Старик и девочка

Автор: Редин Я не припомню такого душного лета. И хрен бы с ним – со снегом, но ведь нету же, и Алик уже неделю выходит из пике (летчик итиомать!).
Марина – сестра моя единоутробная – работает в открытой летней кафешке начальником комаров. Но сегодня она дома. Корячится над грязным полом, спасает пауков из их паутины – хлопочет по хозяйству – и спиногрызики с нескрываемым удовольствием грызут ей спину:
- Мама, ты красивая, как пожарная машина, - это тот, что помладше.
- Спасибо, любимый.
А любимый, со свойственной детям логичностью, продолжает:
- Ключ для того, чтобы закрывать дверь. Потому что, если её не закрыть, придут, когда меня не будет, нехорошие дяди, заберут все мои игрушки и из холодильника продукты, и нам нечего будет есть, и мы умрём от горя.
Я смотрю на это дело со стороны и в ус не дую. Нет у меня усов.
- Марина, займи 27 гривен.
- Зачем?
- На водку с пивом.
- Зачем?
- Пойду Алика из запоя вызволять.
- Интересная метода, - улыбнулась она, но денег дала.
Я инвалид детства, и по жизни предпочитаю передвигаться исключительно дома, а если гонит меня нелёгкая на улицу, то при помощи инвалидной коляски. Запрягаю коней, и в путь.
- Ты когда вернёшься? - спрашивает меня Марина.
- Не знаю, - отвечаю, - как вытащу.
По пути к Алику мне повстречался старик. Статный. Высокий. Он вел за руку маленькую девочку. Похоже, внучку. Похоже, из детского садика. Услышать начала их диалога мне не довелось, но кода, на мой взгляд, была довольно интересной:
- …и знаешь, мне до сих пор становится не по себе, когда меня хвалят. Как ты думаешь, это уже маразм или всё ещё комплексы? - дед.
- Конечно комплексы. Я и сама снедаема ими. Вопрос в другом: стоит ли от них избавляться? - внучка.
Итог моего недолгого путешествия – Сеченова 17. Деревья стали большими. За их спинами резвится море. Через полчаса звоню в дверной звонок Алика. Дверь мне открывает его мама – полная добродушная женщина:
- Ты что, с ума сошёл? - вместо приветствия.
- Похмелятор вызывали?
- Чего?
- Где больной говорю? - вопрос риторический, но:
- Там, - машет в сторону крайней комнаты Надежда Васильевна и добавляет: - ну проходи, раз пришёл.
- Спасибо.
Говорят, сон алкоголика тревожен и краток. Глядя на мирно посапывающего Алика, подумалось: тут одно из двух: либо он уже не алкоголик, либо все эти россказни о тревожной сестре таланта – коварные происки сотрудников наркологических диспансеров. Потому что, если бы не издаваемые его туловищем звуки – ни дать, ни взять – хорошо сохранившийся или умело подретушированный покойник.
Покойник отрыл один глаз и упёрся его расфокусировкой в меня.
- Что неужели всё так плохо? - спросил он, открыл второй глаз и сам себе дал ответ: - наверное, да. Раз ты тут, то да.
- Водки хочешь?
Он удивлённо кивнул.
- Тогда сначала бульончику.
- Фу, - заканючил он, - какой бульон? Не хочу. Не могу. Не буду.
Я достал из пакета бутылочку холодной водки. Открыл. Налил. Выпил. Крякнул удовлетворённым селезнем и сказал:
- А придётся.
- Мама, - крикнул в сторону кухни Алик, - принеси бульону.
- Пожалуйста, - подсказал ему я.
- Пожалуйста, - опомнился он.
После бульончика была предложенная водка. Потом был вечер. Он с ленивой поспешностью нарезал два круга вокруг солнечного города и растворился в огнях ночной Ялты.
Ночь. Это для влюблённых она волшебное время суток – море, жёлтый плеск чёрной волны, запах магнолии, вздохи-ахи, поцелуи при луне и, как венец этого романтического непотребства, трах в виде позы № 33 всеобъемлющей Кама-Сутры на одной из лавочек в Приморском парке.
