C'ETAIT DU FEU

Автор: Пупок Вселенной Здравствуй, дорогой Амстердам!

Вот проходят месяцы и годы, а мы все еще не вместе.
Вот обои пожелтели от сигаретного пепла, собака выросла, Надя превратилась в Веру, Вера стала Машей, Маша – одиночеством, а я не могу забыть фонарей твоих, улиц твоих, витрин твоих, трущоб твоих, ночей твоих.

Здравствуй, дорогой Амстердам! Мистика, но дом напротив – такой же точно, как Ritz, я клянусь, он такой же, как Ritz, у него и рамы так же скошены, у него и двери тоже черные, он тоже прилип к небу, и можно, наверное, там, сверху, по небу, провести вектор к точно такой же точке. Я посмотрел по карте, Амстердам, это ведь две с половиной тысячи километров, а у меня есть ты в Москве, а у тебя есть я на Bilvirre Costa.

Здравствуй, дорогой Амстердам! Не сочти это mauvais genr’ом, но я здесь совершенно испохабился. Тебе будет семнадцать еще, тебе будет снова семнадцать, а мне trente et quarante, но дыхание не собьется, я научился дышать, как будто под ногами дебаркадер Mishlens, а не пыльная Остоженка. Но русский язык, мой Амстердам – это как крик le coq gaulois, это совершенно особенная песня, и я не могу ее спеть, я знаю, что не смогу. Надо бежать к тебе, мой Амстердам, надо зализывать раны, надо смотреть в небо промеж прилипших домов, надо дышать не думая о том, что дышишь.

J’ai I’honneur d”etre votre esclave, дорогой Амстердам. Mos appointements теперь, мой Амстердам – это кожа и кости чужого города, кожа и кости чужих женщин, кожа и кости чужих намерений, кожа и кости чужих обещаний. А я не хочу костей, я не хочу пресного мяса, я хочу, чтобы свечи на берегу, чтобы тюльпаны до горизонта, чтобы глаза непременно зеленые, чтобы и без слов понятно, чтобы ты, чтобы ты, чтобы мы…

Не поверишь, mon cher monsieur, pardon, j’ai oublie’ votre nom, Amsterdame... n’est ce pas? Я из-за этого становлюсь si irascible, un caractere prussien, vous savez, enfin il fera une guerelle d’allemand. Да, из-за пустяков, мой дорогой, я могу просто взорваться, вот даже из-за мелочи самой никчемной, самой бесполезной, ничего не значащей. Здесь такая страна, здесь такие, черт побери, зимы, и люди похожи на снеговиков, на бездушных снеговиков с морковкой вместо носа и куском льда вместо сердца. Que diable! – ты молчишь и не отвечаешь, ты молчишь и не отвечаешь, как будто тебя и нет, как будто я сам тебя придумал, как будто ты мне приснился, как будто я навсегда une russe, и можно смириться и доживать.

Sortez, sortez, мой Амстердам! Гора не должна идти к Магомету, должно быть, черт подери, наоборот. Это истина, это данность, это rouge et noir, pair et impair, manque et passe нашего бесполезного быта. Останется память. Бог с ней, пусть хоть память. Ведь воздух сам по себе не станет чище, он не станет прозрачнее, он не превратится в веселящий газ, и подозрительная, но очевидная сила тяготения не оставит нас в покое. Справимся с ней, мечта моя, и – quelle victoire! – увидимся когда-нибудь, хоть на час или два, хоть из окна или как-нибудь транзитом, чтобы, как ты велел, без обещаний.

Здравствуй, дорогой Амстердам! C’etait du feu! Знай это. Nons boirins du lait, sur l’herbe fraiche.

Et je te ferai voir des etoiles en plein jour.