ЧЕРНЫЕ НОЧИ ПЕТЕРБУРГА (репост)

Автор: Игорь Веецсом Семен Семенович Дрочилло фамилию свою не любил. И даже не потому, что с ее написанием у всех возникали проблемы – вечно норовили не дописать одну «л» да на конце поставить «а». И не потому, что в силу ее «итальянского» звучания мальчишки в детстве дразнили его папой Карло, а в университете дали неблагозвучную кличку «макаронник». Просто фамилия была какая-то несчастливая, и из-за нее Семена Семеновича с детства преследовали всяческие неудачи.
Росший в профессорской семье известных ленинградских лингвистов, хрупкий мальчуган с детства волочил по жизни тяжелый груз доставшейся ему фамилии. Старая нянечка в детском саду, каждый раз, когда видела маленького Сему, крестилась тайком и жалостливо вздыхала. В школе молоденькая практикантка по английскому языку, проверяя присутствующих, звонко на автомате выкрикнула его фамилию и в рыданиях выбежала из класса. Она решила, что ее гнусно разыграли, подсунув фальшивый журнал.
Однажды пожилой и мудрый Семен Симеонович, отец Семы, решив, что сын уже достиг возраста, когда можно апеллировать к логике и разуму, а не к эмоциям и провел с ним воспитательную беседу после очередного произошедшего недоразумения.
- Сема, послушай меня. Все в этом мире относительно. Тебе сейчас кажется, что хуже твоей фамилии на свете не существует. Но на самом деле это ошибочное мнение. Разве не нужно благодарить судьбу за то, что наша фамилия Дрочилло, а не, скажем, Педрилло или Пердилло? А хотел бы ты носить фамилию Пиздарванцев? А ведь у нас в Ленинграде целая семья живет с такой фамилией. Там даже дело дошло до того, что главу семейства из партии хотели исключить за то, что он отказывается менять фамилию. А тот уперся и ни в какую – мол, он где-то разыскал родословную, это старинная русская фамилия, ей Петр Первый пожаловал одного из своих бояр за молодецкую удаль. А как тебе Мудищев, воспетый в одноименной поэме? А Хуеглоткина не хочешь? Был такой в Москве, сейчас он правда Защекаев. Так что, дружок мой, не расстраивайся. В конце концов, не фамилия красит человека, а человек фамилию! И потом, согласно семейным преданиям, наш род, Семен, происходит из Италии, ты должен это знать, гордиться этим, но никому не рассказывать. Все-таки страна капитализма.
Сему эта педагогическая беседа, особенно ее концовка на какое-то время успокаивала. Но количество казусов от этого не уменьшилось. В восьмом классе на городской олимпиаде по русской литературе его, явного лидера, бессовестно засудили и дали только третье место. Репортаж об олимпиаде снимало центральное телевидение и произнести вслух на всю страну такую фамилию побоялись даже в разгар бушующей в стране перестройки. На втором курсе университета, вспыхнувшая было первая юношеская – взаимная! - любовь с Настенькой Потаповой из параллельной группы, закончилась внезапно и скандально. В пустой аудитории после занятий Настенька некрасиво ощерилась, дала Сему звонкую пощечину и, разрыдавшись, завопила:
- Как ты смел с такой фамилией ко мне лезть! Хорошо, что вовремя подсказали, а я дура тебе уже отдаться хотела! Была бы сейчас Дрочилкиной всем на смех!
Шли годы. Отшумела перестройка, отгремели кровопролитные бои за передел собственности. Родители Семена почти одновременно отошли в мир иной, оставив единственному сыну огромную квартиру на Фонтанке. Все бы хорошо, да вот злой рок так и не отпускал его из своих цепких лап. Было плохо с работой. Диплом филолога в стране развивающегося капитализма ценился невысоко. Да и Питер уже был не Ленинград, здесь вслед за Москвой подрастали поколения нагловатых и самоуверенных «менагеров», не обремененных знаниями русского языка и уверенных, что предложений длиннее трех слов не бывает, как в эсэмэсках.
