначала я налил себе грамм пятьдесят, но потом подумал и добавил еще. С полным наполовину стаканом я вернулся на диван.
Проснулся я оттого, что у меня затекла шея.

С моей будущей женой мои друзья Карен и Стас познакомились первыми. А случилось это так.
Шляться по улице, пить украдкой пиво на заброшенной стройке и отмечать дни рождения в тесном кругу на черной лестничной площадке соседней многоэтажки с возрастом надоедает. Хочется тепла и уюта – возможно, это старость украдкой подбирается. Точно не знаю. Но и мы трое в конце концов пресытились дворовой романтикой. Нам была необходима квартира, в который бы нам никто не мешал свободно общаться друг с другом, курить и, конечно, выпивать. На счастье подвернулась МГ, она же Мага, она же Мария Григорьева в миру.
Мага училась в одном классе с Кареном и Стасом еще в старой школе. Особой любовью и популярностью среди ребят не пользовалась. Питала тайную страсть к Стасу, но почему-то распространяла слухи о романтической связи с Кареном. Как позднее я узнал, также она многим рассказывала о том, что я домогался ее любви, был отвергнут и с тех пор невыносимо страдаю. Как я уже говорил, страдал я совсем по другой особе.
Короче, Мага, будучи одиноким и несчастным человеком, постоянно выдумывала разные небылицы, чтобы, видимо, хоть как-то раскрасить свою жизнь. Мы к этому научились относится со снисхождением и даже со временем перестали ловить ее на лжи. Тем более, что, как правило, ее истории никакого вреда никому не приносили.
Мага жила в однокомнатной квартире с матерью, которая много работала и приходила домой очень поздно. Кроме того, была весьма либеральных взглядов и на вредные привычки смотрела сквозь пальцы. Поэтому вполне естественно и незаметно местом наших регулярных встреч стала квартира Маги. Точно сказать трудно, но, кажется, это продолжалось более пяти лет. Да, наверное, пять лет.
Иногда мы устраивали у Маги дома совершенно безобразные пьянки, после которых я бы сам себя на порог не пустил. Примером довольно рядовой посиделки можно назвать ту, на которой я упился до такого состояния, что принялся ползать по квартире и доказывать всем, будто я партизан Герман. Карен в это время обнимался с унитазом, время от времени лениво сблевывая в него. Кроме Маги, меня и Карена в тот момент дома еще была некая Наташа (помните, наверное, анекдот, который кончается словами «такая маленькая, а уже Наташа»). Мага не выдержала, затолкала меня в ванную, где окатила мою несчастную голову ледяной водой. На пару минут мои мозги прояснились. Но только на пару минут. Наташа (никогда не забуду, как эта блядища рассуждала о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах «не возьмет у мужика в рот». Наташа, вдруг ты читаешь эти строки, так знай – я ни на минуту не сомневался, что в рот ты брать будешь и еще как) взяла фен и стала сушить мне волосы. Под струями горячего воздуха я вновь «поплыл». Помню только, что я стряхивал пепел на Наташины ноги, которые мелькали передо мной. У меня возникло подобие эрекции. Но сил не было. Поэтому я перебазировался на кровать и оттуда стал выкрикивать какие-то пошлости. Наташа пару раз заглядывала в комнату и говорила, чтобы я заткнулся, иначе она мне врежет. Я не унимался. Словно разъяренная фурия (Наташа, ты была весьма сексуальна с разметавшимися волосами) она ворвалась, уселась на меня верхом, прижав руки к кровати, и стала что-то объяснять. Я ничего не слушал, а просто наслаждался моментом – было очень приятно ощущать ее вес на мне, но желанного не случилось. Я банально заснул.
Кажется, я несколько увлекся… Одним словом, Мага позволяла нам у себя дома практически все, кроме откровенных оргий. Сексуального опыта в ее квартире ни один из нас так и не приобрел. Лично я об этом не жалею.
Я учился на вечернем факультете в Политехе, а ребята – в выпускном классе. Мага тоже заканчивала школу, но новую – с музыкальным уклоном. Там она обзавелась новыми подругами. Некоторых из них она приводила домой и даже позволяла нам с ними знакомиться. Но в основном девушки были не в нашем вкусе. Поэтому я насторожился, когда Стас и Карен рассказали о некой Алёне, которая им очень даже понравилась. Врать не буду, конечно, я не подумал в тот же момент, что она будет моей женой. Но какое-то предчувствие укололо и мне захотелось тоже познакомиться с ней. Правда, сделать это было нелегко: днем я был свободен, а вечером учился, ребята же – наоборот. Поэтому с Алёной мы встретились совсем не сразу.
Если не ошибаюсь, это долгожданное событие случилось за несколько недель до Дня рождения Стаса, то есть где-то в конце февраля. Я пришел к Маге, а ребята уже были там. Войдя в кухню, я увидел за противоположным концом стола Алёну. И замер как истукан. Нас представили друг другу. Алёна приподнялась со стула и улыбнулась, а я кивнул головой на задеревеневшей шее, покраснел и, наверное, сказал, что мне очень приятно. В ту минуту я с ужасом осознавал, что у меня отвратительная прическа, сделанная из бережливости отцом, бесформенный свитер неопределенного цвета с бесчисленными зацепами, а главное - прыщавая юношеская физиономия.
Не хочу обижать своих друзей, но повели они себя тогда не по-товарищески. Весь вечер я был объектом их жизнерадостных шуток. Ежеминутно краснея, я украдкой бросал взгляды на Алёну. Мне казалось, что красивей девушки нет на свете. Больше всего меня пленили ее большие, немного печальные глаза. Но друзья не оставили мне шансов проявить себя с лучшей стороны, поэтому я счел лучшим пока молчать и не подставляться под их остроты.
Спустя годы Алёна мне призналась, что я и вправду выглядел совсем невыразительно, на фоне уверенных Карена и Стаса терялся. Она не совсем понимала, почему ребята во всю надо мной подшучивают, но Мага предупредила ее, что у нас своеобразный стиль общения. Тем не менее ей было меня жалко. А Алёна не из тех женщин, что будут любить человека, которого не уважают, а жалеют.
Все-таки стоит отметить, что Стас кинул мне подобие спасательного круга. Он предложил, когда Алёна засобиралась домой, чтобы я проводил ее до метро, а я, плохо скрывая радость, согласился.
Мы шли вдоль Смоленки (как много же, однако, эта вонючая речушка сыграла в моей жизни). Почти бездонно черное небо было припорошено будто пылью звездами. Мы обсудили какое сегодня звездное небо. Я продемонстрировал образованность и показал Алёне Полярную звезду и несколько известных мне созвездий. От чрезмерного содержания адреналина в крови я был многословен, как никогда. Мы даже про лошадей заговорили, не знаю уж по какой причине. Оказалось, что Алёна умеет ездить на лошади, правда без седла. Я отметил сходство Алёны с этими красивыми животными. В лучшем смысле. У лошадей тоже умный и в то же время печальный взгляд.
Увы, идти до станции метро «Приморская» было недалеко. Через мимолетные пятнадцать минут Алёна попрощалась со мной и прошла через турникет. Я сказал, что еще увидимся. Она улыбнулась и встала на убегающие под землю ступени эскалатора.
Вероятно, прохожие удивлялись, почему этот молодой человек идет с такой радостной и идиотской улыбкой на лице. Естественно, я был такой счастливый, потому что влюбился. Безвозвратно. Будь у меня хорошо развиты интуиция и инстинкт самосохранения, я бы так не радовался. Ведь впереди у меня был очень, очень непростой год.

- Нет, подожди!.. Не вешай трубку!
- …
- Послушай меня, прошу!
- Я устала.
- Прости. Я понимаю, это звучит как бред, но все действительно так!
- Послушай сам себя, Женя! Ты хочешь, чтобы я поверила, что тебя забыли и заперли в каком-то недостроенном гипермаркете?!!
- Я говорю правду.
- Женя, я правда очень устала. Ты приходишь поздно и почти всегда пьяный. Я не знаю где ты пропадаешь. Мы почти не разговариваем. У тебя кто-то есть кроме меня?
- Нет, послушай…
- А я вот в последнее время сомневаюсь. И тут ты звонишь, что придти домой сегодня не сможешь, потому что тебя заперли в гипермаркете. Тебе не выйти. Я должна в это поверить?
- Да.
- Нет. Мне трудно в это поверить. Невозможно. Ты считаешь, раз я уже почти смирилась с твоими поздними приходами, то ты можешь вовсе не ночевать дома?
- Нет, Алёна, все не так…
- Ты еще помнишь, что у тебя есть сын?
- Конечно, ты же знаешь, как я люблю его.
- Уже не знаю. Любил бы – приходил домой вовремя.
- Я действительно ЗАСТРЯЛ в этом гипермаркете!!!
- Хватит врать, Женя…
- Подожди, ты можешь проверить, говорю я правду или нет. Еще не так поздно. Я дам тебе адрес этого чертового гипермаркета, ты приедешь и я помашу тебе рукой из окна. Ты убедишься, что я здесь.
- Все, Женя, довольно. Ты, конечно, сам прекрасно понимаешь, что никуда поехать я не могу. Я не хочу продолжать этот разговор.
- Подожди!!! Ты должна мне поверить!
- Не могу, Женя. Хотела бы, но не могу. Все. Наверное, нам действительно пора серьезно поговорить, но никак не по телефону.
В трубке пошли гудки отбоя. Они вбивали гвозди в барабанные перепонки. Как в гроб. Перезванивать, похоже, не имело смысла.
Ехидный ублюдок с лягушачьим лицом, приехавший в столицу из крайнего российского города Владивостока, устраивал по эм-ти-ви показательное нарезание морской капусты. В жизни он нарезал чаще ту капусту, что зовется долларами.
Я нажал кнопку на пульте и громадный экран мгновенно потемнел.
А чего еще я ожидал? Я и сам до конца никак не мог поверить, что попал в такую нелепую ситуацию.
Проклятый виски. Надо запомнить, что он действует лучше любого снотворного. Но это хотя бы вполне можно понять. Ну заснул человек – с кем не бывает? Так или иначе можно объяснить, почему Горячева не вернулась в офис. Но как, черт подери, про меня забыли охранник и секретарша и оставили в запертом здании?
…Проснувшись и взглянув на часы, я изрядно выматерился. Было начало девятого. Выглянул в приемную, но там было темно. Выбрался на лестницу, не преминув больно удариться о край стола. Я не гожусь на роль супермена, даже в крепкие орешки меня бы не взяли, поэтому мне было изрядно страшно. Редкое, скудное дежурное освещение помещений отбрасывало кругом коварные тени. На четвертом этаже я попробовал позвать людей. Крикнул, но мой голос утонул в проклятом полиэтилене. Даже эха не получилось.
Медленно, очень медленно, вздрагивая от звука собственных шагов, я нашел путь на первый этаж. Громоздящиеся вокруг меня непонятные силуэты под покрывалами давали хорошую пищу моему болезненно гипертрофированному воображению. Это было глупым ребячеством, но мне чудилось, что под полиэтиленом прячутся бесноватые маньяки. Совсем не кстати мне вспомнились все виденные мной фильмы ужасов: начиная от «Кошмара на улице Вязов» и заканчивая продирающим до печенок японским «Звонком». Я был близок к предынфарктному состоянию, если в моем возрасте случаются инфаркты.
Напрасно я трясся от страха и искал выход – все равно двери оказались заперты. Как назло, мобильный номер Горячевой я оставил на работе. Никаких шансов выбраться. Я – забыт. Ломая голову над вопросом, как со мной случилась эта дикая история, я пошел обратно в кабинет Горячевой. По пути я еще раз позвал людей, но кроме меня, видимо, никого не было в огромном здании гипермаркета. Из кабинета я позвонил по городскому телефону домой и попытался объяснить жене ситуацию…
На полу валялся стакан, который выпал из моей руки, когда я заснул. Поднял его. Открыл бар. Выпивки было на десятерых, но не было ни закуски (постепенно я начинал чувствовать голод), ни напитков, которыми все-таки желательно разбавлять алкоголь. Это обстоятельство не помешало мне налить в стакан виски. В конце концов, до утра я мог заниматься чем угодно. Почему же не занять время выпивкой?
Закурил. Вместо закуски и чтобы унять голод.
Не зря я заговорил с Гогой о том случае с засорившейся фановой трубой. На самом деле эту историю я придумал. Но отнюдь не случайно. Что-то действительно пошло в моей жизни наперекосяк. То, что я сижу, забытый в пустом недостроенном гипермаркете, еще одно тому свидетельство.
Я вспомнил о Карене.
- Да? – судя по характерному французскому пронаунсу, у Стаса был насморк.
- Это я.
- ЗдорОво.
- Простыл?
- Типа того. А ты как? Чего-то в аське тебя сегодня не было.
- Да… работа. Ни за что не поверишь, что со мной произошло.
- Ты прав, не поверю. А что произошло?
Я рассказал телефонной трубке, как оказался запертым в будущем гипермаркете.
- Мда… Сильно. И чего делать собираешься?
- Ждать до утра.
- Фигня какая-то. Сам-то понимаешь?
- Понимаю.
- А жена чего?
- Ничего. Не поверила, конечно. На развод намекала.
- Да ты что?
- Ну да.
- Вообще-то, я тоже с трудом представляю себе такое. Бред.
- Я понимаю. И я опять продинамил встречу со знакомым Карена.
- Каким знакомым?
- Разве я не говорил?
- Нет.
- Позвонил на днях. Представился знакомым Карена, сказал, что нужно обязательно встретиться и поговорить, потому что Карен в очень опасном положении. А я опоздал. И сегодня опять.
Сначала Стас долго молчал, а потом спросил:
- Ну и? Ты реально хотел с ним встретиться?
- А вдруг дело действительно серьезное?
- Не знаю. Ты давно его видел?
- Не помню. А ты?
- Ты же сам прекрасно знаешь, что он отказался со мной общаться.
- Извини. На самом деле я тоже давно его видел последний раз. Месяц, наверное, назад.
- Я тебе уже говорил, какие у него проблемы.
- Помню. Но… знаешь, мне никто не может сказать даже где он находится.
- От призыва опять косит.
- Может быть. Но вдруг ему нужна помощь?
- Дело твое. Моя помощь, похоже, ему больше не нужна.
- Извини, что начал этот разговор.
- Забей.