Для меня же ночь давно уже стала вымученной необходимостью – бессонница – засыпаю легко, но часто просыпаюсь.
Алик переклонился через сон и рукой стал шарить по полу. Не нашёл. Встал. Включил свет и вышел из комнаты. Вернулся с бутылкой воды, отпил из горла и поинтересовался:
- Я тебе ставил песенку для Кати?
- Нет.
- Включить?
- Да.
Пока он дрожащей мышью искал необходимые файлы, я извлёк из пакета двухлитровую емкость пива и налил её содержимое в кружки. Себе поменьше, ему побольше. Посмотрел на часы. Там уверенно светилось беззубое без четверти пять. Скоро утро.
- Вот, - сказал Алик, - нашёл.
- Пива? - я взглядом указал на кружку.
- Ты что, волшебник?
- Нет. Только учусь, - ответил я и надел наушники: - включай.
Вместо энергичного лета для Кати, на бумаге пусть звучит многозначительное многоточие.
- Ну, и как оно тебе? - спросил он.
- Я люблю твои мозги. Люблю настолько сильно, что готов тебя в мозг ебать. А ты – паразит этакий – пропиваешь его. Тебе бы подсрачников надавать. Может быть, тогда поумнеешь.
Алик хлебнул пивка. Помолчал немного. Жарко. Беспощадными капельками пота покрылась даже Луна. Закурил и сказал:
- Подсрачник – это ускорение вызванное путём упругости, а путь к богу – только первый стакан. Всё остальное – от лукавого. Но. Почему-то в этом пекле только с перепоя спать не жарко.
После чего без выражения, что свойственно лишь натурам глубоко утончённым, стал декламировать:
«Пенсионер Иван Иваныч Иванов подрабатывал, как это водится у пенсионеров, монтажником-высотником и поэтому беззаветно любил водку, канареек, акваланги и песенку про тех, кто с высоты нам шлёт привет.
Но славен он был не этим. С недавних пор на пятках Иван Иваныча заколосилась бурная растительность в виде обычных волос человеческих, вследствие чего он экономил на носках зимой, но нещадно тратился на приобретении одноразовых бритвенных станков летом. Покупал он их недалеко от мечети.
Мачете был остёр.
Костер пылал нещадно.
И девочка сидела у реки.
Она посмотрела в черную, как зеркало, воду. Оттуда ей, мечтой в виде прохладного вечера и долгожданного стакана кефира на ночь, улыбнулась старость. Но девочка почему-то испугалась. Зажмурилась. Открыла глаза – старость по-прежнему жевала свою улыбку. Испуг уже готов был стать паникой, но тут некто босой с волосатыми пятками подошел, погладил мозолью своей ладони девчушку по голове и проскрипел:
- Просто надо выпить этот кефир.
Вместе с кефиром девочка случайно выпила своё отражение и навсегда поссорилась с зеркалами».
- Это что?
- Не знаю. На рассказ похоже, - Алик прикурил от бычка новую сигарету и добавил: - мне кажется, незаконченный.
- Чей?
- Твой.
- !!!
- Ты, когда спал, раз пять его перечитал. Вслух. В моём состоянии запомнить такую муть нетрудно.

Утро туманное, утро седое – это лишь упрямое желание, ничего общего с реальностью не имеющее. Сначала – жара; за ней – солнце. В свете солнечных лучей появляется Алик. В руке бутылка, в другой – стакан.
- Полтинничек потянешь? - спрашивает.
- Спрашиваешь! - отвечаю. - И не один.
Через неделю я кое-как добрался до дома. Марина, глядя на мою опухшую физиономию:
- Ну, и как, вытащил друга из запоя? - ещё издевается. Зараза.
- Нет.
- А что так? - и интонация такая гаденькая.
- Несгибаемым оказался товарищ, - чхать хотел я на её интонацию. - Мужик! Уважаю!