Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Было дело:: - Забыть КандагарЗабыть КандагарАвтор: Олежег Боланс унд я бля унд глупец Щурится хитро солнце весноюВ реку вечернюю блин свой макая Туловище омывает волною Хитрое солнце. Скотина такая. … Звон. Опять этот чёртов звон в ушах. В глазах всё плывёт и качается. Так. Звенит – значит жив. Выплюнуть ёбаный песок. Руки-ноги на месте. Ёбаная война. Ёбаные духи. И ёбаные их миномёты. Паша кричит что-то, но как-то тихо, слышно едва-едва. Раскалился ствол пашиного ПК. Да и сам он разошёлся в горячке боя, раскраснелся. Залил тельник и хэбэ кровью из отрованного миной уха. - Давай быстрее! – кричит мне, а сам фырчит, плюётся, и пулемёт его плюётся последними пулями, - Цинк тащи! И открывай уже, душара! А нож как назло скользит по забрызганной Пашиной кровью жести, не хочет впиваться в металл. Наконец, поддалась. - Готово! – кричу. – Садись жрать. Мы с шумом принялись за шпроты. … С Пашей я познакомился в поезде. Меня мать везла из Курска на электричках в Москву, чтобы в хорошую часть пристроить. Павла вез патруль. Трое крепких, в штатском, четверо в гражданке, неприметные. - Опасный, – прошептала мать - В туалет без меня не ходи. - Да брось ма, пойду, закурю в открытую, отца-то нет в округе. В тамбуре было пусто, и, облокотившись на стену, я сполз на самое дно вагона. Может, все-таки зря я служить собрался? Хотя, с другой стороны есть великолепный шанс остаться в столице, поступить в институты, осмотреться, жильем обзавестись. Танюху перевозить не буду, на хуй, она шалава. В Москве таких что говна за баней. - Станция Канаш, - затрещал репродуктор, – Выход из состава запрещён. Воткнув окурок в пол, я выполз на перрон и потянулся. Следом за мной выкатили конвоируемого. - По документам одного встречаем-с, - заикаясь, пробубнил коренастый капитан, прогуливавшийся у вагона с двумя викингами в сержантских погонах. - Плевать! - перекрестился старший конвоир, – Распишешься о получении на обратном пути, бывай. Дверь захлопнулась. Лязгнули вагонные сцепки и затворы автоматов. Электричка медленно поползла вдоль перрона. Проплыла мимо мать, радостно посылающая нам всем из окна воздушные факи. - Я отслужу и вернусь, ма! Я вернусь! - крикнул, обернувшись, я - Да похуй, сынок, я пока бухать буду! - донеслось в ответ. … Паша вскочил на холм и застрочил от бедра, словно кинозвезда: - Это вам за рассветы над Волгой! За туманы и карасячий клёв! За резинку и бредень! – ленты его пулемёта развевались на жарком афганском ветру, - Ай блядь! Ай! Сука! Ёбаный снайпер! – простреленный в трёх местах Павел, размазывая кровь по виску, скатился в яму и передернул затвор. - Получи, грязный иноземный захватчик, принёсший горе в наши горы! - выкрикнул на афганском из-за укрытия душман-огнемётчик и направил струю огня прямо в воронку, в которой укрылся Пашка. - Ёбаный аэрогриль! - донеслось оттуда, - Да вы охуели! И тут наконец звонко ударили по врагу залпы системы «Град». Взметнулись в небо душманьи кишки-ливера. Моджахеды уныло потянулись к выходу. … Когда шли по перрону, Павел строго глянул на меня и спросил глазами: - Не пидор? - Нет! – поперхнувшись, ощетинился я. - Годится - подчеркнул мой новый друг. У здания вокзала Паша снял с руки Патек Филип и купил мне сладкой ваты. К вечеру нас и еще человек двадцать-двадцать пять погрузили в огромный крыластый самолёт и дали команду взлетать. Все провожающие поголовно крестились. Самолёт сначала летел, а потом