Незадолго до того как встретить Алёну, я написал свой второй, хотя и чертовски маленький, но полноценный рассказ. Если учитывать тематику первого, название второго было несколько неожиданным – «Про любовь». Возможно, на уровне подсознания я чувствовал, что наконец-то со мной должно произойти нечто романтическое.
Признаюсь, я до сих пор не могу объяснить как у меня получился рассказ «Про любовь». В отличие от «Снов», он родился совершенно спонтанно. Можно сказать, из ниоткуда. У меня в тот момент шла полным ходом первая в жизни сессия, и я изо всех сил готовился к самому сложному экзамену - по высшей математике. Обложился учебниками и зубрил. Методично переписывал в тетрадь доказательства теорем. Помню точно только то, что теоремы эти касались теории пределов и производных. В общем, теория пределов довела меня однажды до предела. Я оттолкнул от себя учебник академика Савельева. Придвинул тетрадку с исписанными формулами страницами, нашел чистую и начал писать карандашом. Я не думал, что пишу, потому что оно рождалось на бумаге. Казалось, совершенно помимо меня. Как будто моей рукой водил кто-то свыше (несмотря на то, что в Бога я не верую).
Вот, что появилось на странице, когда я закончил:
Она спросила его:
-Ты любишь меня?
Он ответил ей:
-Да! Всегда буду любить тебя!
А она взяла – да и ушла. В прачечную.
***
Однажды он чистил ботинки.
Она стояла рядом и смотрела.
-Куда собрался? – спросила она.
-Никуда, - говорит.
-Врешь ты все, - сказала она и заплакала.
***
А вот другой случай.
Сидели на кухне, пили чай.
Было поздно - четыре часа ночи. Или рано.
-Ты не хочешь спать? – спросила она.
Вы заметили: она все время задавала идиотские вопросы.
-Хочу, - устало ответил он.
-А нельзя, - сказала она и засмеялась.
-Почему? – он тоже был мастер задавать дурацкие вопросы.
-Глупый, - ласково говорила она, - нельзя и все!
Так и не спали всю ночь… Чай пили.
***
Иногда он обращался к ней:
-Я что-то не пойму: ты меня любишь?
Она стыдливо опускала глаза и, прикрывая рот ладонью, хихикала.
***
Они любили задавать вопросы. Но не любили отвечать на них.
***
Она говорила:
-Ты так смотришь на меня…
-Это потому, что я люблю тебя.
-Не думаю, - качала она головой и вздыхала.
***
Он не любил, когда она плакала. Он не любил также, когда она смеялась. Трудно сказать, что он любил.
Она любила, когда он смеялся. Она любила также, когда он грустил.
Она любила его вообще всегда. Только не говорила об этом ежеминутно. Хотя и хотела, наверное.
Его спрашивали знакомые:
-Ты любишь ее?
Он отвечал:
-Конечно, люблю! Что за вопросы?
***
Как-то раз она сказала ему:
-Я люблю тебя…
И умерла. У него на руках.
Вы спросите: чего же ей не хватало?
Думаю, что не ошибусь, если отвечу: ей не хватало любви.
***
Когда она умерла, он сказал:
-Я любил ее…
Неправда ли, любовь в прошедшем времени стремится от бесконечности к нулю?..
(9 января 1997 года)

Я перечитал, подумал и сделал посвящение: «Лучшей половине человечества».
Прошло достаточно лет и, в принципе, я написал еще достаточно много рассказов, но «Про любовь» остается для меня самым дорогим. Моя жемчужина. Если «Сны» важны для меня потому, что стали первым рассказом, то «Про любовь»… Даже не знаю, как сказать. Наверное, самый лаконичный, самый чувственный. Можете не соглашаться, но это лучшее мое творение. И никто меня не убедит в обратном.
Иногда мне становится очень страшно при мысли, что я ведь мог никогда не написать этого рассказа.

К полуночи я пресытился телевизором и виски. Началась лютая изжога. Было скучно и тоскливо. Спать совершенно не хотелось.
У меня начинали бегать мурашки по рукам и спине, стоило подумать, что за дверью кабинета Горячевой притаился огромный, почти необъятный, мрачный гипермаркет. Я представлял себе тянущиеся вдаль проходы между прилавками, укрытыми полиэтиленом, под которым зловеще шуршат… Не знаю, что должно было там шуршать, но было страшно. Со мной редко такое бывает, но я искренне жалел, что поблизости нет людей, пусть даже и незнакомых.
Я был один. Абсолютно.
Я был один не только в здании гипермаркета. Я ощутил, наверное, идеальное одиночество – я был один во всем мире.

4.

До недавнего времени в Петербурге существовала традиция отмечать праздник «Алые паруса». Да, он назывался также, как до девичьих слез сентиментальная история Александра Грина. Уверяю вас, ничего сентиментального в этом празднике не было, хотя был он общегородским выпускным вечером школьников. Школьникам нынче не до сантиментов. Собственно поэтому «Алые паруса» и прикрыли – трудно сдержать десятки тысяч пьяных подростков, бродящих по историческому центру Петербурга, которые не знают, как бы еще повеселиться. Короче, выливалось это в подлинное непотребство, вопреки волевым решениям Смольного: например, закрыть все магазины и ларьки на Невском и поблизости от него на время праздника от греха подальше. Это все равно не мешало подросткам упиваться до свинского состояния. Лично я отлично помню, что во время концерта на Дворцовой площади из-под арки Генерального штаба текли настоящие зловонные реки мочи – биотуалетов катастрофически не хватало, отнюдь не все могли терпеть в очереди. Даже некоторые барышни присаживались со спущенными штанишками прямо возле дверей штаба Ленинградского военного округа.
Я стал свидетелем сего массового гуляния будучи уже зрелым человеком - в сравнении с толпой нетрезвых тинейджеров. Почти год я был женатым и полгода испытывал радость отцовства. Мне думалось, что я нашел себя. Но теперь уверен, что всего лишь нашел работу, а именно - устроился журналистом в «ведущую городскую газету», в которой отсиживаю зад до сих пор.
Долгими уговорами я выклянчил у опытной журналистки из отдела социальной политики (она занималась всем, что касалось детей и школьников) разрешения пойти на «Алые паруса» и сделать репортаж. Тем самым, я не оставил жене возможности возражать против моей ночной гулянки – ведь это было редакционное задания. Мда… Уже тогда я учился некоторым хитростям супружеской жизни.
Конечно, идти одному вообще не имело смысла. Поэтому без особых проблем я убедил Карена и Стаса составить мне компанию. Здесь я тоже, наверное, преследовал определенные цели: Стас получил водительские права и ездил на машине, и можно было рассчитывать, что возвращаться домой на своих двоих не придется.
Но кое чего я не продумал, не взял в расчет. Четырехлетняя связь между Стасом и Катей мучительно рвалась. Праздник выпускников был Стасу, скорее всего, совершенно безразличен. Больше всего его беспокоили катящиеся под откос отношения с любимой. Жестокий мир – непоправимые обстоятельства могут сложиться так, что даже очень родным, безумно любящим друг друга людям приходится расстаться. Парадоксальный мир – пассивные обстоятельства иногда укладываются так, что даже совершенно не любящие друг друга мужчина и женщина до последнего вздоха одного из них живут вместе, не задумываясь над тем, как это вышло.
Белый «москвич» Стаса мы оставили на Конюшенной площади и пошли пешком на Дворцовую. Было уже близко к полуночи и пьяные подростки, упакованные в костюмы, в белых, отутюженных матерями, рубашках и обвязанные галстуками, во всю развлекались. Сам я не видел, но Дима, фотограф нашей газеты, рассказал, что по Неве плавали яхты с алыми парусами. То есть я хотел их увидеть, но выпускники таким плотным строем приникли к гранитной набережной, что, даже высоко подпрыгивая и удерживаясь на плечах друзей, я не заметил алых полотнищ. Рискуя свернуть шею, ребята попроворнее карабкались на деревья. Еще наш фотограф рассказал, как один выпускник в очень дорогом костюме полез в фонтан который стоит в маленьком парке на Дворцовом проезде. За ним последовали еще несколько человек. Дима не растерялся и стал снимать эту колоритную сцену. И быстро заметил не обещающие ничего хорошего взгляды пьяных тинейджеров – ему явно светило оказаться в фонтане помимо своей воли. Посчитав в уме сумму возможного ущерба фотоаппаратуре от водных процедур, он поспешил сменить диспозицию.
Приблизительно в то же время, мы первый раз стояли в очереди к биотуалету. Платному. Удовольствие стоило, если не ошибаюсь, порядка пяти рублей. По тогдашним ценам, добавив рубля три, можно было бы купить бутылку неплохого пива. Мы с Кареном были недостаточно пьяны, чтобы справить нужду где-нибудь в углу потемнее.
Стас ушел звонить по телефонному автомату. Как позже выяснилось, - Кате. Поскольку все магазины в округе заблокировали суровые сержанты милиции, мы с Кареном по ходу движения очереди обсуждали, что делать дальше. Разумеется, нам хотелось выпить еще. Но пиво продавалось только в уличных барах, построенных на скорую руку по периметру Дворцовой площади. Думаете, власти рисковали, что выпускники упьются пивом? Ничего подобного. На одну кружку установили такую цену, что позволить себе ее могли только взрослые, имеющие стабильно высокую зарплату.
После посещения биотуалета мы с Кареном поняли, что если сейчас же не выпьем, вечер бесповоротно пойдет насмарку. Другого выхода мы пока не видели и поэтому взяли, скинувшись, кружку «Невского» на двоих.
Стас вернулся. Он был совершенно явно сильно расстроен, хмурился, говорил короткими, будто в телеграмме, фразами. Ему нужно ехать. Но он вернется. Через полчаса или минут сорок. Мы должны договориться, где встретимся.
Я пожал плечами и сказал, что мы будем ждать его за Аркой Генерального штаба, на Большой Морской. Стас быстро ушел, а мы продрались через толпу, прошли под аркой, где уже начали справлять нужду подвыпившие выпускники, и нашли себе приступочку поудобнее, чтобы дожидаться Стаса. Карен был неразговорчив.
Звук с Дворцовой бы слышен прекрасно. Может быть, даже слишком хорошо. Я уже понял, что достойный репортаж об этом сомнительного мероприятии у меня получится вряд ли. До нас донеслись заунывные подвывания Тани Булановой. Потом я понял, что на сцену выбрался пародист Никиты Михалкова. Получалось у него неплохо, потому что сначала я его принял за настоящего мастодонта отечественного кинематографа.
Время шло. Очереди в туалеты росли, а количество пьяных было близко к критическому, после которого уже никакие силы не могут совладать с буйством. Бандитского вида молодые люди (то есть с бритыми затылками, в майках, корейских тренировочных штанах и поддельных кроссовках «Рибок») неуклюже кадрили нетрезвых девчонок - со старательно замазанными пудрой подростковыми прыщами на лбу. Но поскольку девчонки уже еле стояли на ногах, то они с необычайной легкостью соглашались на весьма сомнительные предложения. Например, поехать на квартиру и там продолжить веселье. Самое безобидное, что могло произойти с согласившейся барышней, – стать жертвой группового изнасилования. Такое вот посвящение во взрослую жизнь.
По моим подсчетам прошло больше часа, но Стас так и не вернулся. Я обратил на это внимание Карена. Он обратил мое внимание на то, что неплохо бы выпить. Мы вновь скинулись на кружку пива. Стас появился уже после того, как мы ее допили. Отведя меня в сторонку, он сказал, что у него проблемы с Катей. Это к ней он ездил. Может быть, ему придется еще раз к ней ехать. Он попросил не обижаться. Какие могут быть обиды? – не понял я.
Карен демонстративно пристроился в очередь в туалет.
Я предложил послать «Алые паруса» в жопу, и поехать гулять. Туда, где можно спокойно купить выпивку, не переплачивая. Стас напомнил, что вообще-то в Петербурге разводят мосты. Дворцовый уже разведен. А Троицкий еще нет, возразил я. Мы бегом добрались до «москвича», но вырулив к Троицкому обнаружили, что опоздали. Стас вдавил педаль в пол и помчался по набережной в сторону моста Александра Невского. Тут мы успели.
Но мы забыли одно обстоятельство: чтобы добраться до Васильевского острова, нужно, проехав через Петроградскую сторону, миновать еще один мост – или Тучков или Биржевой. К нашему приезду были разведены оба.
Стас остановил машину на проспекте Добролюбова. Мы с Кареном поспешили в ближайший круглосуточный магазин. С восторгом купили пива за человеческую, разумную цену. Но меня не покидало ощущение, что все сегодня пошло наперекосяк. По-другому я себе представлял эту ночную прогулку. Я не хотел, чтобы она превратилась в игру наперегонки с разводящимися мостами – лихорадочной, нервной.
Стас заявил, что не будет ждать сведения Тучкова. Он должен ехать. Нет проблем, отсюда до дома мы сами доберемся. Так сказал я. А Карен промолчал. Мне показалось, что руку на прощание он протянул Стасу нехотя, будто по необходимости. Стас рванул с места и свернул на Большую Пушкарскую. Катя жила недалеко, на Съезжинской.
Довольно скоро мост свели. Пешком мы дошли до универсама на улице Кораблестроителей. Кстати, недалеко от дома Стаса. Там купили себе еще по две бутылки пива и пристроились на набережной Смоленки. Да, да, никуда от этой вонючей речушки не денешься. И я решил все-таки выяснить почему и на кого Карен злится. Оказалось, что он обиделся на Стаса. Я не понимал. Почему? Бросил он нас – объяснил Карен. Друзья так не поступают. Я бы так не поступил.
Для меня была полной неожиданностью реакция Карена. По его словам получалось, что из-за какой-то бабы Стас бросил друзей. Я пытался ему объяснить, что Катя для Стаса не какая-нибудь баба, а любимая девушка, что мы, как настоящие друзья, должны поддержать его, ведь он пытается спасти свою любовь. Но Карен был непреклонен, или не хотел меня слушать. К слову, на тот момент прошел год, как он расстался с первой любимой – с Ксюшей. Если бы Стас спокойно расстался с Катей (а после долгих и безуспешных попыток наладить отношения он с ней расстался), то они с Кареном стали бы настоящими друзьями по несчастью. Пережили бы схожий опыт и стали бы еще лучше понимать друг друга. Но в отличие от Карена, который в свое время не пытался исправить ситуацию, а с мазохистским удовольствием погрузился в запой, Стас не хотел мириться. Мне искренне жаль, что у него ничего не получилось. Но, думаю, ему было еще больше жаль.

Новое SMS-сообщение от +79213204317:
Hi from S.B. I’m not sure I have a correct ph. num. It’s Katerina T.? if for you it’s OK I’d like to see you… You can answer me on this number. Bye.
(Привет от С.Б. Я не уверен, что у меня правильный телефонный номер. Это Катерина Т.? Если для тебя это не проблема, я был бы рад повидаться с тобой… Ты можешь ответить мне на этот номер. Пока.)
Новое SMS-сообщение от Katy:
Hi S.B., are you in SPb?
(Привет С.Б., ты в Петербурге?)
Новое SMS-сообщение от +79213204317:
Yes. But you? Glad to hear you!
(Да. А ты? Рад тебя слышать!)
Новое SMS-сообщение от Katy:
You will kill me, but how do I know you? Can you remind me? :-)
(Возможно, ты убьешь меня, но откуда я тебя знаю? Не можешь мне напомнить? :-))
Новое SMS-сообщение от +79213204317:
Kill you? May be somebody, but not me. Ok, look... I’m Stas Bykov. You think it’s funny? Ok, forget it.
(Убить тебя? Возможно, кто-то, но не я. Ладно, слушай… Я - Стас Быков. Ты находишь это смешным? Ок, забудь.)
Новое SMS-сообщение от Katy:
Вот этого я точно не ожидала :-) Тогда почему по-английски? В любом случае рада тебя «слышать». Как дела?
Новое SMS-сообщение от +79213204317:
English? Always English in SMS. May be we can talk? I don’t like SMS…Now you can’t call to me on city ph. But I can. Also I can talk with mobile.
(По-английски? SMS всегда по-английски. Может быть, мы можем поговорить? Я не люблю SMS… Сейчас ты не можешь позвонить мне на городской телефон. Но я – могу. Также я могу поговорить по мобильному.)
- Привет, Катя. Мы можем встретиться?
- Очень рада, молодец что позвонил. Так давно не разговаривали…Насчет встретиться… Не знаю. Завтра у меня экзамен по Исакию и Спасу, а в субботу – по Павлоску. В понедельник я иду к парикмахеру. С шести до девяти точно не смогу.
- Понимаю. Тогда, может быть, утром встретимся – я могу отпроситься с работы. Или отпрошусь вечером еще до шести.
- Слушай, извини, но мне было бы удобнее во вторник.
- Ладно, давай во вторник. Я позвоню тебе в понедельник, чтобы уточнить. Или ты позвони когда со всеми стрижками определишься…
- Ну ладно, договорились. Пока.
- Ага.

