Конкурс:: - 1 апреля 20 лет назад (на конкурз)

1 апреля 20 лет назад (на конкурз)

   [ принято к публикации 03:50  02-04-2010 | я бля | Просмотров: 1361]

ЗабВО, 1 апреля 1990 года

- Рота, подъем!!! — истошно орет с тумбочки дневальный.

Это самое гнустное словосочетание в русском языке, поверьте. И за два года оно так прочно забивается в мозг, как собачкам профессора Павлова и не снилось. И, открою женщинам секрет, если ваш мужчина отдал Родине священный долг в самый гиперсексуальный период своего возраста, то никакие "просыпайся, милый", "ты охренел, ублюдок — ты же обещал отвести ребенка в садик" и даже "пожар! горим!" или, не дай Бог, "вставай быстрее, кажется муж вернулся", ничто не сможет так эффективно вырвать бывшего солдата из мохнатых и мускулистых лап Морфея, как эти два простых слова — "рота, подъем". Этот инстинкт остается практически на всю жизнь. Не верите — проверьте на своем мужчине. Только будьте готовы, что если тональность команды будет слишком… ну, мягкой что ли, робкой и не командным голосом, то в вас полетит то, что он нашарит на месте, где раньше стоял кирзовый сапог. Впрочем, например у моей жены, с командным голосом в полном порядке. Извините, слегка отступил от темы.

- Первый взвод, подъем! Второй взвод, подъем! — орут уже сержанты-"замки". — Быстро, бля! Кого команда не ебет?!

А меня команда почти не ебет. Я неторопливо встаю, как и большинство моего призыва, но только не спешу в строй, а неторопливо, но все равно быстро — движения почти за два года точны до автоматизма, одеваюсь и прохожу мимо сержантов и стоящей в строю роты. Кровать я даже не заправляю.

Во-первых, я прочитал, что кровать сразу заправлять не надо — всякие там пылевые клещи и прочие постельные микропаразиты, жуть как любят, когда теплую и влажную от солдатского пота постель, не проветривают, а сразу же застилают теплым одеялом. Они сразу же начинают плодится и размножаться. А я очень не люблю, когда в моей постели плодится и размножается кто-то кроме меня. Да и сам я, если уж быть честным, случаев, когда занимался процессом размножения, могу перечесть на пальцах. И то, на пальцах левой руки — реальные звездочки на фюзеляже моего истребителя, даже никогда не наматывавшего себе на винт, а на правой — выдуманные победы, которыми я как и большинство, хвастался перед пацанами. В действительности же, все эти сюжеты происходили с участием этой самой руки.

Во-вторых, я знаю что это сделают за меня молодые и за этим проследят те же сержанты. Я не бегу со всеми на зарядку, а иду в столовую досыпать. Просыпаюсь после завтрака, часов в 10 утра.

Обычный день конца второго года службы. Только 1 апреля. Я еще вчера решил не забыть про этот день и обязательно кого-нибудь разыграть. Хотя мое положение в тот момент к юмору, казалось, мало располагало.

Дело в том, что на днях хоть и вышел долгожданный приказ, но перспектива дембеля казалась не такой уж и близкой. К слову, это был вовсе и не приказ министра обороны, как у всех, а постановление Совета Министров СССР. На гражданке уже творился бардак, в который мы должны были вскоре дембельнуться. Но дело было не в этом, а в том, что родное командование пообещало мне увольнение самым последним из призыва и, судя по всему, собиралось обещание свое сдержать. Виной тому были мои многочисленные залеты и нежелание сотрудничать.

На данный момент велось расследование, грозившее мне тремя годами дисбата за драку с нанесением тяжких увечий. К слову сказать, и драки-то никакой не было. Так, стукнул пару раз земляка-однопризывника по прозвищу Бабушка, за то что он возомнил себя дедушкой. Но так вышло, что одно яйцо у него после этого стало размером со страусиное и ему сделали две операции и готовили к третей. Спасало меня то, что расследование поручили самому тупому офицеру с красноречивым погоняловом Чайник и то, что потерпевший стойко стоял версии, о том что ударился сам.

Еще совсем недавний залет был совсем по-глупости. Как-то зашел я в клуб части, к друзьям. У кого-то из них оказался фотоаппарат, на который меня сфотографировали, когда я напялил свою пилотку на стоящий бюст Ленина. Вы когда-нибудь видели Ленина в солдатской пилотке? Зрелище презабавное, доложу я вам. И вот, эти фото попали в руки командира роты, в которой служил мой терпила. Остальные фото, хоть и не приветствовались в нашей режимной части, но все же никаких военных секретов не выдавали и были выдержаны в политически правильном стиле. А на одной был запечатлен вождь пролетариата в пилотке натянутой на уши и я, согнувшийся рядом от смеха. Меня вызвали в штаб, пригрозили уже не в первый раз исключить из комсомола, и посетовали на то что сейчас не 37-й год и они не могут поставить меня к стенке. Но, то что я уволюсь последним, пообещали твердо.

Короче, недолюбливало меня командование. В отпуск не отпускало, увольнительными не баловало. А все за мою любовь к юмору.