резко остановился около запылённого ангара. Мы снова вышли на перрон. - Сынки! Идет война! Та самая! – Подполковник Ишаков рычал в мегафон – Гибнут наши братья и их братья тоже гибнут, но на тех ссать, на наших не велено… Так мы оказались в Афгане. В первую неделю службы наша рота, преследуя боевого командира, известного среди местных обсосов как Чёрный Ахмет, напоролась на засаду. Половина сослуживцев разбежалась, крича нам из-за горы, что идут в обход, многие погибли. Мы остались выполнять приказ. Зверствовал Чёрный Ахмет, лютовал. Лично расстрелял несколько солдат, спиздил новый гранатомёт с дальнего поста и в ночь на новый год проломил хуем горло фельдшеру Нике Самадуллиной, когда та пошла бухая за периметр собирать васильки. Сущий был злодей и аспид. Никак в прицел не давался. Но мы шли по его стопам неуклонно, как майские груди в тёплые ладоши. … Я сидел на горячих камнях в подкопчённом тельнике, курил, протирал автомат и кроссовки не то паклей, не то чьей-то бородой и молчал. Паша, полулёжа, лениво тыкал штыком связанного пленного. - Где Ахмет? Где этот ёбаный пидарас? Бля, ты на каком вообще лопочешь-то, сука? – друг схватил ваххабита и бросил в ущелье, - Третьего опросили, а всё без толку. Уже вторую неделю мы гоняли Чёрного Ахмета по горам. Кончилась вода, не хватало съестного и наркотиков. - В Москву он рвётся, - сплюнул что-то в горячую пыль Паша, - Регистрация там у него и ларьки на черкизоне. Внезапно налетевшая шрапнель оторвала Пахе правую кисть и кое-что по мелочи из внутренних органов. - Блядь. – тихо чертыхнулся дружище и потуже перетянул разгрузку. Нагнувшись, он поднял с камней свою оторванную почку, откусил половину и протянул остатки мне. Я молча стал пережёвывать неподатливую плоть. - Жажда, - я с трудом сглотнул, - Нассал бы хоть полкаски, а? - Не могу, брат, - Паша протирал ложе пулемёта бархоткой - В пузыре три дыры сквозные. В сапоги стекает. Как наполнится – попьем. Мы снова бросились по следам врага. Враг то появлялся где-то совсем рядом, то таял в дымке гор. Спустилась ночь. - Кончится война это дурацкая, - я смотрел на мириады огоньков в чёрном южном небе, - Окончу универ и пойду работать в тихое место. Например в банк. И не будет больше в моей жизни ни стрельбы, ни бомб, ни крови. Я вздохнул и повернулся к Пашке: - А ты? - А я, - Павлик перекусил нитку, которой штопал брюшину, - Я писателем стану, буду писать про жизнь в столице приезжих с юга. Он обернулся в сторону сопки: - Э! Ахмет! Ты там ещё, пизда ишачья?! - Щто ти пиристал ка мне, псих?! - раздались оттуда причитания. - Плохие шурави! Злые шурави! - Утром уходить будешь - не буди, гандон, - Паша откинулся на бушлат. - Днём нагоним тебя. … К обеду мы действительно нагнали Ахмета под аулом Тындыргубыдык. Увидев нас, он заплакал и сел, облокотившись на треснутую стену первого из домов. - Отъебётесь может? А? - Приказ Ахмет, мы-то под присягой – прищурив одинокий глаз, процедил Паша. - Дениг дам, дочер дам на месиц – Ахмет шел ва-банк. - Ебал я твою дочь в учебке. Бревно, да и эстетически нехороша. - Ублюдьки! – перебирая четки, Ахмет засеменил в поселение. - Слы, надо нашим звонить, пусть сюда пехоту командируют, сцыкотно по Мытищам этим шароёбиться вдвоем, – я пристально всматривался в аул. Строения из песчаника, узкие улочки, похожие одна на другую, крыши плоские как афганские сиськи. … В аул вошли наравне с пиздецом. Стенографистка ошиблась и вместо того, чтобы спокойно зачистить поселение, его