Порнография сокровенного

Автор: Шалопай Шарапов - Ну и почему же вы поссорились? – Санёчек в третий раз коротко дернул рукой с зажатой в ней довольно большой бутылью мутного стекла и рассекатель наконец изрыгнул в стакан нещедрую струю.
- Потому что овца. – веско изрек Колян, и около струи в стакане засияла шальная радуга.
В окна било рассветное солнце. Пятничное похмелье обещало раскрасить выходные дни во все возможные цвета. Черная грозовая туча по имени Николай опрокинула в себя двести граммов заветной влаги и с требовательным лязгом водрузила опустошенный сосуд на стол. Санёчек хладнокровно восстановил статус кво.
- Овца. – повторил Колян и трижды старчески шамкнул ртом, смакуя то ли эпитет, то ли алкоголь.
- Животное – друг человека. – сказал я и ощутил собственную неуместность, потому что Коля на мгновение остановил на мне свой бронебойный взгляд.
- Плотоядная овца не может быть другом человека. – заметил он и прислушался к собственным словам, чуть склонив левое ухо к сердцу.
Не обнаружив там никаких противоречий, Колян вдохнул еще сто двадцать граммов и просветлел ликом.
- Я ей вчера говорю: «Что ж ты, дура?», - легко и радостно произнес он. – «Мы с тобой будем ебаться наконец или нет?» А она ржет и отвечает: «Только после свадьбы». Я полгода не ебал никого, пацаны. А я ведь люблю ее.
Санёчек прикрыл веки под стеклами очков на минус четыре и покивал головой, довольно правдоподобно изображая сочувствие.
- Порнография сокровенного.– сказал он с пониманием. – Любовь и ебля как полярности высоких чувств. А у меня ведь была однажды похожая ситуация. Я пятнадцать лет никого не ебал. Из них первые лет пять у меня даже хуй не стоял по-человечески. Но потом как прорвало. Весной девяносто пятого это случилось, в классе физики после уроков, помню как сейчас. Так что ты не отчаивайся. И на твоей улице еще перевернется грузовик с баранками.
- Тринадцать крупных плюшевых игрушек. – сказал Колян с блаженной улыбкой идиота, загибая палец на руке. – Три кольца с разнообразными каменьями. Цветов – вагонов, наверное, пять. Серьги, цЕпочки, браслеты. Автомобиль Фольксваген Туарег записан на нее. Исколесили всю Европу. Жили на соседних дивах.
Он затих и остервенело почесал область паха.

*

- А вообще, - вдохновенно продолжал Санёчек, пользуясь паузой. – Я считаю онанизм настоящим видом спорта, причем самого широкого воздействия. Посудите сами – оргазм при онанизме достигается не только за счет механических движений рук или там у кого что, но и благодаря работе мозга. То есть мы не только тренируем тело, но и развиваем ум! Таким образом, онанизм предстает перед нами эдакой смесью из, например, троеборья и… шахмат.
- При чем здесь троеборье? – поинтересовался я.
- Ну как же. – с сарказмом сказал опытный Колян. – Дрочить можно и в воде, и на велосипеде, и даже на бегу! На шахматную доску, правда, дрочить не пробовал. Да на хуй спорт! Я ебаться хочу.
- Так не пора ли тебе жениться? – осторожно спросил я.
Колян горько икнул, глядя в стакан.
- Да? – сказал он. – А что, если она трансвестит?
Он объял стакан длинными кривыми пальцами и отправил его себе в рот. Поглотив жидкость, он вытащил стакан из пасти и выбросил его в окно. Онемевший от такой постановки вопроса Санёчек повторил Колины действия и поставил на стол новые стаканы, на сей раз пластиковые.
- Ну, главное – сиськи есть. – туманно сказал он и снова вцепился в бутылку двумя руками.
Аккуратно поправив ее горлышком очки, он выжал остатки водки в наши стаканы.
- Что это вы такое говорите? – пожурил я товарищей. – Я прекрасно видел Александру в купальнике, и имею с полным убеждением заявить, что это одна из самых ярких особей женского пола из всех, с кем мне доводилось сталкиваться на пляжах и не только.
- Ну ладно. С трансвеститом я, пожалуй, перегнул. Но согласитесь со мной, в самом деле – не могу же я жениться на сиськах, которые ни разу не видел без бюстгальтера.
Тут возразить было нечего, и мы помолчали.
- Эх, Сашка, Сашка… - с чувствами произнес во внутренний космос Колян, имея в виду свою суженую.
- Чего? – подозрительно покосился на него Санёчек.
Колян махнул на него десницей, сбив при этом с аристократической переносицы очки. Очки обрушились в маринованные огурцы.
- Может быть, ты просто недостаточно сексуальный самец? – выдвинул Санёчек теорию, размещая на лице окуляры, увлажненные маринадом.
- Может быть, ты просто дебил? – предположил в ответ Николай. – Вы скажите по существу – что мне делать? Что делать?
С этими словами он отчаянно размахнулся головою и вонзил свой высокий умный лоб в лежащий перед ним на столе журнал.
Это был журнал «Знакомства».