Наступал 1997 год. В этом году мне предстояло встретить Алёну, спиться и вылететь из института. Но 31 декабря 1996 года и на следующий день я, конечно, обо всем этом не знал. И даже не догадывался. Наоборот, у меня было прекрасное настроение. Мир вокруг был ярким, подсвеченным рождественскими огнями. Если хотите поймать это ощущение, послушайте песню «Радиохэд» «Ноу сюрпрайзис» - несколько минут светлого предновогоднего настроения вам обеспечены.
Я уже рассказывал про Магу, подругу, у которой мы предпочитали встречаться. Не удивительно, что и новый 1997 год мы решили встретить в ее квартире. Разумеется, после того как отметим праздник вместе с родными.
Для меня договориться с родителями проблем не составило. А вот моим друзьям нужно было решить вопрос с любимыми девушками. Ни одна, ни вторая не желали ничего слышать о празднике у Маги (обе они совершенно напрасно и люто ревновали своих кавалеров). Проявив свою мужскую волю, ребята предложили сомнительный компромисс, который с некоторыми оговорками устроил обе стороны. Договорились так, что Карен и Стас встретятся со своими подругами под утро, когда начнет работать метро. Стас поедет на «Горьковскую» к Кате, а Карен на «Приморской» будет ждать Ксюшу.
Мне было проще. Никто не ждал меня в новогоднюю ночь, и я тоже никого не ждал. Роман со старостой моей группы в университете, которая была на два года старше меня, к новому году закончился - также скоропалительно, как и начался. Собственно, разница в возрасте и стала причиной нашего разрыва. Даша всячески давала мне понять, что видит во мне неокрепшего юнца, а не взрослого мужчину. Меня это тогда жутко бесило, и я начинал хамить. И кроме того, если честно, роман я затеял скорее от скуки – чтобы было интереснее ходить на вечерний факультет. Так что я не сильно переживал. В общем, оно и к лучшему. Вспоминать это даже забавно.
Помню, мы сидели вчетвером за столом на кухне Маги. Черт, даже Мага была так любезна в эту ночь, что нисколько не мешала нам наслаждаться праздником. На столе было много закусок, настоящее грузинское вино и нормальная, неподдельная водка. Мне было очень хорошо, радостно на душе. Настолько, что мне даже не хотелось сильно напиваться – в основном я пил вино в ту ночь. А вот Карен и Стас все-таки выпили на двоих пол-литра водки, и, когда под утро мы направились к «Приморской», оба были изрядно навеселе.
Мы шли по набережной все той же Смоленки, покрытой льдом. Проваливаясь по щиколотку в снег и шатаясь, заплетающимся языком Стас предрекал, как Катя будет ругать его за поведение, и рассуждал, чем можно заслужить ее прощение. Прощение явилось ему на льду Смоленки. Недалеко от берега лежал розовый воздушный шар. Стас сообщил, что Катя очень любит воздушные шарики и она наверняка забудет обо всем, если он подарит ей его. Мы с Кареном не слишком рьяно попытались его остановить. Кажется, я не мог удержаться от смеха – почему-то меня веселила эта ситуация.
Стас перелез через парапет и спрыгнул на лед. Он бережно прижимал обеими руками к груди розовый шар и с восторгом смотрел на нас снизу. Вдруг что-то громко треснуло и Стас оказался еще ниже. «Тону!» - весело объявил он нам. Улегшись на парапет животом, Карен тянул его наверх. Неприятно вспоминать, но выражение лица Стаса рассмешило меня почти до колик. Я только ходил вокруг пыхтящего Карена, гоготал как безумный и давал глупые советы. Конечно, жизни Стаса ничего не угрожало – у берега Смоленка очень мелкая. Но все-таки когда он вылез, его ноги были мокрые до колен. А на улице, между прочим, был мороз.
Тем не менее Стас был доволен, демонстрировал нам шар и сам над собой подшучивал. А я до сих пор вспоминаю этот случай и мне стыдно, что я не протянул ему руку.

Они встретились в кафе на канале Грибоедова. Катя, как всегда, как и прежде, опоздала. Стасу пришлось подойти к ней и взять ее за локоть, прежде чем она сумела выделить его среди прочих посетителей. Он и протянул трогательный весенний букетик, а она мучительно знакомым движением приблизила белые бутоны к лицу, вдохнула их аромат и улыбнулась. Стас отметил, что она совсем не изменилась. Тот же безупречный стиль.
Он рассказал мне, что устроившись за столиком они долго не могли решить, что заказать. Катя внимательно изучала меню, но в итоге остановилась на консервативном чае. Им принесли маленький заварной чайник и пару чашек. За это удовольствие он потом заплатил, если не ошибаюсь, восемьдесят рублей.
Давно им не приходилось так видеться. Очень давно. Правда, как выяснилось, Кате трудно выкроить время не только для встречи со Стасом. Например, она опоздала из-за того, что гуляла вместе со своей лучшей подругой, с которой не виделась почти полгода. Да, объяснила Катя, ей теперь приходится и на курсы часто ходить, и работа много времени отнимает. На личную жизнь ничего не остается.
Стас признался ей, что у него личной жизни тоже нет. Работа, айкидо и нечастые встречи с друзьями. Со мной, в частности. С Кареном они больше не встречаются, потому что тот не может общаться со Стасом.
Катя много говорила о том, как жила те два года, что рассталась со Стасом. Успела несколько месяцев пожить в Чикаго, где пыталась закрепиться на работу. Но, увы, обнаружила, что босс выказывает ей свое особое расположение вовсе не потому, что она такая хорошая сотрудница, а просто она его привлекает как женщина. Ей же хотелось, чтобы ее ценили за профессиональные навыки. И она вернулась в Россию.
(«Янки – козлы!» – заметил я в этом месте рассказа.)
Минуты летели быстро. Стасу было пора отправляться на тренировку. Уже в машине, когда он отвозил Катю домой, он передел ей привет от меня и сказал ей, что я был очень против их встречи. Что я считаю, что именно из-за нее у Стаса никак не складывается, а точнее отсутствует личная жизнь. И потому, что отношения с ней были близки к идиллическим, задали определенную планку. И потому, что Стас не может этого всего забыть.
Катя удивилась и спросила его собственное мнение. Он не знал ответа.
На тренировку Стас ехал в приподнятом настроении. Пока он не мог точно определить что же именно сейчас между ними произошло, но в одном он был уверен - Катя больше не волнует его как объект любви.
(«Посмотрим», - сказал я.)

5.

Было полдевятого утра. Я стоял перед дверью квартиры и пытался унять дрожание рук. Дрожь выдаст меня. Из-за нее жена решит, что я вру. А ведь я не собираюсь врать. Мне это не нужно, мне нечего скрывать. Я говорю правду, но не могу отделаться от страха, что мою правду примут за ложь. А дрожь только усиливается.
Уткнувшись лбом в дверь, закурил. Стоило мне вытащить сигарету изо рта, как она предательски тряслась между указательным и средним пальцем. Достал из кармана связку ключей, которые тускло звякнули. Возможно, было бы лучше не ехать домой, а отправиться прямиком на работу. Но я больше думал о жене, чем о работе.
- Я сам не понимаю, как так получилось, - сказал я двери.
Выше этажом взвыл электродвигатель, и лифт прополз по шахте вниз. Я попытался представить дальнейший ход событий, если я развернусь, спрячу ключи обратно в карман и поеду в редакцию. Ничего дельного в голову не приходило. Мне только виделись печальные глаза жены, смотрящие на меня укоризненно. Этот взгляд мог бы придавить меня, будто каменная могильная плита. Я сосчитал про себя до трех и сунул ключ в замочную скважину.
Я разулся. Скрипнула дверь и в коридор выползла соседка по коммуналке. Седые нерасчесанные волосы смотрелись искусственным головным убором.
- Здрасьте, - сказал я машинально.
Она скосила в мою сторону левый глаз и что-то пробурчала. Выставив немного вперед зажатый в руке ночной горшок, она зашаркала по коридору в сторону туалета. Это повторяется каждое утро. Она встает с постели, берет горшок со своими испражнениями и тащиться его мыть, нисколько не стесняясь соседей. Любопытно, что сие нисколько не умаляет ее уверенности в том, что она потомственная петербургская интеллигентка. Сука старая.
Короче, я разулся и вошел в комнату. Жена стояла у зеркального трюмо и укладывала волосы.
- Привет! – попытался я перекричать работающий фен.
Она посмотрела на мое отражение и ничего не ответила.
- Где ребенок?
Она, разумеется, не ответила.
- Тебе трудно ответить?
Жена выключила фен.
- Я его уже отвела в ясли. На тебя ведь нельзя рассчитывать.
- Прости, я не специально…
Она промолчала, приблизилась почти вплотную. Я успел подумать, что сейчас она влепит мне пощечину, но она этого не сделала, хотя это было бы вполне понятно и объяснимо. Подождала, пока я догадаюсь освободить ей проход через дверь, и вышла в коридор.
- Ты, кажется, сказала, что хочешь поговорить?
- Но не сейчас же!
- Почему?
- Хотя бы потому, что я еще очень зла на тебе. А кроме того мне пора на работу. И тебе, наверное, тоже.
- Плевать на работу!
- Мне – нет, - она застегнула молнию на сапогах, разогнулась и посмотрела мне в глаза. – Тебе, видимо, теперь на все плевать…
- Не говори глупости! Мне совсем не наплевать на наши отношения!
- Своим поведением ты каждый день доказываешь обратное! Не заводи меня, пожалуйста! Я не хочу приходить на работу в взвинченном состоянии.
- Прости.
- Надеюсь, ты понимаешь, что извинениями сейчас ничего не исправить?
- Понимаю. Я все понимаю. Это ужасно, я не знаю как тебе доказать, но я правда всю ночь, как дурак, проторчал в этом запертом магазине.
- Как же ты выбрался? – сарказма в ее голосе было много, но мне почудилось, что есть в нем и тайное желание поверить.
- Тут ничего сложного. Утром пришли рабочие, открыли двери и я ушел.
Жена фыркнула, просовывая руки в куртку.
- Расскажешь все это позже, - сказала она. – Надеюсь, сегодня ты придешь не поздно и у нас будет время серьезно поговорить?
- Само собой, само собой…

Родители не знали как поступить с этой моей страстью. До поры до времени воспринимали ее не иначе, как прихоть, своеобразную детскую игру без всякого смысла. Я до поры до времени не улавливал этого отношения, и попросту игнорировал его. Когда осознал, что меня не принимают всерьез, затаил обиду и старался более не подставляться. Возможно, это явилось главной причиной разлада в нашей семье.
Профессия - прежде всего, настаивал отец. Без профессии – ты никто. Получи высшее образование, стань более или менее на ноги. Никто же не запрещает тебе в свободное время писать для себя.
Именно так он и говорил. Представляете? До тех пор мне казалось, что отец меня понимает. А тут в один момент выяснилось, что то, что казалось мне единственным призванием, всего лишь своеобразное хобби, а не предначертанное судьбой. Как бы себя, интересно, почувствовал соловей, если бы его поставили перед фактом, что он теперь дятел и должен день за днем колотить своим музыкальным клювом по деревьям, а петь по вечерам да так тихо, чтобы никого не разбудить?
Короче, мое желание писать рассказы, повести, романы серьезно осложняло жизнь моих родителей. Ведь они точно знали, что для меня лучше. Винить их в этом трудно – большинство родителей такие же. Именно поэтому своего сына я никогда, клянусь, не буду убеждать в том, что для него лучше. Пусть сам решает.
Моя судьба была определена профессией папы и мамы. Поскольку оба они начинали, как самые заматерелые «технари», то потерпеть гуманитария в родном доме были не готовы. Передо мной открылась тернистая дорога к высшему техническому образованию. А точнее, меня направили в замечательный во всех отношениях Политех, где главное чему я смог научиться – это пить пиво с девяти часов утра и оставаться на ногах до трех часов дня. Кроме того, я научился изощренно лгать. Уверяю вас, я и сейчас старательно привираю. Даже когда признаюсь в этом.
Но не все так просто. Как нормальный человек я поступить в Политех не смог. Я с большим усердием провалил экзамен по физике. Все, что от меня требовалось, ответить на оценку «удовлетворительно». Я постарался и получил «двойку».
Такого траура в нашей семье я больше не припомню. Родители уже представляли мою дальнейшую судьбу. Например, как они, несчастные, провожают в армию побритого наголо меня, я отправляюсь в Чечню и там, не исключено, погибаю геройской смертью. Ни их, ни, собственно, меня такая перспектива не устраивала. Поэтому приложив недюжинные усилия мы с папой за неделю разделались со школьным курсом физики, и я поступил на вечернее отделение, как и прочие лоботрясы не прошедшие на дневной факультет.
На вечернем я приобщился к ежедневному употреблению пива, а также к общению с людьми старше меня, как минимум, лет на десять. С ними мне было интересно и комфортно.
Увы, наше общение не могло продлиться долго. Чтобы избежать армии, мне нужно было, опять же по замыслу родителей, в первую же сессию перевестись на дневное отделение. Я это сделал. Сдал сессию на «отлично», попрощался с «вечерниками» и обрел новых приятелей, значительно более молодых, безалаберных и много пьющих.
Я поставил своеобразный рекорд среди знакомых – дважды умудрился вылететь с одного и того же факультета. Второй раз – окончательно. Причем, с большим облегчением. Иметь дело с техническими науками и специальностями я более не желал и не желаю.

Недоброе предчувствие не покидало меня всю дорогу до редакции. Оно хорошо разрасталось, благодаря томительному осадку после утреннего разговора с женой. Проходя мимо круглосуточного магазина на улице Марата, немного замедлил шаг, раздумывая не стоит ли принять немного пива. Чисто в гомеопатической дозе, как любит повторять Гога. Тут же вспомнились прежние студенческие годы, когда я начинал пить пиво в девять часов утра по дороге в институт. До добра меня это не довело, и в газете я постарался расстаться с прежней вредной привычкой. Но, блин, от себя не уйдешь.
С некоторым удивлением и как бы со стороны я наблюдал, как моя рука открывает дверь магазина, а потом протягивает мятую пятидесятирублевую купюру продавщице. Чужой голос из моего рта попросил бутылку «Гёссера».
Мимо проехал на «Волге» со смольнинскими номерами главный редактор. А я в это время держал наполовину выпитую бутылку пива в одной руке и зажженную сигарету в другой. Я проводил взглядом редакторскую машину, въехавшую во двор редакции, и подумал, что я должен был бы быть на работе еще час назад.
По мере того, как в бутылке оставалось все меньше пива, все больше хотелось послать работу к черту. Давно знакомое ощущение. Похожее происходило со мной и в институте. Доехав до факультета я шел в ближайший магазин, а не на лекцию. Не зря в народе говорят: с утра выпил – целый день свободен.
- С утра выпил – целый день свободен, - усмехнулся Гога, стоило мне войти в кабинет. Усмехнулся невесело.
- Не понял?
- Осел, ты, Женя. Осел и алкаш.
- Может, объяснишь по-человечески?
- Не мог выбрать другого места, чтобы опохмелиться?
- А что такое?
- Редактор сегодня половину времени на планерке восхищался твоими подвигами.
Сел в кресло, нет, не сел, а приземлился.
- Какими?
- Началось все с того, что он рассказал всем, как видел тебя только что. Пьющим пиво практически у входа в редакцию…
- Мда… но, в принципе, половина наших сотрудников, включая самого редактора, не брезгует с утра опохмелиться.
- Да, но не на глазах у других сотрудников. Так сказать, опохмелка – дело интимное. Так вот. Это было только начало. Он не преминул вспомнить твое поведение на праздновании юбилея нашей газеты.
- Ну, блин, извините… Тогда, пардон, все ужрались в какашку.
- Да, но только ты был замечен в публичном приставании к секретаршам и верстальщицам. А также именно ты затеял драку. В общем, он припомнил тебе и это. А затем подключился наш любимый первый зам.
- ?
- Мне думается, что он вел дневник всех наших пьянок. Он озвучил минимум десяток эпизодов твоего непотребного поведения в пьяном угаре в стенах редакции. Включая, беготню с многочисленными падениями по коридорам, распевание блатных песен про Атамана и шумные танцы.
- Вот сука! Сам ведь, пидор старый, каждый вечер бутылку из-под водки в туалете выставляет!
- Он – первый зам, а ты -… сам понимаешь.
- Ясно. Ну и чем дело кончилось?
- И вот после этого обвинительное слово взял наш босс. Он сказал, что ты последнее время не только бухаешь беспросветно, но и откровенно манкируешь своими прямыми обязанностями. Например, сказал он, взять хотя бы рекламу для фирмы «Дасис». Этот договор, говорит, очень важен для редакции, очень солидные деньги, а ты даже не можешь с заказчиком встретиться. Приблизительно так он сказал. Будто в старые добрые времена, он со скорбным лицом констатировал, что твой моральный облик упал до самой нижней планки. Пора сделать тебе последнее тридцать третье китайское предупреждение, после нарушения которого последует незамедлительное увольнение.
- Мудак. Точнее, все они мудаки.
- В общем и целом – да.
Гога смотрел сочувственно. Но что мне от его сочувствия?