Семен Семенович отишачил несколько лет преподавателем литературы в средней школе, затем устроился младшим научным сотрудником в крохотный краеведческий музей на Петроградке на аховую зарплату. Ее едва хватало на питание и одежонку из магазинов бэушного западного ширпотреба, куда он позволял себе изредка захаживать. Зато свободного времени стало больше, мэнээсам полагались библиотечные и творческие дни. В эти промежутки Семен Семенович пытался первое время подрабатывать, но после того, как оставил какие-то важные бумаги в метро, осваивая профессию курьера, эти попытки прекратились.
Некогда шикарная по советским меркам обстановка квартиры ветшала, покрывалась пылью, как-то сама по себе рассыхалась и рассыпалась. Квартира давно требовала ремонта, пусть даже не евро, а хотя бы простенького отечественного. Но, увы, денег на ремонт не было и не предвиделось. В отсутствие хозяйки, поскольку переваливший за тридцатник Семен Семенович так и не женился, он только худел, бледнел и постепенно сходил на нет. Знакомые советовали продать квартиру и купить однокомнатную в Купчино, а на оставшиеся деньги начать жить сытно и безбедно. Он отнекивался, и на него странно смотрели. Все соседние квартиры были уже давно приобретены, переломаны, объединены, вылизаны, а к парадной было трудно протиснуться из-за плотно запаркованных джипов. Но бедный филолог считал кощунственным продавать отцовско-материнский кров. Для него это было равносильно продаже родины.
Дела стали немного поправляться, когда их музей получил грант от одного мощного американского фонда, представляющего интересы сексуальных меньшинств, на исследование вопроса о подпольных лесбийских оргиях в Петрограде времен первой мировой войны. Сотрудникам в два раза повысили зарплату, директор и его зам съездили в Сан-Франциско, а Семен Семенович купил наконец-то подержанный компьютер и подключился к Интернету, чтобы долгими вечерами просиживать перед мутным допотопным монитором, исследовав для начала безбрежный порноокеан сети, а затем, быстро пресытившись и истощив свою далеко не мощную, несмотря на фамилию, мужскую потенцию, перешел в спокойное русло серфинга по пространству русской филологии.
Процветание, однако, длилось недолго. Грянул мировой финансовый кризис. Глава американского фонда растворился в джунглях Амазонки со всеми вверенными ему миллионами долларов, и был предан анафеме всеми гей- и лесби-сообществами Америки. Внезапно выяснились про него весьма неблаговидные вещи – и геем-то он не был, а наоборот долго и безуспешно лечился от импотенции, а кроме того страдал свирепым хроническим геморроем. И жена его оказалась не лесбиянкой – у нее уже давно в любовниках состоял один маленький волосатый мексиканец, который вошел в книгу рекордов Гиннеса за небывалую длину члена и полового акта.
В итоге этих сексуальных разборок, Семену Семеновичу урезали зарплату аж в три раза, причем с перспективой полного ее обнуления в ближайшем будущем, так как оргии петроградских лесбиянок почему-то не заинтересовали ни Фонд культурного наследия при ООН, ни Общество любителей экстрима Евросоюза. Пришлось снова переходить на картошку с постным маслом и квашеной капустой, впрочем Семену Семеновичу было не привыкать, жаль только было обрубленного за неуплату Интернета и весьма интересных наработок по теме лесбийской любви, жрицами которой, как выяснилось, были такие известные дамы российского революционного подполья, что захватывало дух.
Однажды смурным весенним вечером, когда он понуро сидел на продавленном диване в обширной гостиной и пытался перечитывать «Идиота», раздался телефонный звонок. Это было странно, поскольку телефон был отключен еще с ноября. Семен Семенович подошел не сразу. Но телефонные трели упорно продолжали буравить воздух, отдаваясь раскатистым эхом в соседних комнатах.
- Алло? – неуверенно спросил Семен Семенович, сняв, наконец, трубку.
В ответ раздался налитый до краев жизненным оптимизмом сочный мужской баритон:
- Семен Семенович Дрочилло?
Фамилия была произнесена корректно, с выделением двойного «л» и гласного на конце.
- Да, это он, - почему-то отрекомендовался в третьем лице Семен Семенович.
- С вами говорить старший партнер адвокатской фирмы «Лощинский и партнеры» Станислав Евгеньевич Корсук-Наливайко, - весомо отрекомендовался говорящий.