вместе с нами накрыли «Градом». Ох, и верещал же Ахмет на другом конце, ох верещал. Всю родню затронул, ВЛКСМ и КПСС, сирот солдатских, даже Гагарина пидарасом обозвал трижды. Как только улеглась пыль, я пополз из укрытия. Посреди разрушенного двора на одной ноге стоял Паша. Вместо другой болтались неприятные на вид клочья. В руках он сжимал мертвого ягнёнка. - Глаза большие, чёрные, как у моей сестры – я закрыл животному зрачки. - Ага, у моей тоже такие. – Паша потянулся к ширинке. - Прекрати брат, не время, ваххабит уходит, – я принюхался, – От тебя смрад? - Да, желчный вместе с ногой и полужопием вырвало, разбрызгало тут, - друг брезгливо отряхнул форму. Разговор не задался потому как очередная порция «Града» разъединила нас с Пашей. … Я очнулся под крупными каплями дождя. Размежив левое око, я увидел луга, нежно освещенные солнцем. - Грибной дождь, - прошептал я одними губами, - Совсем как у нас. Постепенно возвращался слух. Что-то шумело прямо над моей головой. Резко отворив правый глаз, я увидел в упор Пашку. Он нёс меня на руках, крепко обернув в целофан. Из-за отсутствия нижней челюсти тяжелые капли пашиной слюны падали мне на нос и закатывались за уши. На ходу Павло дурным голосом горланил "И полетела бомба, и засверкала молния". - Где мы? – потягиваясь, вопросил я. - Курск прошли, - оборвал песнь друг – Бой скоро решительный, а ты не ел 12 дней. Давай-ка слезай, да подкрепись. И нежно бросил меня возле старого пня. Пока я разводил огонь, Павел отошел в растения, покряхтел и принес филей. - Откуда, дружище? - я с радостью нанизал мясо на штык и поднес к огню, - Садись, брателло, с тобой не пропадешь! - Места знать надо, - прошептал Паша, продолжая стоять. - Как мы здесь? - Ахмет по тропам пошел через границу, на Русь. – Паша закурил бросовую никарагуанскую сигару, - Я срезать начал, два блок-поста удачно, третий ползком проходил, ну и растяжку мундштуком задел. Теперь жевать невозможно. Только пью. - А нога твоя? - Да саксаул проволокой привязал, - Павлик весело поцокал деревянной ногой. – Лучше старой получилось. - А Ахмет? - Ахмет через Винницу идет, сестра там у него, стельками на окружной барыжит. Ну да ничего, в Подмосковье сойдутся наши дорожки. Паша хотел заскрипеть зубами от лютой злобы, но не вышло. Я понимал друга. … Московский гастроном жил разудалой купеческой жизнью. Всякий, и инженер и прораб, позволял там себе дефицитные покупки. И колбасу, и мясное, и жевательную резину. Всюду пестрели нарядные бутылки и сухофрукты. В развес шёл чай и мармелады. - Не продадут ведь, – очковал в очереди на кассу я. - Продадут! – уверенно отсёк Пашка. – Есть восемнадцать! И две ленты снаряжённые есть. - Восемнадцать рублей за две водки! – огласила многогрудая продавщица. Павел молча снял Патек Филипп и бросил на прилавок. - Да вы охуели совсем, - устало изумилась тётя, - Дедушка, чурбан старый, зубы золотые суёт, вы – часы валютные. - Дедушка?! – я медленно повернул голову. На меня из-под широких мозолистых бровей, испуганно моргая, смотрел Ахмет. Паша молча прислонил пулемёт к кассе. … - Держи его, суку! – хрипел от натуги Павел Эдуардович. – Дай я ему руку сломаю. Заслышав такие вести, Ахмет принялся волнообразно извивать тело, мычать старинные родовые проклятия, и, изловчившись, расколол ногой Патек Филипп на Пашиной руке. - Режь падлу! – Павло выкручивал душману руку, упёршись обеими ногами тому в район живота. – Насади басурмана! Крови поддай, рассеки его как