Дети больного города

Автор: Dudka Мы дети этого города! Генералы этих промозглых улиц и мусорных дворов-колодцев. Властелины отнюдь не томных ночей на центральных площадях. Прорабы заброшенных строек.

Выплюнутые квартирами города, сжеванные магистралями, перекрученные мясорубками толп и пробок и проглоченные вечно голодными зевами переходов.

Они нас кличут щенками и зверьем. Пусть. Это их право. Мы не они, и нам нет к ним дела. У них к нам – есть. Они считают, что они умнее и лучше, а потому имеют право смотреть на нас с высоты своих мнимых достижений и положений, и брезгливо кривиться. Но Влас, он самый старший из нас. Ему двадцать четыре года. Он Библию читал. Всю. И он сказал:

– Последние станут первыми!

Влас – он вообще очень умный. Он учился в школе до седьмого класса. Он много читал. И он много знает. А еще у него есть гитара «Трембита», без одной струны. И иногда он берёт её в свои покрытие мелкими чёрными трещинами руки, и поёт песни:

– Мне говорят, что жить вот так, как я сейчас, нельзя,

Но почему? Ведь я живу.

На это не ответить никому.

Мы застываем посреди дневной суеты. Скульптурами греческих богов и философов. Высеченными в скалах лицами римских полководцев, мраморными изваяниями советских монументалистов. «Рабочие и колхозницы», «Мыслители» Родена, надгробия братских могил. «Железобетонные конструкции» из костей и кожи. Тихие, как статуи Бодхисатвы. Неестественные, как позы Камасутры. Недвижимые и хмурые, как скифские бабы. Единственное, что выдает нас – это бешеное вращение красных белков в глазных орбитах и судорожные взмахи крыльев носа. Ноздри расширяются и сужаются, как будто танцуют какую-то бешеную самбу, вместе со зрачками глаз. Это побочный эффект «каши», но кроме нее у нас ничего нет. Мы не имеем привилегии – выбирать.

Проблема выбора стоит только перед теми, кто может себе позволить её иметь. Если Вы блюёте водкой, вы можете пить коньяк, чтобы избежать такой неприятной процедуры, как очищение желудка через пищевод. Не уважаете пиво, купите вина. Вы не привыкли к «Винстону»? Так курите «Мальборо»!

С другой стороны, свобода выбора может создавать проблемы, если у вас нет средств сверх достаточного. Вы будете разрываться между испанским вином или грузинской лозой. Будете ломать голову, купить кубинского рома или «Бехеровки», и считать, что выйдет на сдачу – «Мальборо» или пачка «Примы». Перед богатыми проблема так не стоит. Они скупают всё сразу и на сдачу берут блок «Парламента». Перед бедными тоже нет такой проблемы, в вино-водочном они сразу бегут к дешёвому пиву, а в рыбном – отовариваются крабовыми палочками.

Мы не богатые. Мы не бедные. И уж тем более не средний класс. Мы не отягощаем себя проблемой выбора. Мы едим то, на что хватает собранных денег. Мы пьем то, что есть. И закидываемся тем, что можем себе сегодня позволить. Есть каша – застынем. Есть взвар – повисим. Иногда – колёса. Бывает, и клей. Клей хорошо, но чтобы не всегда. Клей нужно редко. Каждый день клей могут себе позволить лишь дураки. Троещинские, оболонские… с окраин. Дуракам жить немного. Гурьга говорил, что клей склеивает мозг. И он был прав.

По вене тоже не все. Кто уже сел, те варят, но только себе. Малых не подсаживают, обычно. Есть, конечно, разные случаи, но обычно – нет. Оттуда ведь нет обратного хода. Такие, как мы, недолго сидят на игле. Игла – тоже удел не бедных. Те, кто уже сжег ноздри кокосом, могут себе позволить, более сильные стимуляторы нервной системы. У них хороший героин, стерильные шприцы. Лечение. Они могут жить дольше… Наши живут мало. От силы год, два. Использованные шприцы, закопченная чайная ложка, тряпка, мазью пропитанная. Они быстро сохнут. Как цветы, которые никто не поливает. Желтеют. Кожа морщится, стягивается. Потом отказывают ноги, и речь становится похожей на мычанье.