- Я вас слушаю, - отвечал отчего-то побледневший Семен Семенович. Звонок явно нарушал привычное существование. Почувствовалось сердце, участилось дыхание.
- Я звоню вам по несколько необычному, но весьма приятному для вас поводу, Семен Семенович.
- Что случилось? - совсем упавшим голосом вопросил тот.
- Да вы не волнуйтесь, - видимо на том конце провода почувствовали состояние филолога. – Произошло событие для наших краев редкое, но для вас весьма и весьма благоприятное. Вам досталось крупное наследство в Италии.
- Как в Италии? Почему в Италии? –Семен Семенович был ошарашен не столько самим фактом свалившегося на его голову чьего-то наследства, сколько его, этого наследства, месторасположением на карте мира. Внезапно вспомнились слова отца.
- Семен Семенович, давайте оставим все подробности для личной встречи, - тоном доктора Айболита отвечал адвокат. – Вы сможете подойти к нам завтра часикам к одиннадцати утра?
- А где вы находитесь? – еле спросил очумевший от новости Семен Семенович.
- На Невском, недалеко от вас, запишите адрес.

Начиная со следующего утра вялотекущая жизнь Семена Семеновича сорвалась в дикий галоп. Шикарный офис адвокатской конторы с длинноногой секретаршей. Ее плотоядная улыбка, без обиняков говорящая о том, что она готова отсосать у дорогого гостя здесь и сейчас, на этом вот кожаном диване. Вальяжный Корсук-Наливайко с кипой документов и переводов с красивыми тиснеными печатями. Ваш паспорт, пожалуйста. Да, все правильно. Оставьте, будем оформлять заграничный и шенгенскую визу. Здесь подпись пожалуйста, и здесь, и здесь. И здесь. Фото покойного Уго д’Рочилло. Фото его молодой красавицы вдовы. Фото наследства. Без малого четыреста миллионов евро в виде гигантского производства керамической плитки, квартиры в Риме и виллы на Капри. Фамильные драгоценности, Феррари и прочие мелочи болтались где-то в конце списка. Телефон персонального преподавателя итальянского языка, занятия начинаются завтра. Еще кофе?
- Ну-с, Семен Семенович, - Корсук-Наливайко промокнул салфеткой респектабельную лысину и откинулся на спинку огромного кресла. – Осталось уладить еще пару формальностей.
- Каких? – тонким счастливым голосом спросил Семен Семенович. Фотографии сделали свое дело – он наконец понял и поверил, что это судьба внезапно повернулась к нему другим местом, и отныне все будет совершенно по-другому.
- Есть два условия, без удовлетворения которых вы не сможете получить наследство.
- Что такое? – капризным тоном воскликнул наследник. К хорошему привыкаешь быстро.
- Не волнуйтесь, обстоятельства эти весьма и весьма разрешимые, а в какой-то части и приятные, - усмехнулся слегка игриво адвокат. – Дело в том, что ваш двоюродный дядюшка увязал получение наследства с таким условием: наследник мужского пола обязан жениться на его вдове, - и он ногтем запустил через полированную столешницу фотографию соблазнительной итальянки. «Карта поперла», - всплыла в голове никогда не игравшего Семена Семеновича фраза.
- Вы ведь не будете возражать? – с нажимом спросил Корсук-Наливайко. Перспектива потерять валютный гонорар с шестью нулями придала его тону твердость дамасской стали.
- Нет, то есть да, я согласен! – почти выкрикнул Семен Семенович. И без этого сумбурные мысли в голове понеслись в полный разнос. В брюках зашевелилось. – А что второе?
- Не волнуйтесь, - сразу расслабившись, мягко улыбнулся адвокат. – Второе условие также легко выполнимо. Дело в том, что по итальянским законам при передаче прав на собственность наследнику необходимо сделать банковский депозит на сумму расходов по юридическому оформлению всех надлежащих процедур и налогов. В вашем случае эта сумма составляет всего пятьсот тысяч евро. Депозит снимается с вашего счета только после завершения всех формальностей. Вот тут все итальянские реквизиты.