Надо сразу отметить своеобразность армейского юмора.

Армейский юмор — вещь довольно специфическая, и часто непонятная для неслуживших. Людям незнающим казарменную действительность, он может показаться тупым и примитивным. Я отчасти согласен. Но примитивизм юмора рождается примитивизмом положения. Армия — это упрощенная модель общества, за два года человек проходит эволюционный путь от молодого салаги до "всосавшего службу" деда. И все это происходит в закрытом сугубо мужском обществе, которое какие-то ценности возводит до абсолюта, а какие-то и вовсе забывает, за неимением таковых. Это все заставляет молодую психику по-другому относиться к окружающей, иногда довольно жесткой, реальности и вырабатывать защитные механизмы. Один из них — юмор. В армии, чтобы не сойти с ума, ко многому стараются относиться с юмором. Смешным часто кажется то, что на гражданке таковым нормальному человеку не покажется. И шутки часто бывают довольно жестокими.

Например, если кто-то в солдатской столовой попросил подать ему кружку, а ему залепили этой кружкой в лоб, то это заставит содрогнуться стены от дружного хохота роты. Смешно ночью поднять молодого со словами "просыпайся, к тебе мама приехала" и смотреть, как он словно сомнабула послушно одевается и идет куда-то, пока не проснется от пинка дежурного по роте. Смешно прибить сапоги крепко спящего гвоздями к полу и смеяться со всеми, когда он по команде "подъем" прыгает в них и падает, не понимая, что происходит. Еще можно зашить внизу штанины, или просто пришить одеяло к матрацу. Да мало ли приколов?

Но я решил подойти к розыгрышу, отвергая все шаблоны.

Я служил старшим поваром и у меня в подчинении было несколько поваров. Один из них, Игорь Курдубакин, или попросту Курдубей, призывался из Иркутска, на полгода позже меня. Парень простой, из тех, что прогуливали физру в школе, но повар толковый. Знал я его слабое место. Была у него сестра старшая, но не родная, а приемная. Ее родители были друзья родителей Игоря, и когда погибли, то семья Игоря удочерила ее. Девка выросла видная и блядовитая. Но Игорь любил ее больше чем родную сестру.

Я в курс дела ввел только одного из поваров. А второй должен был правдоподобно принести Курдубею радостную весть. Когда зазвонил телефон в столовой, я взял трубку, поговорил, а когда на том конце прекратили разговор, я продолжил, только громче — чтобы слышал повар.

- Да… Так точно, товарищ старший лейтенант, здесь Курдубакин… Сестра приехала?… Есть...

Ложу трубку и говорю, слышавшему мой разговор повару.

- Звонил комроты, старший лейтенант Кузьменко. К Курдубакину сестра приехала, на КПП ждет. Иди, скажи ему, он письмо как раз пишет.

Сам я, чтобы не спалиться, стал к колоде для рубки мяса и продолжил тренировать свой коронный номер — втыкал вертикально спичку в колоду и огромным топором разрубал ее вдоль пополам. Это требовало немалой сноровки, но не даром над моей койкой всегда висел вымпел "Лучший специалист части"! Этот трюк у меня уже давно выходил с первого раза.

Вдруг, как будто торнадо пронесся по кухне, вылетел в зал, стукнулся в закрытую дверь и снова помчал по кухне в поисках выхода, неутомимый в своей радости.

- Игорек, — попытался я сказать как можно спокойнее и правдоподобнее, — там комроты звонил...

- Знаю! — не дал он мне закончить, — Ирочка приехала!

И унесся в сторону КПП.

Я махнул топором по спичке и… промазал. Явно волновался. Не то меня волновало, что Курдубей устроит сейчас кипишь на КПП и то, что мне может влететь за шутку. Нет. Я реально пожалел, что так глупо пошутил над чувствами друга. Просто не ожидал, что он так воспримет.

Минут через 20 Курдубей вернулся с лицом ребенка, которому вручили пустую обертку вместо конфеты. Я тут же извинился за дурацкую шутку. Реакция его была неожиданной. Вместо того, чтобы тупо обидеться, он тут же кинулся к телефону чтобы позвонить кому-нибудь из знакомых и сообщить известие о приезде родных. С трудом удержав его, попросил рассказать как отреагировали на КПП.

На КПП отреагировали нормально. Сразу нахуй не послали, повар все-таки, да и полтора года прослуживший. Но, когда он стал орать и требовать Ирочку, которую ему обещал старший лейтенант Кузьменко, его все же вежливо послали. В штаб. В штабе он долго объяснял дежурному офицеру про сестру, которая приехала, а теперь ее нет и что теперь ему необходимо выписать увольнительную, чтобы он пошел искать ее в военном городке, так как она может так загулять, что бывало уже неоднократно… Тут из штаба выходят начальник штаба и начпо. Видят Курдубея с бешенными глазами, интересуются — в чем дело. На что Курдубей честно рассказывает, что позвонил комроты старший лейтенант Кузьменко и сказал, что к нему приехала сестра Ирочка, которая ждет его на КПП. А на КПП никого нет.