У моего беспробудного пьянства на втором курсе в Политехе были причины. Прежде всего, к тому моменту я отчетливо осознал, что программистом не смогу стать ни при каких обстоятельствах. Более того, просто не хочу им быть. Проблема крылась в том, что я не очень понимал, чего хочу вообще. Скажем так, пребывал я в ту пору в сумеречном состоянии. А тут еще, как назло, Алёну встретил…
Я уже говорил, что в первую нашу встречу не произвел на нее никакого впечатления. Во вторую, по-моему, тоже. Это не давало мне покоя. Признаюсь, я ни о чем не думал, кроме как о ней. Мучался, не знал чем привлечь ее внимание. В глубине души я всегда был уверен в своей уникальности, но тут было невозможно отделаться от ощущения, что я – всего лишь один из миллионов, такой же как все. Оптимизма это не добавляло, и я пил. Выпив – становился ироничным циником.
Буквально через месяц, как мы познакомились, у Алёны случился день рождения. Мне повезло, в то время она жила у Маги, а не дома. Я решился поздравить ее. Блин, до сих пор холодею, представляя каким идиотом был, подарив ее букет цветов и упаковку «Киндер сюрпризов» – таких шоколадных яиц с пластмассовыми детскими игрушками внутри. И сейчас я удивляюсь, что она не стала открыто издеваться над моим подарком. Ведь выглядел я полнейшим идиотом. И совсем не замечал, что ей нравится Стас, сидящий за столом напротив.
Позднее-то я узнал, что все-таки между ними было некое чувство, но оно не зашло далеко. Стас ведь тогда был вместе с Катей. Алёна тоже знала о ее существовании. Короче, у них ничего не получилось. Конечно, я замечал, что они симпатизируют друг другу, но, как это ни странно, это нисколько не отразилось ни на наших отношениях со Стасом, ни на моем чувстве к Алёне, уже приобретшем к тому моменту размеры любви.
К полудню я успевал выпить столько пива, что хотелось спать, и я отправлялся домой. Но довольно причудливым курсом. Я садился на троллейбус, который шел до Чкаловского проспекта. Там выходил, шел к дому Алёны напротив метро «Петроградская», поднимался на ее лестничную площадку, смотрел на дверь квартиры… И только после этого спускался в метро.
Как я уже упоминал, это был сумеречный период моей жизни.

- Ну и что там с твоим другом?… Не помню имени, кажется, он потомок греков и немцев.
- Ёб твою! – с чувством сказал я. – Блин, опять встречу пропустил!
Гога ждал продолжения.
Я рассказал, как провел прошлый вечер. И ночь, собственно говоря, тоже. Гога, разумеется, не поверил. Недоверие его было понятно. Лично я сам никак не мог взять в толк, как это все вообще могло произойти.
- Значит, ты снова не смог встретиться с приятелем твоего друга Карена, который хочет сказать тебе что-то очень важное?
- Да. И с Горячевой я тоже не встретился. Зато провел ночь в ее рабочем кабинете.
- То есть заочно ты с ней все-таки знаком?
Кисло улыбнулся.
- Я выжрал полбутылки виски из ее бара.
- Герой. Думаешь, это поспособствует вашему диалогу?
Я не ответил, размышляя о другом. Налаживание диалога с Горячевой меня интересовало меньше всего. Я был в большей степени зол на нее, ведь из-за того, что она сорвала встречу, я оказался запертым в магазине, не ночевал дома. И, в принципе, как следствие, разругался с женой. Кроме того, вновь опоздал к другу Карена, Федору. Ну и, в конце концов, по ее вине меня невзлюбил шеф. Так я считал. (Не припомню случая, чтобы я признавал, что в своих неудачах виноват сам).
Гога сделал вид, что обиделся на мое молчание, нахмурился и стал громко стучать по клавиатуре. Я просто так набрал телефонный номер Карена. Прошло не меньше десяти гудков, прежде чем на том конце провода подняли трубку. Успела мелькнуть мысль, что вот, слава богу, все и разрешилось. Но вместо этого я услышал незнакомый женский голос. От неожиданности я бросил трубку. Потом все-таки собрался с духом и позвонил вновь.
- Карена будьте добры, - попросил я незнакомую женщину.
- А здесь таких нет. Выселили его.
- Как это? Кто выселил?
- Что значит кто? Хозяйка квартиры. Он ей, вроде бы, много денег задолжал.
- И где он теперь?
- Откуда мне знать. Я тут недавно.
Я поблагодарил ее и растерянно положил трубку. Мне нужно было срочно покурить. Но лучше всего – выпить. Старое доброе универсальное средство ото всех проблем. Жаль, что действует недолго.
- Пошли что ли пивка выпьем, - предложил я Гоге.
Он посмотрел на часы. На меня.
- Ну, знаешь ли… Это уже слишком. Тебе мало, что тебя с утра редактор с пивком видел? Еще и двух часов нет, а я пью только после двух часов. Ты же знаешь.
- Знаю, - вздохнул я. – Но очень хочется.
- Алкаш.
- Знаю. И ты такой же. Думаешь, если с утра не пьешь, то вроде как и не алкоголик?
Он нахмурился и не стал отвечать.

Говорят, любовь вдохновляет. Особенно – поэтов, если судить на примере Александра Сергеевича Пушкина. Возможно, я урод какой, но любовь не вдохновляла меня на творческие успехи. Наоборот, она мешала мне сосредоточиться. Ведь ни о ком, кроме предмета своего обожания, я думать не мог.
Судите сами, свой лучший рассказ «Про любовь» я написал, когда моя душа, скажем так, была свободна (если не считать нервозной подготовки к экзамену по высшей математике). А вот когда я влюбился в Алёну, мой творческий аппарат совершенно разладился. Или просто отключился - за полтора года бесплодных ухаживаний за ней я не написал ни одного рассказа.
Но, что характерно, вернуться к писательству мне помогла тоже Алёна, будучи уже не просто предметом моего обожания, а, как это принято наивно называть, став моей девушкой. А было это так.
Долго и безрезультатно в моем столе хранился начатый и неоконченный рассказ «Грязь». Он был важен для меня, потому что впервые я задумал сюжет, который не умещался в рамках двух-трех страничек машинописного текста и требовал больших творческих затрат. Но где-то на середине я встал намертво. Много месяцев не мог выдавить из себя ни строчки, хотя вроде бы достаточно хорошо представлял себе дальнейшее повествование. Вот эта часть:

В центре грязной, с полосками рваных обоев, комнаты на полу, усыпанном пеплом вчерашних сигарет, лежал серый матрас. Из-под края совершал поползновение обрывок газетного листа. Жирное масляное пятно поперек черных лживых букв. На матрасе лежала она. Уже не девушка, еще не женщина, кокон, личинка, из которой быть может возникнет прекрасная бабочка. Он стоял в дверном проеме и внимательно смотрел на наготу, прикрытую местами мятой простыней.
- Ты чего? - спросила она.
- Ничего. Смотрю какая ты...
- Красивая?
- Нет, не то. Просто смотрю какая ты. Как тебя зовут?
- Я ж вроде говорила ночью. Или не говорила?
- Говорила, но я забыл. Прошу прощенья.
- Ерунда, это не важно. Меня зовут Татьяной. Но я привыкла, чтобы меня называли Тиной.
Он немного помолчал и кивнул.
- Хорошее имя, - сказал и смутился банальности фразы. - А я - Микки Маус.
- Не смешно, - жестко, как лобковая поросль. - Мне прекрасно известны твои имя и фамилия.
- Ну и?
Она ничего не сказала, только приподнялась на локте и махнула рукой. Блеснул дешевенький браслет на запястье. Мужчина прошел в угол и сел на шаткий стул.
- Я уже спрашивал сколько тебе лет?
- Да, ты уже задавал этот идиотский вопрос. Не волнуйся, я уже большая девочка.
И добавила шершаво: «Тебе ничего не грозит».
- Я не о себе волнуюсь... У тебя есть родители?
- Есть, но лучше б их не было, - в голосе можно было уловить призрак сожаления.
- Так нельзя говорить. Никогда.
- А ты кто мне такой? То, что ты меня трахал, не дает тебе право указывать!
Он невольно поморщился. Выудил из ощетинившейся пепельницы окурок подлиннее и закурил.
- Ты похожа на ежа.
- Это комплимент? - едкость ее голоса была ощутима, как налет никотина на губах.
Она поднялась, нисколько не смущаясь своей наготы. Неспешно подхватила с пола трусики, натянула, немного отставив зад. Встала, упирая руки в бока и спросила:
- Есть в этом гадюшнике ванная?
- Есть. Проводить?
- Перебьюсь. Объясни где, и хватит.
Он объяснил, и она ушла, поблескивая белой полоской на спине в сумраке квартиры. Он уперся локтями в колени и сжал голову меж ладоней. Туманным взором поискал на полу какую-нибудь выпивку. Не нашел и вздохнул.
Телефонный звонок прорвался в уши.
- Я слушаю, - сказал он мембране.
- Здорово, Дима. Как самочувствие?
- Могло быть и хуже, Андрей, могло быть и хуже. А ты?
- Без комментариев. Слушай, ты сидишь?
- Сижу.
- Так... Ты вчера притащил к себе эту проблядушку, как ее?
- Тина.
- Тем более. Так вот, у нее сифилис. Ты с ней спал?
- Несомненно.
- Предохранялся?
- Не помню, плохо дело. Информация достоверная?
- Абсолютно. Трясешься?
- Не без этого. О’кей, я тебе потом позвоню.
- Хорошо. Помнишь, что сегодня прием у королевы?
- Помню.
- Придешь?
- Куда я денусь, конечно приду. Форма одежды парадная?
- Угу, не забудь привести с собой кого-нибудь. Только не эту сифилитичку. Усек?
- Все. Привет.
Он повесил трубку. С задумчивым видом принялся бродить по комнате, переставляя с места на место вещи. Искал использованные презервативы. Тишину нарушал плеск воды.
Из комнаты он перенес сферу поисков в кухню. Залез по локоть в мусорное ведро, скривив губы и зажимая нос. За этим занятием она его и застала.
- Потерял что-то?
Он только зло глянул на нее и вернулся к поискам.
- Случайно не это? - она помахала брезгливо рукой. Между большим и указательным пальцами было зажато резиновое изделие.
Он облегченно выпустил воздух. Сел на пол и стал оттирать руку полотенцем.
- Думаешь, я заразная?
- Доверяй, но предохраняйся, - проникновенно сказал он.
- Ты такой же как и все, - фыркнула она и швырнула ему в лицо презерватив. И удалилась, подрагивая красивой грудью.
- Ну и дура, - сказал он в пустоту. - Чего обижаться?
Он поднялся на ноги и пошел следом. Нагнал ее у комнаты с матрасом, схватил за локти и рывком повернул к себе лицом. Она пыталась сопротивляться, но ощутив, что бессильна, расслабилась. Он внимательно посмотрел ей в глаза - попытка проникнуть за пределы зрачков. Она не отвела свой взор, потянулась к нему лицом и выставила губы вперед для поцелуя, но он в последний момент уклонился от ее нежности.
- Нет. Так не пойдет, - сурово сказал он.
- Почему? Я тебе совсем не нравлюсь? - в ее голосе звучала почти детская досада.
- Не в этом дело... Слушай, у тебя есть где переночевать?
Она замотала головой, нет, ей негде переночевать.
- Мне сегодня вечером нужно уйти. Но ты можешь остаться здесь. В холодильнике полно еды. Так что оставайся. Хорошо?
Она кивнула и уткнулась лицом ему в грудь. Потерлась носом и тихо-тихо сказала:
- Спасибо.
Он смутился, неуверенно погладил ее широкой ладонью по еще мокрым волосам и отстранил от себя.
- Я пойду. Надо забрать из чистки смокинг.
Ее черные брови изогнулись изумленным вопросом.
- Смокинг? - переспросила она.
- Ну да, что в этом особенного?
Она промолчала.
Он натянул спортивные штаны, зашнуровал пятнистые кеды, впихнулся в серую майку и ушел. Вернулся через час, неся в отставленной руке, распяленный на плечиках вечерний костюм, укутанный полиэтиленом. Из прихожей было видно как она сидит на матрасе, перелистывая глянцевость журнала для мужчин. Мелькнул гипертрофированный бюст на фотографии.
- Никто не звонил?
Да, ответила она, звонили. Сказали, что из какой-то резиденции, просили напомнить о приеме.
Он подошел к ней, сел рядом, положив смокинг на пол. Приобнял ее за плечи. Она стряхнула его руку.
- А вот Гриша меня всегда брал с собой на приемы. Думаешь мне нечего одеть?
- Не этом дело, я просто не могу взять тебя с собой. Не обижайся, ладно?
- Я и не думала обижаться, просто констатирую факт.
- И, кстати, кто такой Гриша?
- А зачем тебе знать? Достаточно того, что он брал меня с собой на приемы.
Спорить было бесполезно.
- Я сейчас сделаю один важный звонок, потом мы пообедаем и я пойду. Ты не обидишься, если я попрошу тебя пойти на кухню подогревать еду?
- Вот еще, - фыркнула она. - Что вдруг?
Он прикрыл за ней дверь, сел у телефона и принялся водить длинным ногтем по строчкам записной книжки. Наконец остановил свой выбор напротив фамилии баронессы Вильновой.
Трубку взял дворецкий.
- Привет, Фердинанд, - сказал Дмитрий. - Баронесса дома?
- Здравствуйте, господин Песков. Госпожа Виктория дает аудиенцию сэру послу, - многозначительно настолько, насколько возможно.
Ага, баронесса сношается с сэром-посольством.
- Так... Фердинанд, а ты случайно не в курсе, баронесса одна пойдет к королеве или как?
- Пока предложений не поступало.
- Замечательно! Тогда передай своей госпоже, что я заеду за ней ровно в шесть. Заполнил?
- Конечно, господин Песков. Я все передам.
- Спасибо. До встречи, Фердинанд.
Он осторожно положил трубку. Захлопнул записную книжку.
- Еда на столе, - прокричала с кухни она.
Он подтянул штаны, помыл руки и вошел в кухню. Тина успела навести здесь некое подобие порядка. На столе стояли чистые тарелки, банка шпрот, две бутылки пива, кастрюля с дымящимся картофелем, другая с сосисками, обильно политыми кетчупом.
- Милости просим, - на удивление дружелюбно сказала она.
Они поели, попили в полном, ощутимом на вес, молчании. Он поблагодарил, а она спросила:
- Когда тебя ждать?
- Откровенно говоря, понятия не имею, но точно, что после полуночи. Можешь ложиться спать, не дожидаясь меня.
- Угу.
Он пошел наводить красоту. Побрился, помылся, постриг ногти, причесался, одел накрахмаленную сорочку, упаковал себя в смокинг, затянул на шее галстук.
Вошел к ней в комнату, встал в эффектную позу.
- Ну как?
- Шикарно, - равнодушно ответила она. - Прекрасно выглядишь.
Она сидела на матрасе, поджав под себя ноги, всем своим видом стараясь показать насколько ей все по фигу. Дымила сигаретой, пуская дым через ноздри, прищурив глаза. Даже не посмотрела в его сторону.
- Ну что ж, вынужден тебя покинуть. Пока.
- Иди, иди, пижон несчастный.
Он вышел из дома. Пылающий диск солнца коварно припадал к полосе горизонта. Лучи светила играли в пятнашки на капоте машины. Он сел на водительское место. Поправил зеркальце заднего вида.
Автомобиль послушно шнырял меж неторопливых малолитражек. Пару раз Дмитрий опасно подрезал при обгоне, выслушивал гневное мычание клаксонов. Запах жженой резины не отставал.
Без одной минуты шесть он остановил свой авто перед парадным входом резиденции баронессы Вильновой. Услужливый Фердинанд ссыпал свои кости по лестнице и поспешил открыть дверцу машины.
- Приветствую вас, господин Песков. Госпожа Виктория ожидает.
- Здравствуйте, Фердинанд. Как ваш ревматизм?
- Спасибо, лучше.
Дмитрий поднялся по ступенькам. Распахнулись створки огромных дверей. В глубине холла на розовой софе возлежала баронесса. Вильнова, сияла бриллиантами и жемчугом, темнела демонически черным вечерним платьем с легкомысленным декольте. Ложбинка меж двух молочных холмов. Атлас и бархат.
- Добрый вечер, баронесса.
- Здравствуй, Дима. Ты сегодня на удивление респектабелен. Я до сих пор с ужасом вспоминаю твою выходку на новогоднем балу, когда пришел в каких-то отвратительных обносках.
Виноватый наклон головы, шарканье по паркету. Дмитрий ответил:
- Вика, сегодня ты необыкновенно величественна.
- Ты мне льстишь. Я никогда не сравнюсь с королевой.
Он был вынужден согласиться. С оговоркой, что никто и никогда не сравниться с королевой.
Он приблизился к софе. Взгляд, быстрый как выстрел, скользнул в сумрак декольте. Смущенная улыбка.
- Нам пора, баронесса. Нехорошо опаздывать, - и он подал ей руку.
- Знаю, знаю, - легкомысленно словно весенний ветерок.
Они спустились к машине. Фердинанд вырос рядом диковинным седым грибом. Помог баронессе сесть на заднее кресло.
Когда автомобиль, визжа покрышками, выскочил на дорогу, она спросила:
- Это правда, Димка, что ты связался с Тиной Кипарис?
Удивился насколько быстро распространяются слухи. Повеяло скотством.
- Я просто приютил эту девчонку. А откуда ты ее знаешь?
- Кто ж не знает этот чудо-цветок? Только ты, Димочка, узнаешь все в последнюю очередь. Ты может и истории о заговоре Парнаса не слышал?
Он неопределенно двинул плечом. Глянул в зеркальце заднего вида, но баронесса не смотрела на него. Она скучающим взором следила за проносящимися мимо домам. Покачивала ногой, закинутой на колено другой.
- Откровенно говоря, первый раз слышу о парнасском заговоре.
- Недаром говорят, что ты свалился с луны. Видимо так оно и есть.
-Ты заблуждаешься, - попытка отшутиться. - Я свалился с Юпитера.
- Что вдруг с Юпитера?
- Обитель власти. Приют титанов.
- В последнее время, Дима, ты все заметнее деградируешь. Это от пьянства?
- Брось, - раздраженно. - Зачем придумывать?
- Все алкоголики так говорят, - не скрывая насмешки сказала она.
- И много у тебе знакомых алкоголиков?
- Ты, например, - безразличие глыбы льда.
Больше они ничего друг другу не сказали. Перед Резиденцией уже выстроился солидный автопарк. Было несколько экстравагантных экипажей. Шум уже лился с балкона, напоминающего взлетную полосу; перекатывался через перила и сползал в сад, сливаясь с кронами. Меж стволов мелькали вороные слуги, их суетливость могла бы служить доказательством броуновской теории.
К машине устремился дворецкий. Молодой красивый мужчина во фраке. Галантно помог баронессе выйти, произнес:
- Счастлив видеть вас в добром здравии.
Вильнова улыбнулась загадочно и что-то шепнула в ответ. Что именно Дмитрий не услышал, но догадался.
- Господин Песков, - обратился дворецкий, - королева желала бы лично поздороваться с вами. Вы готовы?
Кивнул и последовал за слугой. Баронесса ушла в сторону и завела беседу с генералом Тарпом.
Через огромный зал, полный гостей они устремились к задней стене. Кто-то приветствовал Дмитрия, он кивал в ответ, мило улыбался и думал про себя, чего же приспичило королеве. Правее трона двустворчатую дверь красного дерева охраняли двое здоровяков. В бронежилетах, в пятнистой форме, в касках и при автоматах. Один переговаривался по рации. Дворецкий открыл дверь в покои королевы, приглашая Пескова внутрь. Дмитрий оглянулся последний раз, словно ища поддержки, вздохнул и переступил порог.
Там было светло. Длинный коридор, дрожащий люминесцентный свет, голые белые стены. В конце - еще дверь. Рядом сидел на шатком стуле охранник. Глянул белесыми глазами на приближающегося человека и вытянулся по стойке «смирно». Гаркнул:
- Ее Величество ожидают, господин Песков!
Ее Величество сидело в фамильном кресле и придирчиво наблюдало, как придворный делает ей маникюр. Дмитрий остался у входа, согнулся в поклоне. Королева вскинула голову. Улыбнулась.
- Ну здравствуй, Песков. Я уже совсем заждалась, - и поваливающим жестом отпустила слугу.
- Счастлив лицезреть вас, Королева, - и он еще раз поклонился.
Она манула рукой.
- Оставь при себе эти дурацкие раболепские замашки. Тебе это не к лицу.
- Ваше желание для меня закон, - новый поклон.
Королева погрозила ему пальцем и встала из кресла. Подошла к нему, немного ближе чем это допускает этикет. Заглянула в лицо.
- Ты отвратительно выглядишь. Постарел что ли?
- Господа аристократы утверждают, что виной моему внешнему и моральному облику служит невоздержанность в потреблении алкоголя.
- К чему столько сарказма? Неужели тебе безразлично собственное здоровье?
- Мне безразлично, что говорят аристократы.
Она покачала головой:
- Ты сильно изменился, Песков. Очень изменился.
- Времена меняются, и мы вместе с ними, Королева, - холодно констатировал он. Дмитрий очень старался, чтобы голос его звучал безразлично.
Королева повернулась спиной, вернулась в кресло. Пригубила бокал с вином.
- А я помню тебя другим. Первый кавалер при Дворе. Блистательный и неподражаемый. Драчун и забияка. Сколько носов ты поломал хамам, вроде Тревора?
- Восемь. Но, госпожа, ошибки молодости свойственны людям. Может быть вы ожидали, что я до конца жизни останусь придворным щенком?
- Зачем ты так? Я вовсе не о том. Просто при Дворе возникло мнение, что ты более не хочешь вращаться в нашем обществе.
- А если так и есть?
Королева гневно стукнула по подлокотнику. Прошипела сквозь зубы:
- Не дерзи!
- И не думал, Королева. Приношу свои извинения.
Она поправила прядь волос и кивнула. Сверхзвуковой гнев унесся.
- Однако, позвала я тебя вовсе не за тем. Во-первых я хотела поговорить с тобой насчет твоей новой подруги.
Дмитрий тяжело вздохнул и устало переступил с ноги на ногу.
- Быстро же распространяются слухи...
- Оставь свое ерничество. Не в слухах дело. Зачем тебе далась Кипарис?..
- Графиня изменившимся лицом бежит к реке, - процитировал он.
- Пожалуйста, прекрати. Дай договорить. Я повторю свой вопрос... Зачем она тебе?
- Простите, Ваше Величество, но своим вопросом вы вторгаетесь в область интимной жизни вашего поданного, и ,при всем моем к вам уважении, я не могу дать ответ.
- Оставь, Песков, - капризный тон уличной девки. - Что ты плетешь? Может ты еще скажешь, что влюбился в эту девчонку сомнительного происхождения?
- Я уже говорил, что не желаю отвечать на подобные вопросы сомнительного происхождения, - передразнил Дмитрий.
Королева ничего не произнесла в ответ и некоторое время пытливо всматривалась в него. Отвела взор в сторону, шафраново шепнула:
- Ну ладно. Не хочешь говорить - не надо. Но завела я наш разговор не в поисках ссор, а лишь потому, что твоя судьба не безразлична мне. Я хочу помочь тебе уберечься от необдуманных поступков. От опрометчивых поступков... Ты хоть думаешь о своем будущем?
- Несомненно.
- И к каким выводам приходишь? - с лисьим интересом.
- Неутешительным.
- Мы тут посовещались... - начала Королева, но Песков оборвал:
- Кто это «мы»?
- Какая разница? Мы - это я и... – заминка на мгновение.
- И все же? - настаивал он.
- Некое лицо заинтересованное в твоем будущем.
- Неужели маменьку взволновала моя горькая судьба? - компромисс с удивлением и скукой.
Королева ничего не ответила, и Песков понял, что его догадка верна. Изобразил досаду на лице. С напускным интересом стал рассматривать картины на стенах. Нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
- Так вот. Мы посовещались и решили, - продолжила она, - что единственный способ изменить твое положение к лучшему - это женить тебя.
- Спасибо, что поставили в известность, - горечью хины растянул губы в саркастической улыбке.
- Поскольку ты всегда был видным кавалером при дворе, то любая девица на выдане будет рада заключить такой брак. Хотя бы к примеру графиня Вулькевич. Прекрасная кандидатура, и сегодня будет на приеме, если еще не прибыла.
- У нее кривые ноги, - равнодушно заметил Песков.
- Что с того? Не в этом дело. Главное в твоем случае - женитьба как таковая. Кривые ноги? Так заведешь себе любовницу с красивыми ногами.
- Думаете это поможет? - недоверие и злость.
- Уверена на девяносто девять процентов.
- А может все-таки не стоит связываться с Вулькевич? Может выберем какую-нибудь красавицу? - издевка не заметная лишь идиоту.
- Зачем? - не обращая внимания говорила Королева. - У Вулькевич большой капитал, их роду уже три сотни лет. По-моему, замечательная кандидатура. Тебе не кажется?
- Кажется...
Королева продолжила:
- Вот и хорошо, что ты согласен. Я была уверена, что ты не откажешься. Ну, а теперь тебе и карты в руки. Подрулишь к ней сегодня. Я поговорю с родителями. Глядишь, через месяц уже будешь женатым человеком. Здорово?
- Я восхищен вашей гениальной идеей, Ваше Величество, - глядя в пол ответил Песков. - Я могу идти?
- Да подожди ты немного! Я хотела еще раз предупредить тебя: не стоит связываться с Кипарис. Ее положение весьма двусмысленно. Так что...
- Я все понял, Ваше Величество. Что-нибудь еще?
- Пожалуй все, - задумчиво повертела в руках бокал. - Да, можешь идти развлекаться. Успехов тебе.
Песков раскланялся, шаркнул носком по паркету и вышел из королевских покоев. Встал рядом с охранником, деревянными пальцами выудил сигарету из пачки, закурил. Смахнул каплю пота над бровью.
Страж неуверенно поправил кобуру, приподнял каску съехавшую на глаза.
- Жарковато сегодня, - просипел он.
Песков кивнул, и охранник несколько оживился.
- Работа наша адская, - доверительно. - На прошлой неделе такое...
- Неси службу, - оборвал Песков, с отвращением к самому себе, и пошел по коридору прочь.
В зале грохотала музыка. Натужно гаркал в микрофон размалеванный тип во фраке. Блистали дамы, роняли пепел кавалеры. Суетились слуги.
Дмитрий с ненавистью смотрел в эту толпу, когда кто-то схватил его за локоть, и Песков уже собрался со злостью двинуть кулаком, но кто-то оказался Андреем. На плече Андрея повисла девушка в красном обтягивающем платье. Тупая пьяная улыбка. Белые зубы.
- А я уже думал где ты запропостился! - сказал Андрей. - Познакомся с новой фрейлиной Королевы. Катерина, м-м-мм...
- Суворова, - подсказала девушка.
- Верно, Суворова! - довольно рассмеялся он. - Как я мог забыть?! Кстати, Дима, а где твоя спутница?
- Спутница? - переспросил Песков. - Где-то здесь, наверное.
- Кого притащил?
- Вильнову, - коротко, как огрызок карандаша.
- О! Недурственно, недурственно.
Мимо проходил слуга с подносом, и Песков утащил два бокала с шампанским. Разом осушил один, швырнул себе под ноги; взвизгнула и засмеялась девушка.
- На счастье, - понимающе сказал Андрей.
С правого фланга приближался генерал Тарп. Между пальцами протеза правой руки была зажата сигара.
-Приветствую вас, господа! - еще издали закричал он. - Неправда ли вечер восхитителен!
-Вы правы как всегда, дорогой генерал! - подхватил Андрей. - Поговаривают, такого большого приема не было со времен окончания правления Георгия. Я не ошибаюсь, милочка?
Девушка кивнула слишком усердно, ее качнуло вперед, и она рухнула лицом вниз прямо на паркет. Приглушенный звук удара.
Генерал от неожиданности выронил сигару. Андрей шумно выпустил воздух и беспомощно разводил руками. Только Песков кинулся переворачивать девушку на спину, попытался привести ее в сидячее положение. Из носа текла кровь, разбавленная алкоголем. Уже бежали слуги. В толпе слышалось:
- Право, господа, какой-то срам...
- Да, не говорите! Нынешнее поколение совершенно не умеет пить.
- Верно, верно. Вот помню лет пять назад мы с господином ловчим...
- Ну что вы там с ловчим? Вот я, давеча, гулял с господами из тайной канцелярии, так скажу я вам - это было нечто!..
Песков повернулся на каблуках и, глядя с ненавистью на гостей, рявкнул:
- Заткнитесь!
Несколько человек попятились, показали спины. Какая-то дама презрительно ухмыльнулась.
- Ты чего? - удивленно спросил Андрей.
Песков не ответил. Двинулся сквозь сверкающие драгоценностями тела, расталкивая плечами, ругаясь сквозь зубы. От него шарахались как от прокаженного. На ходу взял с подноса бокал. Выпил и схватил следующий. Пройдя через весь зал, Дмитрий наткнулся на Вильнову. Вильнова щебетала с господином английским послом.
- Извините, - стремительно, как залп расстрельной команды, сказал он и, взяв баронессу под руку, потащил за собой в угол.
- В чем дело? - нетерпеливо.
- Гранд пардон, - развеялись винные пары, - госпожа баронесса, я вас долго не задержу. Ответьте мне на один вопрос. Графиня Вулькевич здесь?
Вильнова подозрительно посмотрела и задала встречный вопрос:
- Зачем она тебе?
- Жениться собрался.
Мимолетное удивление:
- Сколько ты выпил?
- Я трезв. Ты ответишь на мой вопрос?
- Да, она здесь. Последний раз я ее видела у фонтана. С ней был Ривкат.
- Спасибо, - и он пошел к фонтану...
Сначала Песков еще контролировал ситуацию. Он много пил, но оставался трезвым как стекло и с тоской мечтал о спасительном опьянении. Он старательно выговаривал слова, пытался быть дружелюбным, однако все чаще ловил себя на желании придушить эту Вулькевич. Она было по куриному глупа, и смех ее был похож на клацанье затвора.
А потом его понесло. Неожиданно пол качнулся и стал стремительно приближаться. Потом также стремительно рванулся назад. Песков ощутил неожиданный прилив безумного веселья. Горького веселья. Он хапнул еще. Сцепился с каким-то хлыщом, разбил тому лицо и долго отмывал со смокинга бурые пятна. Дальше Дмитрий внезапно ощутил себя на подиуме перед микрофоном. Возносил высокие благодарные речи нашей любимой Королеве и безудержно смеялся. Поднял тост за прекрасных дам и, когда его громко поддержали, крикнул, что собирается обвенчаться с графиней Вулькевич. Спустился со сцены и заплакал. Потом пел с кем-то хором «На Невском проспекте у бара...». Выпил еще, и неотвратимо навалилось темное забытье...
***