«Вот оно», - пронеслось в голове у Семена Семенович. «Не могло у меня все случиться так легко и просто. Сорвалось». Дрожащим голосом он произнес:
- Но у меня нет таких денег…
- Семен Семенович! – весело воскликнул Корсук-Наливайко. – Да при таких обстоятельствах вам любой банк даже в нынешних условиях за милую душу даст любую сумму в кредит! Маша, зайдите, - по селектору вызвал он секретаршу.
Зашла длинноногая губастая Маша. Ее удовлетворенный вид говорил о том, что за это время она успела-таки у кого-то отсосать, но если наследник желает… «Моя итальянка лучше», - подумал Семен Семенович и равнодушно отвернулся.
- Маша, принесите адресочек Райффайзена, - распорядился адвокат и тут же пояснил. – Это австрийский банк, у них там и формальностей поменьше, и риска никакого. Кстати, там же и депозит можете оформить на указанную сумму. Для этих целей годится только первоклассный европейский банк, наши не катят, - интимно пояснил он наследнику. – Поехали не откладывая, нужно ковать евро.
Они отправились на Васильевский остров, где размещался один из филиалов банка. – Там их мило встретили, выслушали и объяснили, что кредит на такую сумму дать не смогут по таким-то и таким-то причинам. А так, милости просим. После долгих препирательств и разборок, во время которых Корсук-Наливайко даже вспылил на директора филиала, обозвав его австрийским бюрократом, стороны нашли выход из создавшейся ситуации. Семен Семенович закладывает свою квартиру, которая, как раз и стоит по грубым оценкам пятьсот с лишним тысяч, кладет занятые деньги на депозит в Райффазен и с этими подтверждениями на руках спокойно отправляется в Италию оформлять наследство. По условиям депозита деньги перечисляются на указанные итальянские счета только после завершения всех формальностей, так что риск нулевой.
Следующие две недели пролетели как во сне. Семен Семенович выучил несколько фраз по-итальянски. С помощью шустрого адвоката без лишних формальностей уволился с работы. Оформил залог на квартиру. На остаток денег после размещения депозита Корсук-Наливайко одел и обул наследника по высшему разряду. Сунул, кому надо и без лишних проволочек оформил тому загранпаспорт и получил шенгенскую визу. Еще и осталось триста евро. «На цветы для невесты», - хохотнул он, всовывая деньги в карман Семену Семеновичу на проводах в Пулково. В Риме наследника должны были встретить и отвезти по месту назначения. Прощание было недолгим, но прочувственным. За эти дни адвокат и наследник сдружились.
В римский аэропорт Чампино Семен Семенович сошел солидно и уверенно. Теперь он был не каким-то там Дрочилло, а д’Рочилло, потомком аристократического рода и богатым наследником. Нужно было держать марку. Костюм сидел как влитой, в кармане пиджака лежало несколько мелких евро на чай. В правой руке он нес похожий на среднего размера клумбу букет цветов, через левую был перекинут дивного фиолетового отлива плащ. Запах дорогого одеколона сшибал с ног, но кто не делает таких ошибок поначалу?
Офицер иммиграционной службы деловито взял паспорт и стал его изучать. Процедура затягивалась, Семен Семенович нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Вдруг офицер нажал на какую-то кнопку под столом, и за его спиной немедленно возник еще один служащий в униформе. Они обменялись несколькими быстрыми негромкими фразами и предложили наследнику проследовать в служебное помещение. Там с ним стал общаться при помощи переводчика какой-то иммиграционный чин высокого ранга, судя по развесистым опереточным погонам.
- Цель вашего приезда? – поинтересовался чиновник.
- Получение наследства и женитьба, - гордо ответил по-итальянски Семен Семенович. Эту фразу он изучил с преподавателем первым делом.
- Где получали паспорт и визу?
- В Санкт-Петербурге. А что? – обеспокоенный наследник перешел на родной язык.
- Посмотрите сюда, пожалуйста.
Чин сунул паспорт наследника под фиолетовый свет какого-то прибора и Семен Семенович увидел, как на страницах документа проступают какие-то разноцветные пятна.
- Что это? – растерянно спросил он.
- Ваш паспорт и виза фальшивые.
- ???