*

- У вас шатенки есть? – строго спрашивал Санёчек в трубку. – Мне нужна шатенка с плоской попой. Сиськи… Какого размера сиськи, трёха? – обратился он к Николаю. Николай глубоко кивнул. – Трёха. Рост метр восемьдесят. Есть такая? Ооо-оот… Пусть ее зовут Саша. Еще нам нужна мулатка. Есть мулатки? Да можно без сисек, но чтобы жопа круглая. Хорошая такая, круглая, увесистая мясистая жопа. То есть ты понимаешь о чем я? Очень хорошо.
Санёчек обратил ко мне пламенеющий взор и вопросительно взметнул брови, расположив их над очками наподобие гримасы филина.
- Японочку хочу я. – сказал я. – Гейшу.
- И таджичку какую-нибудь. - сказал Санёчек в телефон. – Или киргизку. Как нет? Ну а кто есть? Да? Ну ладно, вези японку. Пиши адрес.
Жриц любви пришлось ждать полтора часа. Все это время Николай провел с лицом героя перед подвигом – готовность, отвага, бравада и отчаянность преобладали в его чертах. Санёчек был остроумен, весел, жив, много и добродушно хохотал и балагурил. Да и чего ему было не балагурить, заказав себе жопастую четыресхсотгриновую мулатку за наш с Коляном счет.
Наконец по квартире разлилась трель полонеза Огинского, и Колян вышел в коридор. Дверной глазок по другую сторону двери сверлил угрожающим взглядом бык, заслоняя своей идеальной для быка коренастой фигурой доставленных дам. Однако и Колян был не пальцем делан. Он смущал саженью плеч, был двухметрОв, трапециевиден и хмур настолько, что, как только дверь открылась, бык ссутулился и постарел.
- Сколько человек в квартире? – робко поинтересовался бык, делая шаг назад и наступая на ногу Колиной шатенке.
Она ойкнула и Колян огорчился.
- Не ебёт. – произнес он, блюдоподобной ладонью взял быка за лицо, задвинул его в лифт и нажал кнопку первого этажа.
Девочки с синхронной обреченностью сделали быку ручкой.
Мы встретили их щедрою «мохитой». Санёчек под гитару песни пел. Никто был не забыт, и всё – забыто. И каждый отрывался, как умел. Сомлевшие девчонки вскоре пели, и пили водку с каждым наравне. На кожаных флейтАх играли трели и танец живота плясали мне, пока Колян с Саньком ходил за водкой, и, слава богу, взяли полтора… Потом своей японке – злой, но кроткой – давал я в рот под общее «УРА!!!» Мы пили за победу над Китаем – грядущую, но близкую уже. Меня провозгласили самураем. Я танцевал для девок в неглиже. Потом играли в каменные лица. Никто не выиграл. Никто не проиграл. Девчонки умудрились не напиться. Колян был, прямо скажем, просто в кал. Санёк, блистая пьяными очками, втирал мне бизнес. Клялся я помочь. Такими вот бухими дурачками мы жгли весь день. И навалилась ночь.

*

- Земля тряслась, как наши груди, - проникновенно читал Колян. – Смешались в кучу кони, люди…
И действительно – выплясывая под зашкаливающие децибелы хауса, девки топтали пол что твои кобылы, бухой Санёчек лошадью ржал, Колян безостановочно пиздил, как сивый мерин. И лишь я, благородным ахалтекинецем гарцуя иногда к сортиру и обратно, взирал на происходящее с высоты полета белокрылого пегаса, лишь изредка шутливыми пинками уводя свою луноликую гетеру в разнообразные комнаты, коих имелось в достаточном количестве, чтобы нескучно провести ночь. Порою мы с гетерой ненароком врывались туда, где Николай, ревя медведем, стучал о стену всем белым телом псевдоалександры; порою туда, где Санёк, с зажатыми в вытянутом кулаке очками, вертелся в шаманском танце вокруг собственной оси, каковая ось пронзала шоколадное девичье тело, казалось, сразу в нескольких местах; порою туда, где в разные стороны бил ледяной струёй забытый кем-то шланг душа; порою туда, где маринованные огурцы, скукожившись на столе и под столом, молили вышвырнуть себя в помойное ведро; а порою и туда, где пьяный Коля орал на гитаре дембельские песни своих прошлых лет, и трое на белом кожаном диване напротив – мужчина и две женщины – слушали их до конца под страхом смерти.
Однако и меня в ночи срубило с копыт и я заснул чорт его знает где, так что, проснувшись, не сразу сумел определить собственные координаты.

*

Ориентируясь на запах подкисшего маринада, я вышел на кухню в поисках жидкости. Там был абсолютный разгром. Я поскользнулся босыми ногами на огурцах, и, балансируя, проскользил к холодильнику.
- Ой, бля. – Санёчек сидел на высоком табурете, поддерживая обеими руками голову и не позволяя ей, таким образом, упасть на пол и укатиться в прихожую. – Что это было?
- Якутка, цыганка и хохлушка. – сказал я. – Стандартный набор «Горячий мальчишник».
Я встал на ноги, открыл холодильник и, хрипя «аллилуйю», вытащил из его недр пол-ящика пива и бутылку водки.
На звон стекла в кухне появился Николай. Он был неописуем.
- Ну как? – спросил его Санёк без видимого интереса.
- Да ты знаешь, как-то легче стало. – сипло ответил неописуемый Колян, потирая виски запотевшей бутылкой водки. – Проявились общие контуры целей. Женюсь, наверное.
- Женись, конечно. Она же святая девочка у тебя. Женись.
Неверными руками я смешивал в шейкере коктейль «Youth» или, в простонародье, «ёрш».
Скупо каркали за окном какие-то осенние птицы – возможно, пеликаны.
Высунувшись в окно в поисках свежего воздуха слабым, но чистым голосом Николай говорил в трубку:
- Саш. Знаешь что? А я ведь люблю тебя, дуру. Поехали в загс.
- Полгода дрочил, и ведь сообразил-таки, что надо снять шлюху. – сказал я Санёчку.
- Я же говорил. – ответил Санёчек, открывая бутылку пива. – Онанизм развивает мозг.