Два коротких, будто выстрел, телефонных звонка. Местный вызов.
- Шеф, наверное, - предположил Гога.
Он оказался прав.
- Женя, зайдите ко мне в кабинет.
Дурной знак, подумал я, опять он перешел на «вы».
- Мда… значит, говоришь, всю планерку меня частили?
- Точно. Думаю, сейчас он тебе знатный клистир загонит.
- А ты и рад.
- Не клевещи на меня. Уж кто-кто, а я тебе сочувствую.
И что мне от его сочувствия?
Медленно, нехотя я встал. Зачем-то посмотрел на себя в зеркало. Поправил челку. Огладил усы и бороду. Понял, что заметно волнуюсь.
- Зря прихорашиваешься. Все равно он тебя сейчас на куски порвет.
- Не смешно. Совсем не смешно.
- Конечно, что уж тут смешного, - показал Гога неровные зубы.
Я постучал в закрытую дверь кабинета шефа. Услышал приглушенное приглашение войти. Уже открыв дверь и наполовину просунувшись, я смалодушничал и спросил:
- Можно?
Шеф был не один. Напротив него за столом, закинув ногу на ногу, сидела молодая женщина в очень дорогом и элегантном деловом костюме темно-синего цвета. Она повернула лицо в мою сторону. У меня моментально заморозило грудную клетку, кончики пальцев резко закололо, а в коленях заиграла неприятная нервная дрожь – мне нужно было срочно сесть. Я понял, что знаю эту женщину. Точнее я знал ее тогда, когда она была еще девушкой, выпускницей школы. Почти десять лет назад эта женщина стала первым человеком, который без обиняков дал мне понять, что я неудачник.
По ее глазам я понял, что она меня узнала, но отнюдь не удивлена и спокойна.
- Присаживайтесь, - сказал шеф.
Думая над каждым шагом, я приблизился к столу. Сломался в коленях и опустился на стул. Специально спрятал руки под столом, чтобы не выдавать своего волнения, хотя, полагаю, мое смятение было абсолютно очевидно. Мне даже показалось, что она смотрит на меня чуть насмешливо. Что, черт возьми, происходит?!
- Знакомьтесь, Женя, - сказал шеф, - это Татьяна Горячева, директор «Дасис». Татьяна, это Евгений Лурье, который будет работать над вашей рекламной статьей.
Татьяна Горячева улыбнулась и кивнула.
- Очень приятно, - сказала она. – Вчера, к сожалению, наша встреча с Евгением не состоялась. По моей вине. Поэтому я решила, что сегодня лучше мне самой приехать в редакцию.
Я сделал какое-то странное, будто рваное, движение головой. Наверное, это все-таки был кивок.
Шеф переводил взгляд с меня на Горячеву и обратно, а я не мог решить, что следует говорить. Татьяна Горячева оказалась моей школьной первой любовью. Это не укладывалось в моей голове. Я не мог заподозрить такого, ведь в прежние годы Таня носила другую фамилию. Безумная карусель последних дней, похоже, вышла на новый круг.
- Думаю, вам нужно обговорить детали, - нашелся шеф.
Горячева вновь улыбнулась. Черт! Я помнил эту улыбку. Когда-то я просто млел от нее, но теперь мне было не до сантиментов.
- Разумеется. Правда, не знаю где это лучше сделать. Как вы считаете? – обратилась она ко мне.
- Может быть, у него в кабинете? – вмешался шеф.
- Честно говоря, я хотела бы сохранить некоторую конфиденциальность. Будет очень обидно, если какая-нибудь информация просочиться раньше времени. Поймите, я не хочу никого обидеть, но журналисты такие люди…
- Я понимаю, - тут же поднял вверх руки шеф. – Трудно с вами спорить.
- Возможно, мы могли бы поговорить с Евгением за обедом. Вы не против, если я ненадолго украду вашего сотрудника? В кафе куда-нибудь по соседству?
Возражать ей шеф был не намерен. Я продолжал молчать.
- Ну, как? Вы сами-то не против? – спросила она меня.
Я откашлялся:
- Не против.
Мы вышли на улицу. Она подошла к серебристому джипу «мерседес». Пискнула сигнализация.
- Садись. Тут недалеко есть тихое и уютное кафе. Угощу тебя в качестве аванса.
Сопротивляться не имело смысла, да и ее тон категорически исключал такую возможность. Еще не оправившись от удивления, я послушно забрался на переднее пассажирское место. Она заученным движением сунула в магнитолу компакт-диск, повернула ключ зажигания, перевела рычаг автоматической коробки передач, и машина рванула с места.
- Классная машина, - сказал я первое, что пришло в голову.
Она на секунду отвлеклась от дороги, посмотрела на меня. Я заметил, как уголки ее губ слегка расползлись в улыбке. Она почти не изменилась. Разве что, место девичьей красоты заняла другая красота, более зрелая и опасная. Еще чувствовалась в ней властность. Горячева явно не сомневалась, что весь этот мир создан для нее.
Заиграла негромкая музыка. Что-то вроде лысого Моби. Всяко лучше, чем сахарные детки, от которых меня уже просто тошнило.
Я вспомнил, как недавно по дороге к родителям мечтал ее встретить. Даже строил в уме наш диалог. А вот теперь не мог найти ни одного подходящего слова. Скажем так, диспозиция резко изменилась – я оказался сразу на несколько социальных ступеней ниже ее. Со своими запущенным алкоголизмом, небритой физиономией и разбитыми ботинками я был совершенно неуместен на переднем кожаном кресле шикарного «мерседеса». Я поежился.
- Сколько стоит?
- Машина?
- Ага.
- Не знаю. Мне ее подарили. Это важно?
Я попытался представить мир, в котором воздыхатели дарят своим пассиям дорогущие автомобили. Прошу прощения, но я невольно подумал о том, не расплачиваются ли они таким образом за какие-то немыслимые сексуальные услуги. Например, за феерический минет (моей фантазии, увы, на большее не хватает). Бытует же словосочетание «свежеотсосанный БМВ».
- Не напрягайся ты так. Я пошутила. На самом деле она мне обошлась где-то в восемьдесят пять тысяч баксов. Все, приехали. Вылезай.
Сползая на тротуар, я мысленно взвесил кейс, набитый аккуратными пачками стодолларовых купюр, и тоненький конверт, в котором мне вручают жалкую зарплату. Несмотря на то, что мы были практически одного роста, я поймал себя на том, что смотрю на Татьяну как-то снизу вверх. Выпить. Как можно скорее. Это остановит меня от дальнейшего самоуничижения.
То ли бар, то ли ресторан назывался «Шинок». Вроде бы и сейчас он существует на Пяти углах. Понятное дело, в ресторане «Шинок» отдают предпочтение украинской кухне.
Горячева выбрала место подальше от входа.
- Что ты будешь? – спросила она меня.
Я замялся.
- Да… как-то неудобно…
- Перестань. Если ты так принципиален, могу потом вычесть это из твоего гонорара. Как и выпитый тобой виски.
- Сегодня я бы предпочел пиво.
- А поесть?
- Спасибо, не хочу.
- Ясно.
Она подозвала официанта. Заказала себе кофе, а мне - кроме пива какую-то холодную мясную закуску. Когда я попытался протестовать, она просто отмахнулась рукой.
- Наверное, у тебя есть ко мне вопросы?
- Нет. Вернее, да. Да, вопросы есть. Много.
- Так задавай.
И тут я задумался, потому что не мог решить, что выяснить в первую очередь. Слишком многое было удивительным и непонятным.
- Ты специально меня искала?
- Ты себя переоцениваешь, - она взяла тонкую дамскую сигарету, прикурила, выпустила дым в сторону. – С чего бы это мне тебя искать?
- Не знаю. Я просто задал вопрос.
- Дурацкий вопрос, Женя, абсолютно дурацкий.
- Тогда зачем ты требовала, чтобы вашей рекламой занялся не кто-нибудь, а я?
- Тут все просто. Нам нужна реклама в вашей газете. Я случайно узнала, что в ней работает мой бывший одноклассник. То есть - ты. И подумала, что лучше иметь дело со старым знакомым. Тем более, что ты был тайно в меня влюблен.
Я покраснел.
- Мне кажется, это не имеет отношения к делу.
- Как знать, Женя.
Официант протянул руку у меня из-за спины и поставил на стол запотевший бокал с пивом. Я поспешно схватил бокал и сделал несколько жадных глотков. Пиво была свежим и вкусным.
Горячева внимательно рассматривала меня. Спросила:
- Много пьешь?
- А это заметно?
- Конечно. У тебя проблемы?
- У всех бывают проблемы. Я - мало чем отличаюсь от других.
- Но пьют не все.
- Тебя это беспокоит? Думаешь, не справлюсь с вашей рекламой? Тогда выбери другого журналиста.
- Нет, я думаю, ты подходишь лучше всего. Мне кажется, что тебе это как раз удастся очень хорошо.
- Откуда у тебя такое предчувствие?
Она ненадолго задумалась.
- Дело в том, что ты не случайно оказался запертым прошлой ночью в нашем магазине.
- В смысле?
- Ну… скажем так, что я этого хотела. Мне было нужно, чтобы ты провел там ночь.
- Зачем? – я не донес до рта бокал с пивом.
- Сейчас я вряд ли смогу тебе это объяснить. Возможно, позже. Не исключено, ты и сам со временем поймешь.
Я сунул сигарету в зубы. Отодвинул от себя тарелку с закуской.
- Вот теперь я вконец запутался. Что за тайны мадридского двора?
- Тайны мадридского двора? Что ж, можно и так сказать. На мой взгляд, ты слишком мучаешься вопросами, на которые еще рано получать ответы. Мой тебе совет – забудь о них на время. В самом деле, все, что тебе нужно знать, это то, что мы открывает гипермаркет, а ты должен написать нам рекламу. Нам нужна очень хорошая, особенная статья. И получиться у тебя она может только при определенных обстоятельствах.
- Каких?
Она не ответила. Пригубила кофе.
- Все-таки, это как-то связано с… как бы это сказать… с тем, что между нами было?
- А разве между нами что-то было? – она хитро улыбнулась.
- Ну хорошо, не было… Но я был…
Я никак не мог решиться этого сказать. Даже в прошедшем времени я боялся признаться в своей любви.
- Хочешь знать, как это связано с тем, что ты был в меня влюблен?
Я кивнул.
Продолжая хитро улыбаться, склонив голову немного набок, она сказала:
- Лишь настолько, насколько все в этом мире взаимосвязано.

По-моему я уже говорил, что с творческим кризисом помогла справиться его виновница – Алёна. Вроде того, как подобное нужно лечить подобным, или же клин клином выбивают.
Мы уже встречались несколько месяцев, голова моя от ощущения неземного счастья иногда выглядывала над райскими облаками. Вряд ли когда-нибудь еще мне доводилось испытывать такое яркое чувство. До того момента жизнь моя, несмотря на друзей, была пропитана одиночеством. Я реально ощущал себя потерянной половинкой разбитого целого (а тут еще и жесточайший спермотоксикоз). Алёна лишила меня одиночества, за что ей отдельное спасибо.
Витая в облаках, у меня не было причин возвращаться к такому мрачному рассказу как «Грязь».
Помню, мы ехали с ней в метро – я провожал ее домой. На станции «Горьковская» она спросила меня, когда я последний раз что-нибудь писал. Я честно признался, что не помню. И вдруг она очень резко ошарашила меня заявлением, что тогда с какой стати я считаю себя писателем. Вот так, все очень просто. Не исключено, и даже скорее всего, я испугался, что Алёна может меня разлюбить.
На следующий день, сразу после обеда я сел за компьютер и заставил себя открыть давно забытый файл с недописанной «Грязью». И начал писать.
Встал я из-за компьютера только поставив последнюю точку. Рассказ был закончен. Вот его вторая часть:

Проснулся, как вынырнул на поверхность воды. Быстро и безвозвратно. Глаза открывать не стал, а долго прислушивался к организму. На удивление ничего не болело, и только в голове стоял непонятный тихий гул. Как в колоколе спустя минуту после удара.
Он посмотрел сквозь полуоткрытые веки, понял, что находится не у себя дома, и все вспомнил. От воспоминаний стало очень плохо. Горло стянуло тисками. Сжал кулаки до нестерпимой боли и заскулил от тоски и безысходности.
Рядом зашевелились и зевнули. Он посмотрел и тут же отвернулся с легким стоном. Справа разбросалась на мятых простынях графиня Вулькевич.
- Доброе утро, милый, - сказала она.
- Доброе, - глухо.
- Что, голова болит?
- Болит, - помедлив, ответил он.
- Может аспирину?
- Это не поможет.
- Я все же прикажу подать, - сказала графиня, накинула на костлявые плечи халат и дернула мохнатый шнур, свисающий рядом с изголовьем широкой, как полигон, постели.
Вдалеке звякнул колокольчик. Дверь открылась и вошел слуга.
- Родион, стакан воды и аспирин.
Слуга безмолвно кивнул и исчез.
- Ночь была прекрасной, - сказала графиня глупо улыбаясь.
- Я счастлив, что оправдал ваши надежды, - сказал Песков, глядя в потолок.
Поднял руку к глазам посмотреть на часы и увидел кольцо на безымянном пальце.
- Что это? - как крик смертельно больного.
- Бедненький, совсем ничего не помнит. Верно?
- Что это такое?
- А как ты думаешь? - кокетливо.
Появился слуга с подносом. Поставил на туалетный столик. Ушел.
- Мы обручились сегодня ночью, - с вызовом сказала графиня.
- О, Боже, - не стесняясь сказал Песков. Встал с кровати и стал искать свой костюм. - Где моя одежда?
- Я приказала его почистить.
- Так. Его уже почистили?
- Не знаю. Ты куда-то собрался?
- Да. Мне нужен мой костюм.
- Ну хорошо, я сейчас разузнаю.
Костюм все-таки почистили и через пять минут принесли. Песков суетливо запихивал себя в смокинг, а графиня не сводила с него расширенных испуганных глаз.
- Я что-то сказала не так? - голос ее дрожал, как дичь в зубах хищника.
- Да. Вернее, нет. Вы здесь ни при чем, - сказал он, стягивая с пальца кольцо. Положил на столик. - Извините.
И он ушел.
Его машина стояла прямо у входа. Полный бак. Неожиданная царапина на борту. Дворецкий пожелал всяческих благ. Песков буркнул неразборчивое в ответ.
Он гнал машину через город. Идя на обгон грузовика, он думал о том, как там у него дома Тина.
Ключом в замок попал не сразу. Окунулся в родное. Не снимая ботинок, вошел в комнату. Тина, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди, спала. Прядка волос поперек щеки. Ладонь под головой. Совсем еще девчонка. И Песков ощутил прилив нежности. Он опустился с ней рядом на колени и просто смотрел на ее озаренное изнутри лицо. Видимо, ей снилось что-то хорошее.
Зазвонил телефон. Дмитрий метнулся к аппарату. Снял трубку.
- Я слушаю.
- Вас беспокоят из приемной Королевы. Ее Величество хочет поговорить с вами господин Песков.
- Да.
Шорох, популярная мелодия. Голос Королевы:
- Песков, это ты?
- Я, Ваше Величество.
- Ты что, совсем с перепою не соображаешь?
- О чем вы? - искренность весеннего льда.
- О том, Песков, о том. Что за фортеля ты выкидываешь?
- Я не понимаю, госпожа. Объяснитесь, пожалуйста.
- Не старайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле. Я говорю о Вулькевич.
- А что случилось с графиней?
- Прекрати эти игры, Песков. Доиграешься.
- Кажется, вы мне угрожаете, Королева?
- Угрожаю? Ха!.. Я тебя предупреждаю, если ты порвешь с Вулькевич, ничем хорошим это не кончиться.
- Пожалуй, я пренебрегу вашим предупреждением, Ваше Величество.
- А мне вчера казалось, что ты все понял, - сказала Королева после паузы и дала отбой.
Он повесил трубку.
Тина смотрела на него и сонно улыбалась.
- Я тебя разбудил, малыш?
- Угу. Давно пришел?
- Нет, - честно признался он.
- А я тебя до шести утра ждала. Потом заснула.
Ты свинья, Песков, подумал он.
- Что тебе снилось?
- Мне снилось, что ты пришел. Я открываю глаза, а ты действительно пришел.
Песков подошел к ней, сел рядом. Погладил ее растрепанные шелковистые волосы.
- Прости меня, - сказал он.
-З а что?
Он не ответил, потянулся к ней, сначала неуверенно приложил свои губы к ее губам, потом она ответила ему поцелуем, и Песков обнял ее, притянул к себе. Нежность переполняла его, он бережно положил ее на матрас, и мир раздвинулся до беспредельности, и никого в этом мире, кроме него и ее, не было...
Он лежал головой на ее коленях, а она наматывала на палец его челку и рассказывала, как она его ждала.
- Почему тебя так долго не было? - спросила она, закончив.
Песков молчал, собирался с духом. Не мог побороть липкий сковывающий страх.
- Что-то случилось? - участливо.
- Честно говоря, да, - ответил он и все без утайки рассказал. От начала и до конца.
Тина молчала, ни разу не перебила его, и только лицо ее мрачнело. Глаза наполнились болью. Когда он закончил, она поцеловала его и прошептала:
- Бедный мой, как же они тебя искалечили...
Он хотел сказать, что черт с ним. Ее положение еще хуже. Но тут позвонили в дверь. Песков накинул халат и пошел в прихожую. В животе шевельнулись какие-то холодные щупальца.
За дверью переступали с ноги на ногу пятеро детин в маскировочных комбинезонах, в бронежилетах и при автоматах.
- Господин Песков? - осведомился один.
- Да...- обмирая просипел Дмитрий.
- У нас ордер на арест Татьяны Кипарис. Она ведь здесь, - и не дожидаясь ответа все пятеро вдвинулись в квартиру, оттеснив Пескова в угол. Пока он судорожно соображал что делать, детины прогрохотали в комнату. Он тоже было сунулся туда, но в проеме возник автоматчик и неприступно заявил, подталкивая Дмитрия прикладом:
- Не положено.
Песков вознамерился уже съездить ему по уху, однако не успел этого сделать. Вывели Тину. Руки стянуты за спиной наручниками, кофточка криво застегнута.
- Не бойся, - крикнул он. - Все будет хорошо!
Она безнадежно кивнула. Он попытался приблизиться к ней, но его аккуратно сшибли с ног, беззлобно пнули подкованным сапогом в живот. Лежал, захлебываясь воздухом, а ее уводили прочь. В глазах почернело от злости.
Отдышавшись, Песков поднялся, закрыл дверь. На кухне залез в буфет, зубами сорвал пробку с бутылки коньяка. Руки предательски дрожали. Горлышко лязгало о зубы. Жаркий поток ринулся по пищеводу. Тепло расплылось в животе, точно напротив ушиба. Немного отпустило и Дмитрий сел на табурет. Стиснул голову руками.
- Что делать? - спросил он пустую квартиру. Квартира молчала.
Он посидел так собираясь с мыслями, приводя в порядок бардак в пропитых мозгах. Наведя ревизию он отправился в комнату.
Песков набрал номер приемной Королевы.
- Мне необходимо поговорить с Ее Величеством.
- Кто говорит?
- Песков.
- Песков, - повторили и осеклись, прикрыли ладонью микрофон и зашептали в сторону. Снова в трубку, - Вы знаете, господин Песков, Королева покинула резиденцию и отправилась на летний отдых к побережью.
- Перестаньте врать. Я прекрасно знаю, что Королева в резиденции. Мне необходимо поговорить с ней!
- Ничем не могу помочь. Королева на побережье.
- Учтите, я ведь приеду. И если Ее Величество окажется у себя, то вы лишитесь своего тепленького местечка!
- Вы угрожаете?
- Нет, предупреждаю, - зло рявкнул он и бросил трубку на рычаг.
Бессилие. Песков схватил телефон и швырнул его о стену. Легче не стало. Он подошел к тумбочке. Достал с нижней полки матово поблескивающий пистолет. Оттянул затвор. Пуля вошла в ствол. Повертел оружие в руках и сунул в карман.
Близился вечер. На дорогах было полно машин. Уродливые грузовики. Пробки на каждом перекрестке. В итоге до резиденции Песков добрался через час.
Никто не спустился к нему по парадной лестнице. Дмитрий поднялся ко входу и толкнул тяжелую дверь, больше похожую на ворота. Он вошел. Появился дворецкий с унылой миной.
- Велено никого не пускать.
- С дороги, - Песков толкнул слугу в грудь, тот упал навзничь.
- Я позову охрану! - крикнул вдогонку дворецкий.
- Зови, зови...
На пути в приемную никого не было. Резиденция словно вымерла. Может действительно Королева уехала, мельком подумал он.
В приемной за массивным столом сидел секретарь-референт. Вскинул голову. Заготовленная улыбка.
- Господин Песков, как я рад вас видеть! Знаете, вы чуть-чуть опоздали. Совсем недавно Ее Величество покинули Город.
- И все же я, пожалуй, войду, - с упорством самоубийцы сказал Песков. Он двинулся мимо стола к алой портьере, скрывающей покои Королевы.
Референт потянулся к кнопке тревоги, но Дмитрий направил на него пистолет:
- Не стоит этого делать.
Секретарь плюхнулся обратно в кресло и положил руки на колени.
За портьерой скрывалась еще одна дверь. За ней длинный коридор. Совсем рядом от себя Песков заметил сопящего охранника и, не давая ему опомниться, нанес удар рукоятью пистолета в челюсть. Охранник только ойкнул и грузно осел.
Бегом, чтобы не успели остановить, в конец коридора.
Дмитрий ворвался в кабинет Королевы. Ее Величество раскинулась на софе и читала книгу. Бросила взгляд в сторону вошедшего.
- А, это ты... Что тебе надо? - в ее глазах не было испуга.
- Зачем?
- Что «зачем»?
- Зачем арестовали Тину?
- Кипарис? Она обвиняется в государственном заговоре, и ее будут судить. Строго.
- Какого черта ты к ней прицепилась? Она же еще девчонка!
- А тебе-то какое дело, Песков? Или Вулькевич? Ты собираешься менять фамилию или как?
Он поднял руку с пистолетом. Рука дрожала.
- Кончай дурить! Алкоголик, - презрительно фыркнула Королева.
И тогда он нажал на курок... Но выстрела не было. Щелчок и облеченный смех Ее Величества. Песков растерянно повертел пистолет. Он забыл снять оружие с предохранителя. Он привел пистолет в боевое состояние и вновь направил его на Королеву.
Песков хотел что-то сказать перед тем, как убить ее, но тут в кабинете поднялась суета, топот множества ног. Сзади на него налетели, выбили оружие и опрокинули на пол. В спину уперлись то ли сапогом, то ли коленом, стали выворачивать руки, нацепили браслеты, а голову вдавили в пол, и все это время в ушах звучал издевательский женский смех. Песков вывернул голову и посмотрел на Королеву.
- Ну и дрянь же ты, - как выплюнул он.
Его больно ударили в ребра. Она приблизилась.
- Отвезите этого невротика домой, - сказала она и добавила. - К жене.
И его потащили по сумрачным коридорам, не слишком заботясь о том, чтобы его голова не ударялась об углы, а он все продолжал повторять разбитыми губами: «Ну убейте, убейте меня... пожалуйста...».

6.

Как часто вижу я сон. Мой удивительный сон… Эти строки все еще поет старик Розенбом, точнее, Розенбаум. Я тоже часто вижу сон. Не удивительный сон, но настырный. Является ко мне, зараза, раз за разом и оставляет после себя неприятный осадок. Гнетущее ощущение. Знаете, такое чувство, когда просыпаешься и тягостно на душе, потому что кажется, будто случилось непоправимое и очень плохое. Потом, правда, все проходит, но… Ведь этот дрянной сон приходит вновь и вновь.
Мне снится, что мы гуляем со Стасом. Просто шляемся по набережной Смоленки, по родным улицам – Наличной и Кораблестроителей. И вроде бы все хорошо, но тут мы встречаем моих старых школьных приятелей, с которыми я давно не виделся. И я так рад этой встрече, что с большим энтузиазмом начинаю с ними общаться, начисто позабыв о Стасе. И даже когда он протягивает на прощание руку, говорит, что пойдет, пожалуй, - даже тогда я всего лишь пожимаю его ладонь и говорю «пока». Он уходит, а я еще какое-то время продолжаю разговаривать с приятелями, пока с испугом ни понимаю, что Стас-то на меня обиделся и совершенно правильно сделал, – это я осознаю. И мечусь, бегаю туда-сюда, ищу его, чтобы испросить прощение, но его нигде нет. От щемящего чувства я почти готов плакать. Остро осознаю, что Стаса потерял. Потерял друга.

В редакцию после встречи с Горячевой я вернулся, все еще пребывая в смятении. Какие сроки, спросил я ее, но она сказала мне не беспокоиться о времени – для них важно в первую очередь качество текста. Я спросил, кому это им. Мы – это фирма, пояснила Таня…
Происходящее смахивало на бред. Центральной фигурой в этом безумии была она, Татьяна Горячева, оказавшаяся моей первой школьной любовью. Или наоборот – моя первая любовь обернулась властной бизнес-вумен, твердо знающей чего хочет в этой жизни. Ее появление сквозило неуместной театральностью. Театральной неуместностью. Так мне думалось.
- Что-то ты долго. И выглядишь неважно. Видно, шеф тебе действительно солидный клистир загнал, - Гога не пытался удержаться от смеха.
Я оставил это без внимания.
- Тебе, между прочим, звонили.
- Кто?
- Сначала звонил твой приятель. Стас, кажется.
- Что-нибудь передал?
- Да, он сказал, что уезжает сегодня в командировку в Москву. Просил, чтобы ты его перед этим нашел.
- Ясно. А еще кто звонил?
- Несколько раз тебя домогался некий Федор. В конце концов, он сказал, что больше звонить не будет.
- Как он сказал?
- Сказал, что больше звонить не будет.
- Совсем?
- Откуда мне знать. Просто просил тебе передать, что больше звонить не намерен.
- Блин, говно какое… Так прямо и сказал?
- Прямо так. И еще добавил, что теперь участь Карена на твоей совести.
- Блядь! – каюсь, не сдержался. – За что мне это? За какие такие грехи?
- А что такое?
- Неважно, - разумеется, я обращался с вопросами не к Гоге, а к кое-кому рангом повыше.
- Зря ты так паришься. Кто этот Федя?
- Тот самый приятель Карена, который хотел со мной поговорить. Вроде бы, это было очень важно, но я дважды опоздал на встречу.
- Да… Не везет тебе в последние дни со встречами. Вот и с рекламодателем тебе никак не повидаться.
Я мрачно посмотрел на него.
- С ней я встретился, - после некоторого молчания признался я. – Потому и задержался.
- Ну и как?
- Что значит как? Никак. Нормально. Поговорили.
- Она молодая?
- Моя ровесница.
- Красивая?
- Ты о чем-нибудь другом можешь думать?
- Значит, красивая? – Гога мечтательно закатил глаза и плотоядно облизнул губы.
- У нее серебристый джип «мерседес».
- Тем лучше.
- Осел! Она в день тратит, наверное, столько, сколько мы с тобой вместе взятые за месяц.
- Значит, тебя только это останавливает?
- Иди ты. Конечно, не только это. У меня семья…
- О как… О семье вспомнил. А на пьянке по случаю юбилея родной газеты тебя это не останавливало.
- Хватит. Сколько можно припоминать?
- Она тебе откармливать будет… как бычка-производителя, - продолжал фантазировать Гога.
Я поднялся, на ходу достал сигареты и вышел на улицу курить. Было слякотно, на тротуаре под ногами хлюпала снежно-водяная масса, замешанная на песке.
Напротив, у института, дымили болезненно бледные студентки. От холода они иногда начинали переступать с ноги на ногу. Вспомнились времена моего обучения в Политехе. С некоторым восхищением вспомнилось, например, как я пил пиво на двадцатиградусном морозе. О стенки бутылки, будто рождественские колокольчики, позвякивали маленькие льдинки. В ту пору я предпочитал такую музыку. И хоть бы что – никакой ангины не подхватывал. Теперь бы я не рискнул повторить этот номер.
Мимо меня заскользил к своему бэ-эм-вэ наш генеральный директор. Его лысина влажно поблескивала, а лицо было подозрительно румяно. Нажрался уже своего джина, - то ли с завистью, то ли с ненавистью подумал я.
Интуиция подсказывала мне, что Федор действительно больше не позвонит. Что-то, похожее на совесть, ело изнутри. Я был зол на проклятого Федора: на кой ему, спрашивается, потребовалось обвинять меня в несчастьях Карена?! И вообще, причем здесь я? Карен сам пропал и, если не объявляется, то, значит, все его устраивает. Какого черта?
Несколько раз подряд быстро затянувшись, я бросил окурок под ноги, достал мобильник и набрал номер Стаса.
- Ты еще здесь?
- Да. Вечером уезжаю. Придешь проводить?
- Зачем?
- Ну так… Поболтали бы, пивка попили…
- Это несерьезно. Ты же знаешь, что у меня проблемы с Алёнкой. Как раз сегодня мы планируем обстоятельно поговорить. Представляешь, если я вместо этого пойду тебя проводить? Это же поздно будет?
- Не так уж и поздно. Часов в двенадцать будешь дома. Скажешь, что я очень просил.
- Во-первых, полночь – это, знаешь ли, не самое подходящее время для душеспасительных бесед. А во-вторых, не понимаю, чего тебе так приспичило, чтобы я тебя проводил?
- Тебя мало того, что я просто хочу с тобой повидаться?
- Я очень тронут, но напоминаю, что у меня серьезные семейные проблемы. И я, конечно, очень тебя люблю, но не до такой же степени!
- Женя, ты меня знаешь. Была бы ерунда, я к тебе не приставал. Нужно поговорить, потому что это и тебя касается.
- Что «это»?
- Я не хочу обсуждать это по телефону. Потому и прошу, чтобы ты пришел на вокзал. А то вдруг, когда я вернусь из Москвы, уже будет поздно.
Последние дни слишком часто мне говорят о том, что будет поздно. Например: поздно выручать Карена, поздно заниматься рекламой, поздно пытаться сохранить брак. У меня даже закралось подозрение, будто бы всё – то есть абсолютно всё – завтра уже будет поздно. Этим наблюдением я и поделился со Стасом. Он отчетливо вздохнул и мне послышалось, словно он остервенело почесал заросшую рыжеватой щетиной щеку.
- Откровенно говоря, это касается нас троих. Меня, тебя и Карена, - признался он.
- Что-о-о? – мои глаза округлились в две буквы «о».
- Что слышал.
- А ты-то вдруг чего о Карене вспомнил?
- Я бы сказал, что мне напомнили.
- Да что ж такое происходит?!! – не выдержал я. – Сговорились вы все что ли?
- Так ты придешь?
- Приду… куда мне деваться. Куда деваться-то?