Следующие два часа были полным кошмаром. Его допрашивали какие-то люди, был произведен личный досмотр, в результате которого от клумбы с цветами остались одни воспоминания. Физиономию Семена Семеновича долго сверяли с фотографиями в каких-то больших альбомах. Ему грозили тюремным заключением за подделку документов и попытку проникновения в шенгенскую зону, выпытывали, кто его сообщники, и не ему ли принадлежит футбольный клуб Рочилло на Сицилии. Наконец, вызванный российский консульский работник, беспрерывно зевающий и явно после зверской попойки, помог все-таки чудесным образом уладить инцидент и посадить беднягу в тот же самолет Аэрофлота на обратный рейс.
Летел Семен Семенович как в тумане. То и дело, проваливаясь в сон, он видел кошмары – вот его бросают в камеру к каким-то криминальным элементам, похожим не то на революционных матросов со свирепыми харями и почему-то с серьгами в ушах , не то на афганских душманов с кинжалами в зубах, и те тянут к нему свои когтистые лапы, сдирают с него костюм от Гуччи, затем трусы от Версаче и… нет!! Тут он просыпался в холодном поту, чтобы вновь рухнуть в пропасть омерзительных видений.
Окончательно придя в себя только в Пулково, Семен Семенович бросился на маршрутку и через час уже стоял перед своей парадной на Фонтанке. «Таблетка» для домофона почему-то не срабатывала, и, как назло, из парадной никто не выходил – был разгар рабочего дня. Он вспомнил, что оставил дубликат ключей Корсук-Наливайко и бодрой рысью помчался на Невский – благо это было недалеко, а денег на транспорт уже не оставалось.
Прибыв на место, к огромному своему изумлению, Семен Семенович обнаружил на месте адвокатской фирмы «Лощинский и партнеры» магазин-дискаунтер «На троечку». Не поверив собственным глазам, бедный филолог зашел внутрь, и чуть было не был растоптан толпой пенсионеров, давящихся в очереди за сахарным песком со специальными кризисными скидками. Живо вспомнились буйные совковые очереди за водкой по талонам в разгар антиалкогольной кампании. Но ни сахар, ни алкоголь Семену Семеновичу сейчас нужны не были. Он с трудом вырвался из бушующей толпы, и, прижавшись к стенке, стал лихорадочно соображать, что же ему теперь делать. «Банк!» - мелькнула блестящая мысль, - «там все разъяснят!», а ноги уже несли его на Ваську.
«Какая линия?» - лихорадочно вспоминал он по дороге. Поездки у затонированном лимузине Корсук-Наливайко были стремительны и покрыты розовым туманом счастья. «9-я? 11-я?». Он обежал ВСЕ линии В.О. Отделения Райффазен-банка не было нигде. Взмыленный как футболист после матча с дополнительным временем, Семен Семенович снова примчался домой на Фонтанку. На его счастье к парадной пришвартовался гигантский черный джип, из которого вывалился наружу крупный толстобрюхий мужик в распахнутом кожаном пальто на меху и меховым же воротником – не то представитель крупного бизнеса, не то чиновник среднего масштаба. Он вальяжно подошел к дверям парадной, открыл ее и вплыл внутрь. Семен Семенович с разбегу вставил ногу в захлопывающуюся дверь и протиснулся в парадную. Лифт уже урчал, поднимаясь вверх, и нетерпеливо урчащий филолог устремился на свой четвертый этаж торопливой рысью, чтобы рухнуть дома на продавленный диван и собрать в кучку разбегающиеся как тараканы мысли.
Взбежав на этаж, Семен Семенович тупо вперил взор в дверь своей квартиры. ДВЕРЬ БЫЛА НЕ ЕГО. Точнее, на месте его старой филенчатой двери блекло-коричневого цвета, которую он еще вчера запирал перед выездом в аэропорт, высокомерно мерцала матовым серебристым цветом не дверь, нет, плита, один вид которой навевал мысли о морских яхтах, платиновых кредитных картах, длинноногих красотках в бикини и других прелестях той жизни, от которой Семена Семеновича еще несколько часов назад отделял лишь небольшой пограничный переход на итальянской земле…
Он огляделся. Нет, все правильно, справа и слева были знакомые двери соседей с номерами 10 и 12 на них. На том месте, где должна была быть его дверь, никакого номера не было. Не веря своим глазам, он приблизился к плите и взглядом стал искать звонок. Звонка не было тоже. В то время, как он дико озирался по сторонам, плита промолвила грубым человеческим голосом:
- Тебе чего надо?