- Так это ж тебя разыграли наверное, Курдубакин! — сообразил начальник политотдела, — Ну, Кузьменко — шутник, еби его мать! Лучше бы дисциплиной в роте занимался. Ну, он у меня получит по первое апреля!

Получается и комроты подставлял я своей шуткой.

Курдубей все же схватил трубку и попытался позвонить в роту. Я остановил его, у меня родилась новая идея розыгрыша.

Объект розыгрыша я выбрал не случайно. Был у нас в роте такой боец из молодых — Кучеренко. Он пришел как повар, но как оказалось не умел ничего. То есть, абсолютно ничего! И не только в поварском деле, а и в жизни он был абсолютный профан. Хотя был уже женат, и стал впервые объектом для насмешек, когда после того, как уехала его молодая жена, приезжавшая на присягу, он спросил у нас на полном серьезе:

- А когда моя жена родит, меня отпустят ребенка посмотреть?

Ему ответили, что наверное и поинтересовались — а когда жене рожать?

На что он с уверенностью ответил:

- Через 9 месяцев.

Я не знаю, как он жил до армии в своем Ангарске, но он не знал ничего. Нет, в одном он был спец. Он посмотрел хуеву тучу фильмов, видимо не вылезая из видеосалонов.

Над ним даже не смешно было шутить по поводу продувания макарон. Он это делал без всякой тени сомнений в своих глазах явного идиота. Ну раз он пересолил пищу, два. Столько же раз не посолил. Мы его со столовой и поперли.

И попал он в сантехники, во второй взвод нашей родной третьей роты МТО. Мало того, что у нас в роте дедовщина была сильнее, чем в остальных, так еще и многие на него имели зуб за его счастливое попадание на теплое место — в столовую. И доставалось ему, бедняге, круглые сутки. Он, по слухам, даже подал рапорт о переводе во вторую роту. Там и дедовщина была поменьше и земляков побольше. Ему в переводе отказали.

Но зато я знал его слабое место.

Я набрал номер третьей роты.

- Дневальный по роте рядовой такой-то! — бодро представилась мне трубка.

- Так, дневальный! — заявил я командным голосом и тоном, отбивающим всякое желание попросить меня представиться, как положено по уставу, — А ну-ка, позови мне рядового Кучеренко.

- Есть! Рядовой Кучеренко, на выход!

- Рядовой Кучеренко слушает! — ответил вскоре несчастный.

- Так, Кучеренко! Ваш рапорт о переводе во вторую роту мы рассмотрели и удовлетворили. Сейчас же собирайте вещи и переходите.

- Есть! — радостно заорал боец. В его голосе чувствовалось неподдельное счастье.

Мы сгрудились у окна, чтобы видеть как этот придурок прийдет поселяться в чужую роту, где его никто не ждет. Однако он почему-то не спешил исполнять приказание.

Тогда я снова набрал роту и раздраженным голосом приказал дневальному позвать рядового Кучеренко. Когда он подошел к трубке, я жестко поинтересовался — почему он до сих пор не во второй роте?

- Я дожидаюсь старшину, чтобы у него парадку забрать.

- Какая, нахрен, парадка?! — заорал я, — Потом заберешь. А сейчас — сворачивай свою постель и бегом во вторую роту! Выполнять приказание!

- Есть! — прокричал боец, и по его голосу было понятно, что еще раз повторять ему не прийдется.

Надо было видеть, как ополоумевший "дух", приперся в чужую роту, с матрацем, подушкой и постелью под мышкой. Как его, непонимающего в чем его вина, пиздили все, кому не лень. И самое главное, уходить он не хотел, да и не мог — ему же приказали.

Поржав над вторым случаем, я стал готовить еще шутку.

Уже готов был обед, и вот-вот должна была прийти молоденькая медсестра из санчасти, чтобы снять пробу и разрешить выдачу пищи. В тот день у нас на обед был в том числе и салат из огурцов. Да-да, для тех кто не верит, повторяю — у нас при части была своя теплица и мы кормили личный состав свежими огурцами.

Я выбрал огурец длиной сантиметров 40 и соответствующего диаметра, засунул себе в штанину поварских штанов и сел на подоконнике, в ожидании медсестры. Надо сказать, что медсестра была приблизительно наша ровестница, но держалась строго, даже надменно по отношению к солдатам. И правильно делала, потому что за неимением женского пола, выебать ее мечтал каждый.

Заходит она на кухню, вся такая строгая, официальная, в белом халатике, и мне:

- Диденко, давай пробу снимать.

- Пусть молодой вам даст пробу. А я не могу — у меня проблемы. — и на ее вопросительный взгляд, демонстративно почесываю огромный огурец лежащий в правой штанине.

Медсестра мгновенно краснеет и под наш хохот пулей вылетает из столовой, даже не сняв пробу. Через минуту я выслушиваю мат от такого интелегентного на вид майора-врача и меня, в который уже раз, переводят из столовой в сантехники.

Так что 1 апреля 1990 года я начал старшим поваром, а закончил сантехником. Впрочем, как и всегда, на следующий день меня возвращают в столовую, где я буду дожидаться дембеля до 25 мая 1990 года.

Но это уже другая история.