Всё, как принято (у автора, по ходу, склероз, но и это на конкурс)

Автор: Атрибут Толян привёл меня к ней, когда мне было семнадцать. У неё можно было накуриваться в ванной, падать на измену в кухне, просто пить и общаться. Кухня в 5 квадратных метров вмещала в себя порой человек 12. Жилая комната этой хрущобы была почему-то недоступна, что компенсировалось наличием гитары и девчонок. Причём, девчонок зачастую пьяных и накуренных, но от этого не менее симпатичных. Такое состояние значительно ослабляло их оборону, не ослабляя при этом нашего желания.
Мы с Толяном прогуливали техан, а в такие моменты особенно замечательно иметь подругу, к которой можно прийти в любое время дня и ночи. Короче, кайф. Одно мне было непонятно. Ей было 35 лет. Старше на жизнь. Она почти не пила, не трахалась с нами-малолетками, не курила траву. Мне даже тогда казалось, что она просто не догоняет, что мы там такое в ванной делаем. Приличная, короче, женщина. Но все мои внутренние вопросы быстро заглушались Толяном, орущим под гитару «Сектор Газа».
Я попал к ней в комнату случайно. Катя (так её звали) задерживалась, и я пошёл её позвать – мы уже нажарили картошки. Она сидела на кровати и держала в руках фотографию. Я подошёл ближе и замер. Фотография моего далёкого 5«в» класса. Вон справа во втором ряду Толян, а вон и я четвёртый слева в верхнем ряду. В той дурацкой рубашке…
Она поймала мой взгляд: «А ты не знал что ли?». Видимо глаза у меня были ошалевшие, потому что она поняла, что я чего-то всё-таки не знал…
Однажды зимой после каникул не пришёл в школу один наш одноклассник – Серёга Алаев. Классный пацан. Как-то Толян мучил кошку, так Серёга его чуть не убил. Я был с ним солидарен в этом, только на Толяна сил бы у меня не хватило. А ещё у Серёги велик был самый крутой – с загнутым рулём и четырьмя скоростями. В общем, он просто не пришёл. Мы интересовались у учителей, но те меняли тему разговора. Ну, мы подумали, что он, может, переехал куда-нить или перешёл в другую школу, и со временем, естественно, забыли об этом.
И вот теперь я узнаю, что Катя Алаева – его мать…
Когда Кате было семнадцать, она влюбилась. Салим, красавец, настоящий мужик, хоть и был чеченом, и не принято у них, а всё же не смог устоять. Катя и сейчас красивая, а тогда… (я видел фотки). Они поженились, когда ей было восемнадцать, и она уже была беременна. После того, как Серёга родился, Салим, как часто бывает, стал сначала гулять, а потом и бить Катю. Не сильно и не всегда, но тем не менее. Так что, предприняв несколько скромных попыток примириться, они всё же развелись.
Салим уехал в Чечню. У него там семья. Мама. Братья. Салим требовал отдать ребёнка, угрожал даже, но Катя отстояла. И хоть он и был чеченом, и не принято у них, а сына бросил.
Катя работала на двух работах – днём на почтамте, а вечером разносила письма и пенсии по квартирам. Серёгу, конечно, любила, только вот времени много на него не было. Зато велик, блин, у него был самый крутой – с загнутым рулём и четырьмя скоростями…
Однажды, придя домой с работы, она не застала Серёгу дома. Занервничала немного, они последнее время часто ссорились, а потом обнаружила записку. «Такое странное ощущение, что Серёга не сам писал, хотя почерк вроде его». В записке было написано, что Серёга уезжает в Чечню с отцом, и чтобы Катя больше его не искала. Это в одиннадцать-то лет!
Что было потом, я даже представлять не хочу. Мне сейчас 32, и сыну как раз одиннадцать, и если бы какая-нибудь мразь посмела бы его забрать, башку бы оторвал, однозначно…
Катя пыталась искать Серёгу, обращалась в милицию, те запросы всякие посылали, а сына у отца забрать не смогли. Впрочем, не очень-то и старались. Салим там у себя влиятельным был.
