Сахасрара

Автор: daruman Сергей Семенович достиг Сахасрары приблизительно между половиной второго и двумя часами ночи.
Утром оперативной группой была опрошена вся лестничная клетка. А также клетки этажом выше и ниже. Все опрошенные по этому делу как один утверждали, что у Сергея Семеновича было слишком много свободного времени и слишком узкий круг источников информации.
К полудню городская жара достигла своего апогея. Она мешала думать и передвигаться. У подъезда и на лестничной клетке пятого этажа хрущевки царила будничная суета из полюбившихся всем криминальных романов.
- Срань! Срань, говорю я вам! Срань господня! - гнусаво причитала усатая бабушка, соседка безвременно пропавшего Сергея Семеновича.
Участковый с блокнотом снял фуражку и провел когда-то белым носовым платком по тонкой красной линии, пересекающей его широкий лоб.
- Эта кошка! Это дьявольское создание вечно срёт у меня под дверью! Но я то знаю! Я знаю, кто её послал! - срывающимся голосом причитала усатая бабушка.
Участковый внимательно кивал головой с фуражкой и записывал что-то в свой розовый блокнот. Изо всех сил он пытался скрыть от юрких глаз старухи кошку «Hello Kitty!», изображенную на его обложке.

Оперуполномоченный Хабомаев выпрыгнул из бобика и уверенной походкой прошел к парадному дома, поглотившего очередную жертву. Он по-отечески потрепал по голове мальчика, нюхавшего клей рядом с дверью мусоросборника, и тяжело ступил в парадное, насквозь пропахшее плесенью и борщом.
- Пончик, Владимир Итурупович? – у двери в квартиру потерпевшего Хабомаева встречала вытянутая рука участкового, крепко сжимавшая донат в шоколадной глазури.
- Нет, спасибо – устало ответил оперуполномоченный и изогнувшись, как гимнаст, пролез под желтой милицейской лентой, которой была заклеена дверь. Он сделал глоток уже остывшего макиато из картонного стаканчика и направился на вспышки фотоаппарта.
В гостиной уже находились следователь Вавилов и эксперт Зиновьев. Хабомаев молча пожал им руки. Ладонь эксперта Зиновьева как обычно была в резиновой перчатке.
- Ну что у нас тут? – спросил Хабомаев, осматривая тесную гостиную, заваленную книгами и множеством безделушек восточного характера.
- Никаких следов – со вздохом сказал Вавилов – Опросили соседей. Те, кто знал его более менее близко, говорят, что он мог уйти в сраку…
- В Сахасрару – поправил его Зиновьев и протянул Хабомаеву толстую тетрадь – Вот это пока все, что хоть как-то можно назвать уликой.
- Мой путь в Сахасрару… - Хабомаев тихо прочел надпись на обложке вслух.
- Вова, это какая-то экзотическая хуйня! - морщась произнес Вавилов, всем видом показывая, что если сплевывать на месте преступления не было б дурной приметой, то он бы непременно сплюнул. Прямо здесь и сейчас.
- Эзотерическая хуйня – опять поправил его Зиновьев.
- Ну вот, что ты меня все время поправляешь, Зяма?! Я ж тебе не подсказываю, как правильно обрезания делать? Вот и ты молчи!
- Да ну вас, - махнул рукой Зиновьев и вышел в коридор, где неизбежно напоролся на угощение пончиком из коробки участкового.
Хабомаев еще раз окинул взглядом горы книг, статуэток, колокольчиков, бубенчиков, благовоний. Вздохнул и открыл тетрадь.
«В поисках чистой энергии Вселенной я начинаю свой путь. Лепесток за лепестком я съем их тысячу, но в начале пути я констатирую бренность праны и брутальность пены. Жизнь - говно и провокация…»
Страницы были исписаны ровным почерком, которым могла бы позавидовать любая отличница с белыми бантами. Плотный текст, судя по разделению его частей по датам представлявший из себя дневник, был украшен множеством самодельных иллюстраций – от обычных двухмерных графиков до витиеватых санскритских букв и рисунков различных частей тела со специальными пометками.
- Да… дело незаурядное – произнес Хабомаев.
- Вова, я всех этих незаурядных сисадминов в сраку собственноручно запихивал бы. Понимаешь? В сраке им и место! У меня за неделю три глухаря и угон молоковоза. А мне тут нужно все бросить и из сраки очкариков всяких доставать. Я что, бля, фокусник?! Нет, ну, Вов, ты мне скажи, я похож на фокусника?
Хабомаев только молча пожал плечами. В песочного цвета плаще и с дымящейся сигарой, зажатой между пухлых пальцев следователь Вавилов действительно на кого-то был похож. Но на кого именно, Хабомаев никак не мог припомнить.
- Ладно, ты как знаешь, а я поехал отсюда. Заеду в «Детский мир». Там магазин сантехники ночью взломали. И сторож куда-то исчез… может тоже в сраку засосало… - Вавилов пожал на прощание Хабомаеву руку и вышел в коридор – И уберите на хуй эти ленточки с двери! Достали!
Хабомаев дождался, пока стихнут вавиловские чертыханья и тоже вышел в коридор.
- Иммануил, - обратился он к Зиновьеву, - Я возьму тетрадочку, а?
- Владимир Итурупович, я вообще-то думал все вещдоки оформить и на склад отвезти – замялся Зиновьев.
- Ну так ты оформляй, отвози… А я завтра с утра её в участок привезу.
Зиновьев только вздохнул и развел руками.
Выйдя на улицу, Хабомаев переступил через лежащего полицейского и, три раза сплюнув через плечо, сел в бобик.
- Что-то душно так сегодня … - тихо сказал Хабомаев водитею
- Видно к дождю – ответил водитель, сверкнув золотой фиксой.