Вздрогнув, Семен Семенович отвечал плите:
- Я хочу домой.
- Ну, так и иди туда, - отозвалась плита. Тут филолог наконец разглядел небольшую решеточку на уровне глаз, откуда шел голос.
- Так мой дом здесь.
- Чего-то я не понял, - ответила плита и отворилась. За ней явилась фигура того самого мужика, который вылез из черного джипа и вошел в парадную перед несостоявшимся женихом. Кожаного пальто на нем уже не было, как не было и брюк, зато над семейным черными трусами был полный парад – розовая рубашка, бледно-сиреневый галстук, темно-серый пиджак отличнейшего английского сукна. В одной руке мужик держал прижатый к уху мобильник, в другой покачивал увесистую биту. «Все-таки чиновник», - мелькнуло в голове полностью дезориентированного филолога.
- Это я не тебе, подожди, - проговорил мужик в трубка, и слегка тыча битой Семену Семеновичу в грудь, угрожающе повторил, - я чего-то не понял, ты кто?
- Я вообще-то здесь живу, - пискнул тот. – А вы кто такой?
- Ты чего, с катушек слетел? Я за эту хату знаешь сколько бабла отвалил? – мужика что назвается поперло. – Да я всю жизнь мечтал на Фонтанке жить! Хотел сперва на Мойке, но там, блин, уже все позанимали – где музей Пушкина, где Боярский, где мэрия. А здесь вот раньше какой-то педофил жил, его выселили недавно.
- Я филолог! А не педофил! – возмущенно воскликнул потомок итальянских дворян. – По какому праву! Вы! Оскорбляете!
- А-а, так это ты тот самый педофил! Ну, получай, сука!

Удар битой по лбу не так страшен, как рельсой по затылку, зато в отличие от последнего, мгновенно разящего наповал, имеет продленный эффект, так как субъект, его получивший, очнувшись, еще долго не может сообразить, где он, кто вокруг и почему уже вечер, когда только что светило яркое солнце. Семену Семеновичу долго объясняли друзья-бомжи, с которыми он вместе проживал в полуразрушенном кирпичном гараже на задворках судоверфей на Финском заливе, что его походы в ментовку и в прокуратуру за справедливостью ни к чему хорошему не привели и не приведут. Что тельник и фуфайка гораздо практичней, чем его импортный костюм и плащ, а в трениках спать лучше, так как они не жмут яйца, как брюки, и на ночь их поэтому можно не снимать. Что лучшие помойки в городе – в районе Морской набережной, потому что люди там живут хоть и зажиточные, но не чмыри и выбрасывают много полезных и вкусных вещей. Что он, Сема, должен еще многому научиться, чтобы стать настоящим членом их сообщества…

С весны 2009 года стали в Питере гореть по ночам черные джипы. Бывало по две-три машины вспыхивали ярким пламенем за дну ночь, причем сгорали необычайно быстро – сказывалось качество импортных материалов. Милиция ничего с этим не могла поделать, так как горели джипы во всех уголках северной столицы, и никакой логике эта пирогеография не поддавалась. Однажды даже вспыхнул целый автопоезд с семью черного металлика Хаммерами, прибывшими из Калининграда. Новость об этом передали все ведущие информационные агентства. Одного за другим сняли трех начальников милиции города, потом перестали, так как толку от этого все равно не было: черные джипы горели, невзирая на бушующие повсеместно инфляцию, девальвацию и депрессию.
Поскольку в связи с кризисом финансирование коммунальных служб резко сократилось, никто особенно не заботился тем, чтобы убирать с улиц и дворов покореженные останки былых гордых крейсеров дорог. С каждым днем, а точнее с каждой ночью, их в городе все прибывало. Быстренько подсуетились турфирмы, и вот уже проводились для интуристов, да и для своей, отечественной публики, специальные экскурсии по антикризисным ценам под названием «Черные ночи Петербурга». А в северной столице резко сократилось количество черных джипов, и к 2011 году они исчезли здесь как класс.