Влас – исключение. У Власа своя кастрюлька. Свой рецепт. Он сам. Уже пятый год. Но у Власа есть Библия. И надежда. Он делится с нами своей надеждой и от этого как-то всем хорошо и без клея с кашей. Мы верим, что когда-нибудь Влас купит машину. Мы оденемся в дорогие костюмы, те, что показывают по телевизору в пиццерии. И Влас повезёт нас в «Рембрандт». И мы закажем гуся, или мясо по-французски и выпивку. Вино. Мы когда-нибудь обязательно поедем в «Рембрандт». Ибо, как сказал Влас – последние станут первыми.

Хотя мы не последние. Нет! Последние стоят в очередях. Последние только там, где есть первые. У нас первых нет. Влас говорил, что мы коммуна. Влас читал нам Диккенса – «Оливера Твиста». Влас сказал, что главное – всегда оставаться людьми. Но Гурьга спросил: а кто такие люди? На кого они похожи? И Влас ответил, что люди – это те, кто любит ближних своих, как самих себя. И тогда Гурьга сказал, что мы, значит, и есть – люди.

Прошло уже несколько лет. Гурьга сторчался давно, но слова его живут. Мы – люди. Мы любим друг друга. И поддерживаем друг друга. Потому что, если каждый сам за себя, то это верная смерть. Сам за себя – этого не могут себе позволить даже звери. Только менеджеры и торговцы. Может, потому они и кличут нас щенками и зверьем. Но если это так, то чем они лучше зверей?

Мы не такие, как все. Мы – стая. Мы разрываем пелену вечера. Мы режем толпу ножами своих тел. Мы делим между собой добычу. Хлеб, куски колбасы и выброшенные ботинки. Иногда почти целые. Мы знаем толк в жизни улиц и подворотен. Мы – гвозди, вбитые в плексиглас выпитых городом душ. Может быть, единственные живые среди бродячих трупов… Мы застываем посреди дневной суеты.

И тогда прохожие нервно оглядываются, вырывая на миг себя из себя. Мы привлекаем их притупленный взгляд. Всего одно мгновенье. Движенье головы. И бегущие строки мыслей обрываются где-то между словами «не забыть купить лекарства ребёнку…» и «…Валька – блядина». Червяк любопытства, еле дышащий под центнером проблем, вылазит из глаз.

– Флеш-моб, – презрительно констатируют одни.

– Чё за хуйня? – удивлённо вопрошают другие, и их надбровные дуги лихо взмывают вверх, к причёсанным чёлкам.

Но проходит секунда-другая, и мысли опять укрывают прохожих. Глаза их гаснут, червяк любопытства недовольно залезает обратно и магниты дел влекут их дальше и дальше в каменные джунгли мегаполиса.

Так кричите нам вслед:

– Щенки!

– Зверье!

– Управы на вас нет!

– Куда милиция смотрит!

Так глядите на нас с презрением:

– Наркашня!

– Токсикоманы!

– Беспризорники!

Так жалейте нас:

– Бедные детки!

– Сердце кровью обливается!

Это ваше право говорить. Потому что у вас больше ничего не осталось, кроме иллюзии того, что ваша жизнь лучше, чем наша. У вас ведь нет ничего. Вы не живёте эту жизнь. Вы её доживаете. У вас больше нет ни Любви, ни Веры, ни Надежды. Ни мечты. А у нас она есть.

И когда-нибудь Влас купит машину. Мы оденемся в дорогие костюмы, те, что показывают по телевизору в пиццерии. И он повезёт нас в «Рембрандт». И мы закажем гуся, и мясо по-французски, и выпивку. Вино. Мы когда-нибудь обязательно поедем в «Рембрандт». Но вам этого не понять. Вы в «Рембрандт» ходите каждый день.