К вечеру разыгралась гроза. Молнии сверкали в потяжелевшем от огромных свинцовых туч небе, и от этого всего на душе у Хабомаева стало как-то неспокойно.
Придя домой, он повесил промокший пиджак на спинку стула и аккуратно набил скомканной газетой фетровую шляпу. Потом он снял с плеч кобуру с кольтом, переоделся в теплый английский халат и прошел в свой кабинет, сжимая подмышкой толстую тетрадь.
Хабомаев положил тетрадь на письменный стол и подошел к бару. Как обычно, он наполнил широкий стакан на два пальца ржаным виски и еще на один палец молока. Сделав первый глоток, он несколько минут простоял в раздумьях перед стеллажом с пластинками. В конце концов, Хабомаев предпочел остановиться на классике. Поставив на вращающийся диск проигрывателя пластинку «Enter the Wu-Tang (36 Chambers)» 1993 года, он вернулся к письменному столу и погрузился в чтение.
«Начиная свой путь в Сахасрару, я бью в ладоши два раза. Делая шаг на первую ступень, я торжественно клянусь перед лицом своих астральных товарищей не сходить с пути добра. Я прощаюсь с бренным. Прощайте! Мы увидимся в месте, где энергия Кундалини встречается с Чистым Сознанием. В первый день моего пути я обращаюсь к Даруме. О Великий Бодхисатва, помоги мне на этой стезе. Я нарисую тебе зрачок и загадаю увидеться с тобой у фонтана золотистого света…»
Хабомаев перевернул первую страницу. Панельный дом затрясло от раскатов грома, заглушающих вокальную партию Ол’ Дёрти Бастарда.

Хабомаев не спал всю ночь. Он не мог остановиться, пока не прочел последнее предложение на последней странице тетради.
Он прибыл в отделение, источая аромат афтрешейва и виски с молоком.
- Держи - Хабомаев протянул тетрадь Зиновьеву.
- Ну, как? Прочитали?
- Прочитал… Слушай, а ну как пойдем покажешь мне вещдоки из той квартиры.
Они спустились в подвал, и Зиновьев открыл тяжелую дверь, ведущую на склад. Найдя нужную ячейку, Зиновьев поставил на пол перед Хабомаевым большую картонную коробку из-под телевизора.
- Вот тут
- Ага… спасибо.
Хабомаев начал перебирать пестрый эзотерический хлам, стопки тетрадей и книг, аккуратно расфасованных в пластиковые пакеты.
- Вот он – буркнул себе под нос оперуполномоченный, доставая статуэтку по форме напоминавшую головку сыра. Красная сырная голова имела что-то на подобии лица, выкрашенного в белый цвет. Зиновьев сразу обратил внимание на существенный дефект статуэтки – только на одном из двух глаз производители умудрились нарисовать зрачок.
Хабомаев достал колобка из пластикового пакета.
- Маркер есть? – спросил он у Зиновьева
- Нету… Вот ручка
- Ладно, и ручка сойдет. Давай
Хабомаев взял ручку и принялся устранять дефект, вырисовывая круговыми движениями второй зрачок.
- Что вы делаете, Владимир Итурупович?! Это же вещдок!
- Не боись, Зяма – хмыкнул Хабомаев, - ставим точку в следствии…
- Как это ставим?
- А вот так – Хабомаев положил статуэтку обратно в пакет и затем спрятал ее в ячейке – Пошли съедим по пончику…
- Так что? Мы больше не работаем по этому делу, Владимир Итурупович?
- Нет, Зяма, это глухарь. Очередной глухарь. Идем расскажешь мне, что там с молоковозом случилось.