Поженились мы через год и два месяца после того, что сошлись. В смысле с тех пор, как я стал Алёнкиным бойфрендом, а она моей девушкой.
В общем-то всех устраивало такое положение вещей. Не исключая нас самих. Я, конечно, был безумно влюблен, но скоропалительных брачных планов у меня не было. К слову, нам было еще только по восемнадцать годов-то. Гипотетически – именно, гипотетически - мы обсуждали возможность женитьбы. Но, по нашим представлениям, это могло случиться не раньше чем через пять лет. Почему-то цифра «пять» оказывала на нас буквально магическое действие. Как заклинание «все будет хорошо».
Волею судьбы (хотя, пожалуй, нашей) жизнь сложилась несколько иначе. Месяцев через девять нашей с Алёной активной половой жизни, она забеременела. Кстати, в свой день рождения. Винить в этом некого, даже нас самих, потому как вышло это спонтанно, с удовольствием, а главное – с любовью. Про аборт я не желал ничего слышать, Алёна – не спорила. Не совсем осознавая на что иду, я твердо заявил, что раз уж так получилось, то будем жениться. Представляете, двое, еще вчера бывшие детьми, с серьезным видом решают сочетаться законным браком! Наверное, со стороны - исключительно уморительное зрелище. Подозреваю, в тот момент во мне заговорили, нет, не заговорили, а заорали еврейские гены (как ранее проявили себя с лучшей стороны шустрые семитские сперматозоиды), для которых семейные ценности – жизнеопределяющие.
Как отреагировали родители на наш первый осмысленный, но не лишенный безумия поступок – разговор отдельный. Не менее важно мне было мнение друзей, но я и сегодня часто размышляю над одним эпизодом и не знаю, как мне его оценить. То ли со знаком «плюс», то ли – со знаком «минус»… А может быть иначе, но мне не хватает слов и математических знаков.
Об этом эпизоде мне рассказала через некоторое время сама Алёна. Однажды в мое отсутствие, когда до свадьбы оставалось уже меньше месяца, в гости к ней пришел Стас (я, кажется, уже говорил, что со взаимопониманием у них все было в порядке). Не подумайте ничего плохого, он пришел поговорить. Но – серьезно. Хотя беседа и шла в атмосфере их обоюдной любви ко мне, но заочных комплиментов мне не отсыпали. Скорее, наоборот. Стас довольно быстро выложил суть своих сомнений: понимает ли Алёна за кого она выходит замуж? Да, сказала Алёна, я понимаю, что он оболтус, раздолбай, что он вылетел из института, что у него нет работы. Но, по ее словам, именно такого она меня и любила. И Стас сказал, что в таком случае у него вопросов больше нет. Именно так: вопросов больше нет…
Вот, собственно, и весь эпизод. А как бы вы на моем месте его расценили?

К вечеру пошел снег. Почти невесомый он падал овсяными хлопьями. Впрочем, температура по-прежнему колебалась в районе относительного нуля градусов, а потому под ногами моментально поспевала натуральная каша. На ботинки налипали какие-то неаппетитного вида комки, и каждую минуту прохожие рисковали оскользнуться и всем телом плюхнуться под ноги остальным.
Ботинки, несколько месяцев назад купленные в Финляндии за 40 вражеских евро, успели изрядно поизноситься и теперь, как говорится, просили каши. Так что любая влага спешила быстрее проникнуть внутрь. Я всей ступней ощущал, как постепенно носки пропитываются водой, вслед затем замерзают ноги, а потом уже и остальное тело. Шмыгая носом, я подумал о возможной простуде и даже (кто знает?) ангине, но перспектива оплачиваемого больничного листа сегодня меня не грела, хотя временно и отодвинула бы решение моих проблем на неопределенный срок.
Стас появился за стеклянной метрополитеновской дверью. В руке у него было большая дорожная сумка. Подойдя, он протянул для приветствия ладонь. Я пожал ее и спросил:
- Ну?
- Пошли, - сказал Стас и направился к платформам.
Правее и чуть-чуть позади я последовал за ним. В едком желтом свете фонарей чавкали призежающие-отъезжащию, навьюченные чемоданами и рюкзаками. Не зная чем занять руки, я сунул их в карманы и почувствовал себя праздношатающимся. Никуда не собираюсь, ниоткуда не приехал. Застыл между тут и там.
- Пиво пить будем? – обернулся Стас.
- Не знаю, - пальцы на ногах не разжимались от холода, я невольно сутулился ущербным вопросительным знаком. – Может, чего-нибудь покрепче?
Стас задрал брови и многозначительно протянул «ну-ну». До перронов мы не дошли. Он отдал мне свою сумку и в ближайшем ларьке, коих на Московском вокзале не счесть, купил себе бутылку «Хольстена» и маленький пакетик фисташек. Я вернул ему багаж и стал изучать витрину. Цены, даже на такого бывалого любителя выпить и закусить как я, произвели впечатление. Монбланом они возвышались над прочими ценниками в городе. Пожалуй, дороже пиво стоило только в престижных найт-клабах. В уме я прикинул сколько останется, если купить маленькую бутылочку «Хайнекена», недовольно скривился и попросил банку экспортной 7-й «Балтики», главное достоинство которой в том, что стать хуже она уже не может.
- Мой поезд через сорок минут. Как раз успеем.
- Успеем что? – хотя Стас расположился на скамейке, я продолжал стоять напротив него.
- Да ты садись, - он похлопал по деревяшке рядом с собой.
- Я на работе насиделся, могу и постоять.
- Садись, - устало повторил он.
Я переступил с ноги на ногу и опустился рядом со Стасом. Пыф-с-с-с-с-с-с, - с таким пронзительным звуков открывается пивная банка. Потом помог другу и сорвал зажигалкой пробку с его бутылки. Мы символически чокнулись и сделали по глотку.
- Ну, так что? Говори уже…
Стас резко мотнул головой в противоположную от меня сторону, пригладил зачем-то волосы и только потом повернул ко мне лицо.
- Звонил один человек…
Мне показалось, что карусель событий последних дней выходит на новый безумный круг.
- Угадай с трех раз кто? – предложил Стас.
- Похоже, мне хватит и одного раза, - вздохнул я. – Это был Федор?
- С чего ты взял?
- Нетрудно догадаться. Знал бы ты, что происходит со мной последние два дня. Вернее, уже три… Короче, теперь мне это кажется довольно логичным.
- Насчет логики не уверен, но в главном ты прав, звонил действительно Федор.
- О чем говорили?
- Не о чем, а о ком. Конечно, о Карене.
- Что сказал Федор?
- Первым делом он порадовал меня известием о том, что спасение Карена теперь в моих руках.
- Этот загадочный Федя начинает повторяться…
- Не знаю, тебе виднее, но, по его словам, я должен благодарить тебя за эту честь.
- Не понял?
- Все очень просто. Федор сказал, что ты отнюдь не горишь желанием помогать Карену. И последняя надежда остается на меня. В общем, спасибо тебе, друг.
- Давай обойдемся без патетики. Он хотя бы объяснил, отчего нужно спасать Карена?
- Как тебе сказать… В общих чертах. Намеками в основном. Он настаивал, чтобы я обязательно встретился с Кареном.
- И каким же образом он это себе представляет? Я пытался найти Карена, но бесполезно.
- Очень просто. Федор сказал мне, где его искать.
Я основательно приложился к банке с пивом, перевел дух и спросил, где же следует искать Карена.
- Федор утверждает, что Карен живет на даче своего приятеля под Выборгом, километров двадцать не доезжая. Я записал адрес, - Стас протянул мне свернутый лист бумаги.
Я машинально взял его и повертел перед собой.
- Зачем ты мне его даешь?
- Ты не хочешь помочь Карену?
- Я не понимаю, чем я могу помочь Карену, а главное не уверен, что ему вообще требуется чья бы то ни было помощь!
- Федор говорит…
- Мало ли что говорит какой-то неизвестный по телефону! – перебил я. – Может быть, это глупые шутки? Откуда нам знать?
- Ты прав, мы не знаем, - спокойно согласился Стас. – Но есть только один способ убедиться, прав ли Федор.
В банке оставалось чуть меньше половины, и волевым усилием я допил пиво за один раз. Я уже знал, что скажет Стас. Понимал, что он прав, но слышать этого не хотел.
- Предлагаешь мне махнуть под Выборг?
- У тебя есть другие варианты?
- Нет у меня никаких вариантов, - я со злостью выбил из пачки сигарету и прикусил зубами фильтр.
Стас не сводил с меня внимательных глаз. Я заметил в них тень скрытого сожаления, но не мог определить причину ее происхождения. Возможно, он бы и рад был сам помочь Карену, но тот решительно оборвал с ним всякую связь.
- Ну, так что? – допытывался он.
- Это нереально, - я пустил в сторону сигаретный дым. – Я совершенно не представляю, когда бы смог туда поехать.
- Не понимаю. Что в этом сложного? Пара часов на электричке и ты на месте.
- Не все так просто. Пара часов туда, столько же обратно… Плюс - неизвестно, сколько придется пробыть там. А у меня, между прочим, аврал на работе.
- Какой аврал?
Я вспомнил, как Горячева просила, чтобы я не порол горячку.
- Я же тебе говорил. На мне висит реклама для гипермаркета. И шеф, похоже, готов воспользоваться любым удобным предлогом, чтобы меня уволить.
- Не могу понять: ты меня убеждаешь, что не в силах поехать, или себя?
Я пожал плечами.
- Передо мной можешь не оправдываться. Собственно, какое мне теперь дело? Пожалуйста, решай свои проблемы. Карен как-нибудь сам выкрутится – ему не впервой.
Но я чувствовал, что Стас не согласен с тем, что говорит. Мне было стыдно за свои оправдания. Да что там оправдания!.. Иначе, как нелепыми отмазками и не назовешь. Еще пару лет назад ситуация, подобная этой, показалась бы мне дикой. Но вот она, и я в ней участвую… И тут я подумал, что, может быть, некие связи разрушились не только в окружающем мире, а где-то у меня внутри.

Последнее время я все чаще вспоминаю нашу свадьбу. Парадокс, - чем больше удаляешься от определенного момента своей жизни, тем сильнее он завладевает тобой. Он настойчиво прокручивается раз за разом в голове, и кажется, будто бы он продолжает жить. Или быть. Пусть и хотя бы исключительно в твоем сознании. Но речь, в общем-то, сейчас не о том. Более всего меня преследует мысль, что свадьба стала важным рубежом не только в моей и Алёниной судьбе. Нет, меня не покидает ощущение, что это каким-то неведомым, незаметным глазу, механизмом жизни зацепило и моих друзей – Карена и Стаса. Хоть и не мгновенно, но весьма скоро узел, который намертво стягивал нас троих, стал ослабевать. Само собой получилось, что все больше моего времени стали занимать молодая жена и новорожденный сын, а у ребят хватало своих проблем. Вряд ли имеет смысл искать виновного в подобном развитии событий.
А еще я вспоминаю день свадьбы. Обстановка всеобщей нервозности. Бьющий в нос запах корвалола, которого я наглотался от внезапно нахлынувшего приступа страха. Слишком красивая для такого сопливого пацана, как я, Алёна. Родственники суетятся и боятся опоздать. Спокойствие проявляют мои друзья. Стас уговорил своего институтского приятеля на своем черном «Опеле» возить по городу молодоженов. Карен выручил меня буквально перед самой церемонией, когда оказалось, что у меня проблемы с галстуком. Короче, они оба помогли мне пережить этот день.
Признаюсь, я задолго решил, кто будет моим свидетелем во Дворце бракосочетаний. А сами-то вы как считаете, кого я мог выбрать? Вот и для меня тогда даже не возникало такого вопроса. Конечно, это был Карен. Но вот сейчас я не перестаю думать, а не обидел ли я тем самым Стаса? Он, само собой, и виду не показал, но я-то знаю, как глубоко он способен прятать переживания. Теперь я понимаю, что мог поступить иначе. Например, обсудить проблему вместе с ними, объяснить Стасу, почему именно я хочу, чтобы свидетелем был Карен. Уверен, он бы понял меня. Или же я мог предложить им решать, кто из них двоих станет свидетелем. Увы, я не воспользовался ни той, ни другой возможностью.

Я стоял на сползающей под землю ленте эскалатора, и наш разговор со Стасом не выходил у меня из головы. Мы расстались вполне по-дружески, крепко пожали друг другу руки, я пожелал ему удачной поездки, а он мне - разобраться с проблемами на работе и дома, но осталось то, что Стас не стал говорить. Если честно, ему не требовалось этого озвучивать. Он вполне ясно дал понять, чего ждет от меня.
На платформе поздние пассажиры ждали электричку, поворачивая стертые искусственным светом лица в сторону темного провала тоннеля. Я присоединился к ним, но вовсе не хотел быть одним из них. Задаваясь вопросом, что меня с ними объединяет, я не мог найти ответа. Зато тем сильнее я осознавал, что есть люди, с которыми меня объединяет очень многое, с которыми меня объединяет вся моя жизнь. Эта, в сущности, простая истина открылась так неожиданно ярко, что я в растерянности потер лоб, ощутил слабость в ногах и был вынужден присесть на скамью у стены.
Я вздрогнул, - на поясе завибрировал мобильный телефон. Звонила жена.
- Да, Алёна, - устало сказал я, поднеся трубку к уху.
- Ну и как это понимать? – несмотря на отвратительную связь, сильно искаженные интонации, я заметил нервозность и тревогу в голосе жены. – Где ты застрял на этот раз?
- Прости, совсем закрутился и забыл тебе позвонить. Я уже еду домой.
- Ты же обещал вернуться сегодня не поздно!
- Я помню. Но я должен был обязательно встретиться со Стасом.
- Друзья для тебя важнее семьи?
- Не надо утрировать. Дело не в этом. Нам нужно было поговорить…
- Нам с тобой тоже нужно было поговорить.
- Алёна, я сейчас приеду, и мы обо всем поговорим. Но мне действительно было необходимо повидаться со Стасом. Это касается Карена.
На другой стороне сотовой связи возникла пауза.
- Они же больше не общаются, - теперь в ее тоне прибавилось недоверия.
- Не общаются. По телефону долго объяснять, дома тебе обо всем расскажу.
- А что там за женский голос?
- Какой голос, Алёна?! – простонал я. – Я в метро.
- Не знаю. Ладно, возвращайся, а там посмотрим.
- Пожалуйста, верь мне. Я буду совсем скоро.
Она прервала соединение, а я еще какое-то время сидел, держа перед глазами потухший мобильник. Из тоннеля с воем выплыла электричка. Раздвинулись двери, но я продолжал сидеть. Не оцепенение, но двигаться не хотелось. Я задумался, права ли была Алёна, когда сказала, что друзья для меня важнее, чем семья. Возможно, иногда именно так оно и было. Плохо ли, хорошо – какая разница?
Продолжая в задумчивости чесать волосы на затылке, я вспомнил ту самую злосчастную управляемую подводную лодку, из-за которой собственно мы с Кареном и познакомились. Черт, это было только начало, воспоминания потянулись нескончаемой вереницей, но не как последовательность событий, а будто огромная мозаика. Будто наяву я видел, как мы, малолетние сорванцы, носились по детскому саду. А потом были взрослые игры. Первая затяжка сигаретой, сопровождаемая приступом тошноты. И прогулки по тонкому весеннему льду. И еще очень многое, о чем трудно рассказать, - это нужно пережить. Тогда я окончательно понял, к чему меня подталкивал Стас: я не могу не поехать под Выборг. Оставить теперь Карена значит то же самое, что бросить на предательском мартовском льду.