говно прутиком! Кишки его покажи мне, умоляю тебя!! - Ыыырх ! – вскинул я штык-нож. - Пидарасиии!!! – заорал, сожрав кляп, Ахмет. - На, сука! Получай! На! Н-на! – замолотил багровым лезвием я. - Блять! Блять! Блять нахуй, больно же, ёбана! – вторил мне Пашка. Ахмет насупленно молчал, вытянув голову в сторону служебного помещения - Эй, дурак, ты чего? – Паша, еле сдерживая боль, влепил старику звонкую пощечину. - Второй тайм – тихо обронил бородач, кивая в сторону репродуктора, - Сейчас Валерка Шмаров штрафной бить будет. - Ох. Сегодня же решающий матч! Ну, в футбол! Паш, я же тебе рассказывал правила, помнишь? – я затряс недоумевающего друга. - Граждане! Счёт какой? Ответом мне был лишь хрип и срежет из треснутого динамика. - Забил. Победа. – патетически прошептал Ахмет и умер от старости. - Наша победа! – для верности проткнул его ножиком прослезившийся Павлик, - Наша общая, слышите! Я стоял и молча плакал, уронив папаху на московский слякотный пол. Шёл 1989-й год. Теги:
0 Комментарии
ну нихуя себе! Это песдетс какой-то. Мощно написано, но впечатление двоякое. Прочитал всё. Вот если бы не было прямого указания на Афганистан, ИМХО, читалось бы легче. Отлично. Раньше не читал. а жаль. олежек жжот. Поставлю 3 этому тексту. хехехехе не читал раньше..но это очень даже заебись.. я бы даже сказал -рекоменд.. "даже Гагарина пидарасом обозвал трижды"..ууууууууу как это такой триумвират собрался,интересно? да тут ништяки в каждой строчке.. 52-й квАртал по цепочьке передавали..гггыыггы эта вапще чо ?? Вроде не читал раньше, мегаахуительно!!! боланс на главную зашёл? чо,спалили тебя,друкк. ридокам литрабствуешь! позор апазицеи!! помню, это конкурсный креатив. ябля и глупец в авторах угадывался сходу я тоже впервые. каской-то пиздетцъ какой-то пиксельный галюцыноген. Сильно. ржал Стильная штука. Вот таких с десятка полтора - и новой книгой можно радовать любителей бумаги. Трэшовый сюрреализм, неожиданные поворотцы и коленца, ну, и язык радует. ржал Еше свежачок Когда молод в карманах не густо.
Укрывались в полночных трамваях, Целовались в подъездах без домофонов Выродки нищенской стаи. Обвивали друг друга телами, Дожидались цветенья сирени. Отоварка просрочкой в тушке продмага.... Однажды бухгалтер городской фирмы Курнык поссорился с Черным Магом Марменом. Мармен был очень сильным и опытным.
И вот Черный Маг Мармен проклял Курныка. Он лелеял проклятье в глубине своего сердца целый месяц, взращивал его как Черное Дитя – одновременно заботливо и беспощадно.... Поэт, за сонет принимаясь во вторник,
Был голоден словно чилийский поморник. Хотелось поэту миньетов и threesome, Но, был наш поэт неимущим и лысым. Он тихо вздохнул, посчитав серебро, И в жопу задумчиво сунул перо, Решив, что пока никому не присунет, Не станет он время расходовать всуе, И, задний проход наполняя до боли, Пердел, как вулкан сицилийский Стромболи.... Как же хуй мой радовал девах!
Был он юрким, стойким, не брезгливым, Пену он взбивал на влажных швах, Пока девки ёрзали визгливо, Он любил им в ротики залезть, И в очко забраться, где позволят, На призывы отвечая, - есть! А порой и вычурным «яволем»!... Серега появился в нашем классе во второй четветри последнего года начальной школы. Был паренёк рыж, конопат и носил зеленые семейные трусы в мелких красных цветках. Почему-то больше всего вспоминаются эти трусы и Серый у доски со спущенным штанами, когда его порет метровой линейкой по жопе классная....
|
вот же ш празник какой!