А где-то месяца через два Серёга прислал Кате письмо. Вот тогда она и поняла, что забрать сына не сможет, возможно, никогда. Он стал другим. Стал другим удивительно быстро. Он курил траву и пил вино, он не учился и был резко настроен против матери. Ему внушали, что он мужчина, и это круто, что женщина обязана подчиняться и, несмотря на то, что у чечен уважение к матери превыше всего, Серёгу обрабатывали против Кати, ведь она-то русская. К тому же, у него теперь был свой Денди, так что неизвестно, что повлияло на подростка больше всего: трава, обычаи или вседозволенность.
Катя сначала замкнулась в себе, а потом постепенно стала общаться с друзьями Серёги и, в этом общении она видела своего Серёжку, видела, как он растёт. А чувство вины, не покидавшее её все эти годы, и страх того, что ребята не захотят к ней приходить, бросят её, как когда-то Серёжка, не позволяло ей устанавливать какие-либо рамки, поэтому через несколько лет это общение постепенно превратилось в бедлам, в который я попал впервые в семнадцать лет. Одни друзья приводили других, те подруг…
И вот она сидит с фотографией 5«в» в руках, с полным домом веселых пьяных ребят, ещё более одинокая, чем тогда шесть лет назад, когда начала сама себя обманывать…
Пути наши разошлись. Мы – пацаны вырастали, женились, дети опять же. Толян пил, дважды развёлся. За это время началась война в Чечне. Катя искала Серёгу, понимая, что не должна была смириться тогда. Каждый день осознавая, что её единственный сын в Грозном, она винила себя в собственном малодушии…
Прошло несколько лет. Встретил я Катю случайно, и не смог не зайти. Её зелёные глаза горели так, что пройти мимо было просто невозможно. Она рассказала, что искала Серёгу много лет, писала в «Ищу тебя», в администрацию Грозного, в военкоматы разных городов, где он мог бы быть, и вот теперь нашла.
Оказалось, что в 1998 году Серёга переехал из Грозного в Москву, и уже несколько лет снимает квартиру в Химках. Женился, с отцом давно не общается, и что самое главное – понял свои ошибки, и очень хочет увидеться с матерью. Серёга должен был приехать 20 февраля, то есть уже через 47 дней! Катя была счастлива. Я впервые видел её такой. Значит, всё не зря, и жизнь её не зря!..
В следующий и в последний раз я видел её в 2006 году.
Серёга приехал, как и обещал. Решил остаться у матери жить. Красавец, настоящий мужик, копия отец. Работать, правда, Серёга не захотел, но разве это важно для матери, все эти годы искавшей своего ребёнка? Чем для неё стали эти тысячи дней чужой войны, каждый из которых она мысленно хоронила своего сына?
Серёга встретился с Толяном, забухали…
Через три месяца она поняла, что «копия отец» это не всегда хорошо. Серёга стал бить её, не сильно и не всегда, но тем не менее. Ещё через четыре месяца Серёга продал Катину квартиру и уехал в Химки к жене. Вроде почти чечен, и не принято у них, а мать бросил. Уже во второй раз. А Катя, взрастившая годами в себе чувство вины, отказать любимому ребёнку не смогла.
На оставшиеся деньги Катя купила полуразвалившийся дом в полуразвалившейся северной деревне… Живёт.
Осталось ли в ней чувство вины? И возникает ли оно у Серёги? Откуда мне знать? И какая, собственно, разница?
Мы никогда не сможем определить степень вины одного человека по уровню страдания другого. Это невозможно. Что в одном обществе вызывает ужас, в другом – совершенно естественное явление. Оценивая ситуацию с точки зрения нашей внутренней морали, мы следуем за своими мыслями, не принимая во внимание то, что они [наши мысли и убеждения] в большинстве своём, созданы реальностью, в которой мы росли, или мировоззрением наших родителей и нашего окружения.
Если вдуматься, то чувство вины, безусловно, несёт в себе самонаказание виновного, будет оно выражаться во внешних лишениях, либо во внутренних. Научиться регулировать степень своей вины, а точнее степень собственного отношения к своей вине, значит, сделать первый шаг к внутреннему спокойствию…
Кате сейчас 50. Я слышал, живёт она неплохо. Её доброта более ценима в деревне, и, возможно, все её лишения были направлены на реализацию той нерастраченной любви, которая копилась в ней все эти годы. У Серёжки тоже всё в порядке. Не пьёт совсем. Денег от продажи маминой квартиры хватило почти на полквартиры в Химках. Ждут ребёнка.
В общем, всё как принято…