Милостыня

Автор: Раньше, когда я был молод, полон сил и принципов, я редко подавал милостыню.
Попрошаек справедливо презирал. Держался по отношению к ним с праведной непреклонностью. Мне казалось, что каждый человек в состоянии заработать себе на кусок хлеба и не бывает таких, уж совсем безвыходных ситуаций, когда нет другого выхода, кроме как идти на паперть.
Кстати, на паперти убогим я всегда бросал денежку, никому не отказывал…
А вот поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» осознавал только в разделе «тюрьмы». Что такое сума (может – сумма?!) и как это – не зарекаться от нее - понимал плохо.

Помню, как-то раз ко мне на улице подошел вроде как нищий и стал просить каких-нибудь денег на… на что конкретно - он не уточнял. Я был тогда с супругой, женщиной мудрой и справедливой. Жена не позволила мне принять какое бы то ни было решение… Впрочем, возможно она опасалась какой-нибудь грубости от меня в адрес этого попрошайки, в те времена я особо не церемонился с теми кого презирал. И вот моя благоверная, хорошо поставленным лекторским голосом, заявляет человеку просящему подаяние:
- А вы ступайте к храму Божьему, на паперть… Там (!) я вам подам!
В растерянности и в восхищении от такой точной расстановки акцентов, я даже заулыбался. Нищий, в недоумении, посмотрел сначала на нее, потом перевел взгляд на мое, расплывшееся в вопрошающей ухмылке (мол - Ну что скажешь? А?!) лицо и растворился в уличной среде совершенно разочарованный.
Потом я несколько раз пользовался этой замечательной фразой. Как это было превосходно, сказать наглому бездельнику: «А не пошел бы ты на п-п… к х-х… На паперть! К храму! Я только там подаю!». И всё! Его уже нет рядом. А если и остается какой-то глупо-упрямый тип, то все равно моя реплика лишает его аргументов в пользу продолжения своих вымогательных действий.

Один мой приятель, жесткий тип, старый гангстер и разбойник, когда в каком-то кафе (где мы с ним обсуждали наши прошлые тёмные делишки) к нему подошел очередной, вроде как нищий и, гнусавя, стал просить помочь ему деньгой на пропитание, резко и уверенно дал тому ценный совет, практическое руководство к действию:
- Иди - воруй! – рявкнул он в наглые, совсем не голодные глаза.
- Как?.. – опешил обладатель этих глаз.
- Так! – вскинул надбровные дуги к ликвидированным машинным методом волосам, мой приятель. – Во-руй! Чё не понятно-то?..
- Ну, как же?.. – попытался морализировать свое безвыходное положение этот попрошайка. – Нельзя так…
- А как можно?! Не могёшь заработать – воруй! Поймают – в тюряге баландой пообедаешь!
Надо признать в этих словах была доля истины. Истины - его внезаконной этики, правды простого и жестокого жизнеустройства.
Бродяга отошел от нашего столика. Завертел головой неторопливо и внимательно в поисках других посетителей кафе, не столь воинственных, как мой боевой товарищ. Случайно встретился опять с нами взглядом и поспешил благоразумно к выходу.
Несмотря на столь занимательный и поучительный случай я данными наработками в общении с «как бы нищими» так никогда и не воспользовался.

Но всё это происходило со мной давно. Сейчас я сильно изменился. Жизнь потрепала меня…
Нет, до того чтобы просить милостыню, конечно, я не дошел. Но бывало в биографии моей, в биографии моей семьи из четырёх человек, когда наш завтрак включал в себя лишь два куриных яйца, остатки батона, да жиденький чаёк… про обед уж и не говорю. Бывало, что в поисках работы я уходил, имея в кармане деньги только на дорогу туда… а обратно добирался пешком – благо времени у безработного хоть отбавляй. Всяко бывало… Потом мне повезло взять в аренду автомобиль. Некоторое время я таксовал, занимался частным извозом. Получил ощущение стабильности, нашел другие способы заработка и как-то выкарабкался...
Но трудные времена для меня наконец-то закончились. Сейчас я снова на коне… То есть – на автомашине, на личной, не для извоза. Дома в холодильнике лежат не только куриные, но и рыбьи яйца. О хлебе насущном задумываюсь всё меньше, а об излишествах подаренных цивилизацией всё чаще.
Зато и живу нынче по другим принципам. Пережившего и понявшего, что такое быть неимущим, меня теперь не раздражают, как раньше, люди с кислыми физиономиями, молящие о материальной помощи. Я жалею их… Я подаю…
Понимаю, что большинство из них подленькие обманщики, но всё равно подаю.
«Не мне судить их», – думает моя всепрощающая натура. «Бог им судья», – отмахиваюсь я очередной монеткой.
Кладу денежку в протянутую ладонь и с благостью на душе удаляюсь…
Теперь у меня по отношению к ним, к этим как бы нищим, иной принцип! Я сформулировал его, перефразировав другое известное изречение. Вот он, этот принцип, выраженный в элегантном словосочетании:
Лучше подать десятерым не нуждающимся, чем не помочь одному по-настоящему бедствующему!
Хороший принцип. Он мне нравится. Тем более я подкрепляю его еще одним благоразумным умозаключением: Отдаешь ведь не последнее! Подаешь обычно столько сколько не жалко, сколько скорее всего не заметишь! Если ты не богат – подай копеечку. Если более-менее обеспечен – не поскупись рублем… Ты эту потерю не заметишь, а кому-то, возможно, обеспечишь обед.
Да-да, я понимаю – а кому-то дозу или отвратительного качества спиртосодержащую жидкость… Всё так, всё так… Но ведь и наркотики, и выпивка для кого-то тоже жизнь. Слава Богу, они не забирают ради своей никчемной, чью-то очень даже кчемную!
Одним словом – теперь я подаю всегда.

Стоя у светофора в пробке, наблюдаю как трагичной поступью человека потерявшего на какой-то неизвестной войне всё(!), ко мне, к моей машине подходит мужчина с протянутой рукой и жалостной миной на лице. Как бы нищий…
- Помогите на лечение, - врет он мне, помятому жизнью.
Приоткрываю стекло. Просовываю купюру в десять рублей. Достаточно – считаю я.
- А не могли бы побольше, - забывает он поблагодарить меня и давит на незаслуженное сочувствие, понимая, что я клюнул, раз хоть что-то даю.
- Не могу, - сухо и без многоточия исходит от меня заявление, рожденное другим моим, несовременным принципом.
- Ну пожа-а-алуйста, - тянет он с плачевными нотками в голосе и задевает меня за многострадальное: - Вон у Вас машина, какая дорогая… Пожа-алуйста-а…
Я вздыхаю. Лезу правой рукой во внутренний карман, левую протягиваю к этому просителю.
- Дай-ка сюда, - говорю ему деловито.
Он отдает мне десятку. Я достаю из внутреннего кармана платок, вытираю им вспотевший лоб, сморкаюсь. Закрываю окно и уезжаю на зеленый сигнал светофора.
Удивительно, но целый день после этого случая, у меня было прекрасное настроение!..